Политический крестовый поход
Глава 9Кавказская авантюра и национальные легионы
Планы в отношении национальных меньшинств
Через предыдущие главы проходит нить разного цвета. Она отмечает появление германских офицеров и чиновников, не согласных с официальной точкой зрения. Некоторые из них хотели поддержать коллаборационистов в рядах бывшего противника, так что в конечном итоге создали Русскую освободительную армию, которая игнорировала первоначальные сомнения и колебания Гитлера. Это, однако, произошло, когда Гитлер утратил интерес. Настоящий конфликт был не с Гитлером, а внутри самой массы диссидентов, среди которых было две основные группировки — ни одна из них не выиграла.
В отличие от диссидентов верноподданные Гитлера были куда более сплоченными, даже когда экстремизм некоторых из них возлагал тяжелое бремя на совесть других. Беспощадность и тщательность, с которыми выполнялись приказы Гитлера, когда они касались объявленных вне закона категорий евреев, военнопленных, партизан или рабов-рабочих, свидетельствует о солидарности огромной массы офицеров и чиновников. Никакой подобной солидарности не найти среди оппонентов гитлеровской политики, многие из которых были на высоких постах.
С самого начала кампании была идея единой «национальной освободительной армии», состоящей из всех элементов, проживавших на территории СССР и противостоявших советской системе. Первая поддержка поступила от членов различных штабов вермахта, которые хотели привлечь рекрутов из военнопленных Красной армии и дезертиров. Когда рекрутов стало так много, что потребовался единый контроль, то следующим шагом логично встал вопрос о русском генерале, хотя этот вопрос решался медленно и трудно. Однако задолго до того, как попытаться сделать этот значительный шаг, несколько национальных освободительных движений сепаратистского характера уже достигли этапа создания своих собственных «легионов», которые комплектовались из кавказских и азиатских национальных меньшинств. Это движение было связано с политическим управлением Розенберга и с некоторыми военными правительственными офицерами, и оно до самого конца войны было ярым противником любой формы «великорусского» возрождения.
Первоначально эти два движения — «российское освободительное» и «национальные легионы» — географически принадлежали Северу и Югу, поскольку огромное число солдат Красной армии неславянского происхождения, которых вербовали немцы, были захвачены в результате крупных операций на окружение на фронте группы армий «Юг» и позже, при наступлении на Кавказ. Но к концу 1942 г. такого географического разделения уже не было, ибо на фронте группы армий «Север» войска СС вербовали латышей и эстонцев, которые никогда не служили в Красной армии. (Автор ошибается. Уже в 1941 г. многие латыши и эстонцы были призваны в Красную армию, а в 1944–1945 гг. Прибалтику освобождали, в частности, и национальные формирования в составе Красной армии. Другое дело, что в войска СС записывались подросшие за годы войны прибалтийские подростки (не достигшие в 1941 г. призывного возраста). — Ред.) Однако развитие «национальных легионов» определялось особой натурой Кавказа. Розенберг одобрял это движение, потому что оно согласовалось с его теорией о том, что гегемонию Москвы в будущем можно ограничить и даже уничтожить. Военные вроде Эдуарда Вагнера и Эвальда фон Клейста рассматривали это движение по-иному и с краткосрочной и практической точки зрения. В создании национальных легионов, одобренном Гитлером, они видели способ обеспечить территории за Доном для военного управления как способ избежать создания еще одного рейхскомиссариата вроде Украины.
Находя поддержку с обеих сторон, формирование национальных легионов получило одобрение Гитлера за несколько месяцев до того, как началось германское наступление на Кавказ. Однако только в декабре 1942 г. Гитлер санкционировал объединенный инспекторат для всех войск, которые были укомплектованы из советских граждан — так называемые «осттруппен». В то время это означало улучшение в обращении с легионерами, тем не менее это событие стало не победой их дела, а поражением. Объединенное командование означало конец политическому и сепаратистскому характеру легионов. Инспекторат «осттруппен» был создан в тот момент, когда Германия вовсю отступала с Кавказа, и для легионов это было намеком, что они никогда уже не вернутся к себе на родину как силы независимости. После Сталинграда, когда военное управление Северным Кавказом отошло в прошлое, Вагнер и фон Клейст уже утратили интерес к сепаратистской политике. Министерство иностранных дел проявило холодность в этом направлении, и оставались только Розенберг и его политическое управление, занимавшиеся своими национальными комитетами до чрезвычайно горького конца.
И еще менее объединенное командование «осттруппен» было победой борцов за единую освобожденную Россию (банальных предателей и подонков. — Ред.). Пройдет еще два года, пока генерал Андрей Власов получит статус «русского де Голля» (весьма формальное и сомнительное сравнение патриота де Голля и предателя Власова. — Ред.), а в этом промежутке Гитлер уберет добровольцев из России и с большим трудом подавит в себе желание отобрать у них оружие и отправить их в шахты. Успех, сопутствовавший сторонникам генерала Власова, был достигнут благодаря Гиммлеру и его личным военным амбициям. Но в этой борьбе национальные легионы не имели вообще никакого интереса. До самого конца их политические представители отказывались признать Власова.
Армянские, грузинские и татарские пленные, попавшие в руки союзников на Западном фронте в 1944 г., не были солдатами Власова, как предполагали многие комментаторы новостей. Они надели немецкую форму в целях совсем далеких от защиты Атлантического вала от западных союзников Сталина. Их не интересовало ни будущее Германии, ни будущее Советского Союза, но в 1942–1943 гг. они надеялись вернуть независимость, которой полдюжины сепаратистских правительств пользовались в 1918–1921 гг. Им выпала несчастливая судьба воевать с врагами, с которыми они не ссорились, за три тысячи километров от их домов. Многие бунтовали, как, например, армяне в Лионе и грузины на острове Тексель (Нидерланды). Сама удаленность этих географических названий отдает запутанностью и безнадежностью их дела.
И все же, если сравнить с мрачной историей рейхскомиссариатов, германская оккупация территорий на севере Кавказа была, вероятно, настолько гуманной, насколько можно было ожидать от армии, целиком живущей за счет оккупированной страны. Если бы не ужасные акции тайной полиции, которые не дали почти никакого результата, история могла бы сделать честь германским офицерам военной администрации, которые за те немного месяцев, что они пробыли на Северном Кавказе, ухитрились не злоупотребить гостеприимством. Если генералы Кестринг и Эвальд фон Клейст не совершали катастрофических ошибок, то это благодаря везению, что в их местах не оказалось тех, кто, скорее всего, втянул бы их в подобные ошибки. Я намеренно использую слово «везение», потому что случилось так, что Гитлер слишком мало интересовался Кавказом, чтобы разрешить широкомасштабное вмешательство в гражданские дела. У него было значительно меньше подозрительности в отношении истинных неславянских меньшинств с Кавказа, чем к украинцам, прибалтам и белорусам.
Оккупация этих земель, может быть, и не была этакими «половецкими плясками» из «Князя Игоря», как рассчитывали немецкие писатели, но по крайней мере одна тень почти исчезла. В конце лета и осенью 1942 г. военнопленные в целом не умирали от голода и тифа, и была некоторая умеренность в применении печально известного приказа о фильтрации (проверке на благонадежность). В этих местах, однако, военное управление было менее недоступно пониманию, чем в индустриальной Восточной Украине. Примитивные племена имеют необоримую тягу к профессиональному солдату. В то время как государственные гражданские служащие мечтают о том, как бы превратить примитивные народы в городские сообщества, профессиональный солдат мечтает о том, как бы превратить урбанизированного человека в члена примитивного племенного общества — подвиг, который возможен только через воинскую повинность и войну. Таким образом, в огромном тыловом районе группы армий «А» возникло нечто, напоминающее протектораты для аборигенов Южной Африки. В течение тех нескольких недель или месяцев, пока они существовали, эти маленькие автономии функционировали без особых трений. Но немыслимо, чтобы они могли долго пребывать в состоянии «солдатских садов Эдема», даже если бы германский солдат мог защитить их. Если бы не пал Сталинград, если бы великое германское зимнее отступление (и соответственно великое зимнее наступление Красной армии, в ходе которого противник на южном участке фронта понес невосполнимые потери. — Ред.) 1942–1943 гг. было отсрочено, то было бы достаточно времени для политических авантюристов, штабов Заукеля, Шикеданца и Бакке, чтобы войти в страну и сделать наихудшее, что было в их силах.
В апреле 1941 г. первоначальные планы Розенберга для земель восточнее Украины предвещали им мало хорошего. Памятуя о роли казачьих атаманов в Гражданской войне 1918–1921 гг. (1917–1922. — Ред.), Розенберг считал, что казаки Дона представят трудности при организации их в национальность отдельную от Великороссии. Не вдаваясь в мысли о будущем казачьем государстве, Розенберг сделал набросок рейхскомиссариата района Дона и Волги, который простирался бы до самого Саратова. В качестве правителя он выбрал министра-президента Брауншвайга, учителя средней школы по имени Дитрих Клаггес, чьи единственные качества были следующими. Он был в национализированном совете директоров сталелитейного завода «Герман Геринг» в Зальцгиттере и к тому же был единственным неназначенным лицом в распоряжении Розенберга, умевшим хоть как-то говорить по-русски.
Для региона Кавказа Розенберг сперва выдвинул кандидатуру Бакке, потому что тот, помимо исполнения функций фактического контролера продовольствия в рейхе, родился в Батуме. Потом Розенберг держал Бакке в резерве для Украины. Но Бакке унаследовал за Вальтером Даре высший пост в министерстве продовольствия — наследство, которым он не захотел жертвовать ради сатрапии в Советском Союзе. И в июне 1941 г. Розенбергу пришлось оглядеться вокруг в поисках еще одного рейхскомиссара для Кавказа. Он выбрал Арно Шикеданца — человека, не имеющего репутации в партии, но, как и он сам, родившегося в России прибалтийского немца и так называемого эксперта по русским делам в политическом управлении Розенберга.
К 20 июня 1941 г. Розенберг настолько погрузился в свой проект «Великая Украина», что забросил идею сепаратного казачьего рейхскомиссариата. Его «Великая Украина» должна была простираться до Нижней Волги и включать Саратов и Тамбов. Среди 59 млн жителей этой «Великой Украины» будут также и русские и татары, а также казаки, но русские будут вытеснены на восток, чтобы уступить место немецким поселениям. Мы уже видели, как Розенберг защищал это массовое изгнание, но весь проект был забракован Гитлером на совещании в Ангербурге 16 июля. Гитлер не желал «Великой Украины», но хотел немедленно выделить как территории рейха Крым, республику немцев Поволжья и район Баку. Гитлер отказался рассматривать советские национальные меньшинства на этих будущих территориях завоеваний в качестве возможных союзников. По тексту протокола в самом начале он запретил все дискуссии по этому вопросу, заявив: «Только немец может носить оружие, но не славянин — ни чех, ни украинец и ни казак».
Для борцов за сепаратизм в гитлеровском определении оставалась лазейка, потому что он оставил неславян. Но существовало резкое расхождение во мнениях, какие неславянские элементы следует поддерживать. В Германии были грузинские эмигранты, которые придерживались чего-то вроде ирредентизма (идеология аннексий территорий других государств под предлогом общности этноса или прежнего исторического владения этими территориями. — Пер.), объявляя себя историческими лидерами кавказской гегемонии.
Через своего многоречивого друга Арно Шикеданца и германизированного грузина по фамилии Никурадзе Розенберг в какой-то степени склонялся к этой идее. В СС у Гейдриха был свой протеже, некий Ахметели. В германском министерстве иностранных дел, однако, сторонники региональной автономии были более заинтересованы в тюркоговорящих азербайджанцах и крымских татарах, потому что кое-кто в Турции стал проявлять беспокойство в отношении мусульманских пленных и граждан в Германии. Но даже в министерстве иностранных дел наблюдалось расхождение в политике. Под влиянием докладов фон Папена из Анкары Риббентроп благоволил независимости для мусульманских национальностей, в то время как бывший посол в Москве Вернер фон Шуленбург желал федерального решения всей русской проблемы и даже, как утверждают, восстановленной русской гегемонии над всеми меньшинствами.
Между соперничавшими компетенциями министерства иностранных дел и министерства по делам восточных территорий, между сомнениями Верховного командования вермахта и враждебностью Гитлера шансы на признание кавказских народностей были очень малы. То, что было для них сделано, выполнялось украдкой и под прикрытием всеобщего замешательства. МИДу вскоре пришлось занять второстепенную позицию в этой борьбе — борьбе, которую Риббентроп уже проиграл, когда, к его огромному неудовольствию, Гитлер создал министерство по делам восточных территорий. Риббентроп был вынужден распустить свой Russland Gremium (комитет «Россия»), а его эксперты по делам меньшинств были разосланы: Лейббрандт и фон Менде — в политическое управление Розенберга, Ганс Кох и Оскар Нидермайер — в вермахт, а Франц Шталекер — в истребительные отряды Гейдриха — эйнзацгруппы.
В апреле 1942 г., когда Гитлер начал готовить наступление на Кавказ, наблюдалось не только возрождение интереса к кавказским добровольцам из военнопленных, но и имела место попытка Риббентропа вернуть позиции, проигранные им Розенбергу. Он разрешил фон Шуленбургу собрать около сорока патриотов кавказского национализма в изгнании на совещание в Берлине. Поскольку эти борцы были устроены (при больших расходах) в отеле «Адлон», они стали известны как «Адлониада». На Гитлера вряд ли произвели впечатление эти экс-князья и наследники героев племен, которые собрали из Парижа, Анкары и Швейцарии балалаечников из десятка ночных клубов, а также танцоров с саблями в расшитых рубашках. Когда Гитлер принял Розенберга 8 мая 1942 г., последнему не составило труда убедить его, что «Адлониада» — это гнездо агентов союзников и политических леваков. Посему кавказских патриотов отправили по домам, а три месяца спустя Розенберг получил от Ганса Ламмерса решение о том, что МИД не имеет юрисдикции над оккупированной советской территорией.
Для отражения претензий Риббентропа Розенберг пустил в ход аргументы, вызывавшие наибольшее сочувствие у Гитлера и Бормана. И тем не менее он сам делал то же самое и использовал тех же самых агентов, которых сам Риббентроп когда-то надеялся использовать. Игра Риббентропа с умиротворением турецкого правительства точно так же с самого начала проводилась и политическим управлением Розенберга усилиями родившегося в Риге философа и туркофила, профессора Герхарда фон Менде. Еще в сентябре 1941 г. национальные комитеты Менде сумели спасти некоторых своих соотечественников из числа крымских татар, туркестанцев и турок от лагерей голодной смерти и внимания фильтрационных групп. Это можно было сделать только с молчаливого согласия Генерального штаба, а еще точнее — через отдел, который перешел под начало Эдуарда Вагнера. Этот генерал ни в коей мере не был любителем вмешательства в гражданские дела, но в его отделе был также некий молодой майор, которого мир знает лучше как человека, который чуть не убил Гитлера 20 июля 1944 г. За три года до этого майор Штауффенберг направлял свою огромную энергию на дело советских национальных меньшинств, склонив на свою сторону сугубо военного человека — Эдуарда Вагнера (как и в 1944 г., когда он сумел вовлечь генерала в круги Сопротивления).
Поначалу фон Менде дозволялось только сортировать тюркских пленных, потому что Туркестан был слишком далек, чтобы иметь политическое значение. Он стал пользоваться услугами двух тюркских ссыльных. Вели Хайюм Хан выдавал себя за потомка Чингисхана, появившись загадочным образом в 20-х гг. в качестве студента в Берлине. Мустафа Чокай после революции сформировал антибольшевистское правительство в Коканде и был вынужден бежать во Францию в 1921 г. Эти два туркестанца получили разрешение просматривать лагеря для военнопленных, но данное разрешение пришло с опозданием. В городе Ченстохова в Польше от голода и тифа уже умерло 30 тыс. туркестанских пленных. В декабре Чокай сам умер от инфекции. Команды фильтрации службы безопасности все еще продолжали убивать азиатских пленных, как евреев. В конце ноября подразделение айнзацгруппы Б по приказу пресловутого Отто Олендорфа прибыло в транзитный лагерь в Николаеве после истребления евреев в городе. Потребовалось какое-то время, чтобы убедить командира отряда, что приказ фюрера не включает в число подлежащих уничтожению всех азиатов как таковых. В конце концов он увел свою толпу убийц, обученных «расправляться с овцами». Как ни странно, вскоре Олендорф проникся интересом к устремлениям крымских татар, в результате чего этот одаренный массовый убийца стал оппонентом политики Гитлера.
В октябре 1941 г. фон Менде положил начало созданию двух батальонов мусульманских добровольцев. Оба они были камуфлированы под подразделения специального назначения, работающие на абвер, поскольку официально нельзя было признавать, что солдаты Красной армии служат на германской передовой. Первый батальон состоял из лиц различных кавказских национальностей, назывался Bergmann, или горный батальон Теодора Оберлендера, воинствующего профессора экономики, который был замешан в сложной проблеме украинских националистов. Второй батальон, состоявший из пленных уроженцев Туркестана, предназначался для диверсионной работы в Средней Азии под командой майора Майер-Мадера, служившего военным советником у Чан Кайши и, как считалось, бывшего знатоком Монголии.
Для такого важного мероприятия это было загадочное и весьма легкомысленное начало. Должно быть, этот проект был удивителен даже для профессора экономики из Кенигсберга: выбросить диверсантов в Закавказье и в Туркестане, когда немцы еще не взяли Киев. Это походило на сказочную историю вроде Золушки во Второй мировой войне, когда спасают какого-нибудь драпировщика из компании «Баня и прачечная» в Исландии и, после соответствующего курса обучения сиамскому (тайскому) языку, отправляют его править на остров Эльба или остров Стромболи (в Средиземном море. — Ред.). И все-таки деятельность фон Менде, Оберлендера и Майер-Мадера оказала свое влияние на высшую политику. К маю 1942 г. оба батальона — Оберлендера и Майер-Мадера — уже воевали на Южном фронте. Это стало первым шагом Вагнера в его стремлении спасти Кавказский регион от гражданского управления. Если бы Гитлера можно было убедить в необходимости рассматривать предстоящую военную операцию на Кавказе как частично вербовочную кампанию, эту территорию можно было бы уберечь от катастрофических действий, разрушавших Украину. Уже 20 апреля Штауффенберг смог издать приказ о создании отдельных национальных легионов для основных кавказских народностей.
Примерно через восемнадцать дней Гитлер не проявил никакой реакции, когда Розенберг предложил раздать легионам соответствующие знамена. Это были армянские, турецкие и татарские знамена — флаги для народов, даже не являющихся арийскими. (Армяне относятся к индоевропейской языковой семье (хотя внешне из-за тысячелетий смешения сильно отличаются от своих белокурых и светлоглазых древних арийских предков, пришедших в Переднюю Азию с Балканского полуострова). — Ред.) И тем не менее Розенберг представил рисунки флагов на том же совещании, на котором он осудил «Адлониаду» Риббентропа. Редко ему доводилось встречаться с Гитлером, когда у того бывало такое чувствительное настроение. Знаменитый фанатичный национал-социалистический расизм, которому так рабски подражали Борман и Кох, на самом деле был хрупкой вещью.
Немцы в казачьих землях и на Кавказе
28 июня 1942 г. Гитлер начал грандиозное наступление на Южном фронте. К середине июля казачьи степи внутри большой излучины Дона находились в руках немцев. Но для казаков у Розенберга национальных комитетов не имелось, поскольку Гитлер заявил, что казаки не должны носить оружие. Сам Розенберг предупредил свой персонал, что позиция по отношению к казакам неопределенная. И все же, невзирая на пренебрежение со стороны министерства иностранных дел и политического управления, немцы держали в своих руках группу знаменитых казачьих атаманов времен Гражданской войны, чей вербовочный потенциал должен быть значителен. В Берлине находилось неофициальное Главное управление казачьих войск (под эгидой министерства восточных территорий. — Ред.), которым руководил знаменитый Петр Николаевич Краснов, атаман донских казаков. Во время Гражданской войны на счету Краснова было по крайней мере два достижения. Ему предложили Ленина в обмен на Керенского, которого ему полагалось защищать, и он был первым генералом, попытавшимся взять Сталинград — осенью 1918 г., когда город еще именовался Царицыном, — с помощью оружия, поставлявшегося немцами, которое Краснов «освятил, омыв его в чистых водах Дона». Кроме того, у немцев был Шкуро, который собрал недоброй славы «волков» из терских и кубанских казаков в 1918 г. Также в Германии жил известный Бичерахов, невероятный condottiere (наемник), захвативший в свое время российскую Каспийскую флотилию для британцев и удерживавший Баку от большевиков. Только в июне 1943 г., когда мысль об организации казачьего армейского корпуса стали воспринимать всерьез, эти стареющие казачьи атаманы нашли себе работу в качестве пропагандистов. Они были противниками власовского движения, и до союзной печати доходили слухи, что Краснов должен сменить Власова в роли немецкого «Квислинга для Советского Союза». Всех троих (Краснова, Шкуро и Власова. Бичерахов умер в 1952 г. в Германии. — Ред.) к советской виселице привело изменение немецкой позиции в отношении казаков.
В июле 1942 г., однако, не было речи о казачьем управлении на территории Дона. Первый шаг почти случайно было суждено сделать члену абвера Канариса. Подполковник фон Фрайтаг-Лорингхофен был Ic (офицер связи от абвера. — Пер.) при группе армий «Б» фон Вейхса, наступавшей на северном фланге немецкого наступления на юге в направлении восточных донских просторов, между Воронежем и Лисичанском. Фрайтаг-Лорингхофен, как почти все штабные офицеры — русофилы, чьи имена так часто появляются в этой книге, — был немцем, родившимся в России, из дворянства прибалтийских губерний. Он воспитывался в Санкт-Петербурге и воевал в императорской русской армии, затем в рядах контрреволюции и в латвийской армии. Он с детства говорил не только по-русски и по-латышски, но также на нескольких южнорусских диалектах. Фрайтаг-Лорингхофену пришлось быстро приступить к работе. К середине ноября 1942 г. Красная армия уже вновь ломилась в земли донских казаков (освобождая их. — Ред.), а месяц спустя он сам был переведен в управление «восточными войсками» при ставке Гитлера. Вся его вербовочная деятельность вместилась в пять месяцев.
В штабе группы армий «Б» в Полтаве Фрайтаг-Лорингхофен совершил удивительные открытия. Были случаи дезертирства целых казачьих полков, которые Сталин совсем недавно сформировал, чтобы залечить старые раны казачьего антагонизма к марксистскому государству. Были старые казаки, скрывавшиеся в подполье, чтобы не попасть на воинскую службу, и даже сохранившие свои мундиры царского времени. Апогеем стало прибытие в Полтаву безногого атамана времен Гражданской войны Кулакова, который отличился тем, что прошел более полутора тысяч километров на салазках от станицы на Тереке, где прятался в подземной пещере с 1926 г. (Гораздо больше было примеров героического исполнения воинского долга со стороны казачьих формирований Красной армии. — Ред.)
После этого впечатляющего события Фрайтаг-Лорингхофен устроил приемный лагерь, где он назначил комиссию для отсева настоящих казаков от остальных пленных, которые прибывали к нему, изможденные и в лохмотьях, из транзитных лагерей. В то же время путем сурового и скорого отбора командующим тыловым районом была сформирована казачья милиция атамана Доманова. Казачье самоуправление официально властями Полтавы не было разрешено, но предполагалось, что оно существует, коль скоро местные гетманы обеспечивают доставку излишков урожая немцам.
Более решительные шаги были предприняты на землях кубанских казаков, которые образовали тыловой район группы армий «А». По приказу канцелярии Вагнера от 1 октября 1942 г. шесть местных районов со 160 тыс. жителей составили самоуправляющийся район. Впоследствии он был увеличен в размерах, несмотря на возражения Арно Шикеданца, чей рейхскомиссариат должен был простираться на севере до линии Ростов — Астрахань. 10 ноября Гитлер сам одобрил совместную прокламацию Кейтеля и Розенберга, обещавшую предоставление казакам ограниченных прав собственности и автономии. Но было уже слишком поздно делать различие между одним видом «недочеловека» и другим. Весь «медовый месяц» с донскими, кубанскими и терскими казаками длился менее шести месяцев. Единственное обещание, которое немцы сумели сдержать, — это создание казачьей армии. Вместе с германской армией отступали 70 тыс. бойцов-казаков — достаточно для того, чтобы сформировать вначале дивизию, а потом и армейский корпус.
С казачеством у национал-социализма не могло быть распрей, потому что оба движения были воинствующими, антибольшевистскими и антисемитскими, к тому же у казаков не было ни нефти, ни промышленности и было мало того, что стоило бы реквизиции. Ситуация стала более деликатной, когда немцы подошли к предгорьям Кавказа. Вряд ли кто предполагал в августе 1942 г., что «золотые фазаны» оставят без внимания район, уже включавший в себя нефтепромыслы и рудники бассейна Терека и который скоро может включить в себя Тифлис и Баку. И все же Эдуард Вагнер был намерен остановить их. Поэтому он обеспечил назначение «специально приданного Кавказу генерала» в лице генерал-полковника Эрнста Кестринга. Это был не самый лучший выбор, так как Кестрингу было уже шестьдесят шесть. С другой стороны, он обладал большими практическими знаниями о России, чем любой другой генерал. Родившись в Москве, Кестринг занимался оккупационными проблемами еще в 1918 г., когда возглавлял германскую военную миссию при гетмане Скоропадском в Киеве. Он был военным атташе в Москве в 1927–1930 гг., а потом опять в 1935–1941 гг. Как мы уже видели, Кестринг был глубоко посвящен в секреты плана «Барбаросса». Тем не менее в июле 1941 г., когда Кестринга репатриировали под защитой дипломатической неприкосновенности, Гитлер обиделся на его пессимистическую позицию. Около года у Кестринга не было официальной работы, но он сам находил себе дело. Как раз в этот момент на него поступила жалоба, поскольку он сопровождал своего старого шефа графа Вернера фон дер Шуленбурга в комиссии, отбиравшей добровольцев из лагерей для военнопленных. У Кестринга было обаяние, которое помогало ему пережить большинство жалоб. Хотя он был сыном книготорговца, его коллеги по профессии в Красной армии обычно называли его «последним бароном», потому что они сохранили свой снобизм, а балтийские бароны были тем классом, который они уважали. В германской армии он был «мудрым марабу», потому что его большой крючковатый нос и многочисленные морщины вокруг глаз придавали ему сходство с этой птицей из семейства аистовых. В британской армии ему наверняка дали бы прозвище «птица-секретарь».
Кестринг явился к Вагнеру в Винницу 10 августа 1942 г. Тогда в районе Винницы находилась ставка Гитлера и располагался штаб оперативного руководства Верховного главнокомандования вермахта. Вагнер жил за городом, вдали от этого осиного гнезда, но демоны поселились у потеющего генерал-квартирмейстера не просто за Южным Бугом, но и положительно в бывшей советской психиатрической больнице. В этих помещениях, клинически чистых, но просторных, Вагнер принял Кестринга и сообщил ему о благоприятных знаках для работоспособной администрации за Доном. Кестринг узнал, что, несмотря на одобрение Гитлером идеи кавказских национальных легионов, существует опасность, что кавказской региональной автономии будет противодействовать управление четырехлетнего плана. Кестринг должен был стать нужным человеком на месте, «который сможет отличить здравый смысл от безумия». Когда, однако, Кестринг спросил Вагнера, думает ли тот, что родина кавказских народов будет когда-либо оккупирована, Вагнер коротко бросил: «Нет».
До середины января группа армий «А» Клейста удерживала северные склоны Большого Кавказа. К этому времени советское наступление к западу от Дона и в направлении Донбасса отрезало эту группу армий от главного фронта так же (почти так же — оставался коридор для отступления под Ростовом-на-Дону. — Ред.), как 6-я армия (и другие соединения) Паулюса была изолирована под Сталинградом. Было приказано отступать к плацдарму на восточном берегу Керченского пролива (а также к Ростову-на-Дону. — Ред.). Таким образом, военное управление в зоне действий группы армий «А» длилось не дольше, чем в районе группы армий «Б» в казачьих землях. Во всем этом было что-то лихорадочное и нереальное. Над рекой Терек уже начинали появляться звезды, в то время как часы офицеров, установленные по берлинскому времени, показывали половину второго часа дня. А жизнь солдат была омрачена ужасающей реальностью. В их сапоги и карманы в огромных количествах забирались мыши. Поезд с отпускниками шел до германской границы десять дней и был увешан гирляндами гусей с Кавказа. Фронт был местами в 1500 км от ставки Гитлера в Виннице, в то же время за плацдармом в Ростове не было ни одной железнодорожной колеи, работающей на немцев (они были выведены из строя отступающей Красной армией летом 1942 г. — Ред.). Колоннам снабжения приходилось преодолевать такие огромные расстояния, что грузовики часто потребляли весь свой запас бензина до того, как добирались до фронта. 5 августа фон Клейст отправил свою знаменитую депешу из Калмыцких степей: «Никаких врагов передо мной, и никаких резервов позади меня».
Вероятно, у Гитлера не было постоянных планов для этого региона. 12 июля, в начале кампании, Ламмерсу было приказано проинформировать Риббентропа, что Кавказ располагается за пределами сферы немецких поселений. (У Гитлера были и другие планы. Намечалось заселить красивые ущелья Северного Кавказа жителями Австрии и Баварии, а местных жителей неарийского происхождения после использования в борьбе с Красной армией — ликвидировать или выселить. — Ред.) Наряду с тем, что Риббентропу не полагалось вмешиваться в компетенцию Розенберга, была предусмотрена возможность создания будущих независимых государств, с которыми министерство иностранных дел будет поддерживать отношения. Так что вряд ли пылкий Арно Шикеданц вступит в свое королевство. Но Вагнер, Клейст и Кестринг должны были оберегаться от вторжения «золотых фазанов», и наилучшим способом для этого было иметь там единомышленника на посту заместителя директора политического управления Розенберга. Поэтому впервые Отто Брайтигам «спустился из-за стола критика в ботинки критикуемого». Пока Шикеданц мечтал о дворце в Тифлисе (Тбилиси), Брайтигам действительно жил там, хотя бы и в качестве германского консула. Но Розенберг, который получил так много незаурядных докладных от этого практичного помощника, вовсе не заботился о его продвижении, полагая, что Шикеданц обладает всеми необходимыми для работы качествами. Разве он не ходил в Рижский политехнический институт вместе с Розенбергом еще мальчишкой? Разве он не маршировал вместе с ним в мюнхенском путче 1923 г.? Разве не занимал он места в совете директоров газеты Розенберга и разве не руководил Русским отделом его службы зарубежной информации АПА? Более того, Шикеданц, имевший странное физическое сходство с Геббельсом, написал антисемитский (юдофобский) трактат «Социальный паразитизм в жизни нации». С такими «добродетелями» Розенберг отправил бы его управлять даже Китаем (авторский юмор. — Ред.).
Каким-то образом Вагнеру и Кестрингу приходилось удерживать протеже Розенберга вне пределов своей территории. Несмотря на то что Гитлер никогда не слушал, когда Розенберг жаловался ему на Коха, вдруг ему вздумается прислушаться, если Розенберг начнет жаловаться на армию? Следующей кандидатурой на случай, если Шикеданц не пройдет, был профессор фон Менде из штата Розенберга. Вагнер опасался, что фон Менде заполонит район военной администрации своими различными комитетами, состоящими из белоэмигрантов из Берлина. Начнется еще одна «Адлониада» балалаечников и танцоров с саблями. И привезут они вместе с собой свои политические свары — армянские, грузинские, азербайджанские и туркестанские. Кроме того, Менде — филолог, а не солдат. Вагнер предпочел бы Теодора Оберлендера — более авантюристичного профессора, который фактически служил со своими солдатами в группе армий «А», но Оберлендер не подчинялся министерству Розенберга. Поэтому, когда Менде сам согласился, выбор был сведен до Брайтигама.
Было сделано предложение Розенбергу, который возражал на это, заявляя, что Шикеданц уже назначен одним из его будущих генеральных комиссаров территорий, завоеванных группой армий «А». Розенберг отпустил бы Брайтигама из Берлина, если бы было договорено, что человек Шикеданца сменит его как можно скорее. Шикеданц провел прошедший год, собирая штат, состоявший не менее чем из 1200 человек. Он уже организовал управление значительными участками к югу от гор через двух чиновников АРА, которые руководили агентством по укреплению дружбы со Швецией. Шикеданц не имел бы ничего общего с политическим департаментом Розенберга и выбирал бы свой собственный персонал и комитеты для различных национальных меньшинств Кавказа независимо от фон Менде. Однако считалось, что на практике Шикеданц будет всего-навсего дублером в управлении четырехлетнего плана Геринга. Геринг возражал против кандидатуры Шикеданца, и Розенбергу удалось добиться этого назначения только путем компромисса. Была достигнута договоренность, что Шикеданц приступит к работе так же, как его экономический администратор — агент Геринга по Балканам, австрийский финансист и бывший мэр Вены по имени Герман Нойбахер, который заработал известность своими чудесами на румынских нефтепромыслах. А поэтому были налицо все признаки еще одного управления путем эксплуатации и еще одной ситуации с Эрихом Кохом.
Если бы Шикеданц был достаточно умен, чтобы потребовать свое наследство тотчас же, это бы создало неудобства для Клейста и Кестринга. К счастью, этот человек был стеснительным, и у Вагнера нашлось время, чтобы замолвить словечко перед Гитлером. Однажды утром в конце августа Вагнер прибыл на ежедневное обсуждение положения на фронте в Виннице. Поскольку Гитлер не возражал против отправки Брайтигама из Берлина, Вагнер сослался на приказ фюрера и Розенберг не мог возразить. Вагнер также убедил Розенберга, что Гитлер запретил принудительный труд в новом районе военной администрации и приказал распустить колхозы.
Вагнер достиг даже большего. 8 сентября он опубликовал приказ о том, что туземные правительства должны создаваться только по личному усмотрению командующего группой армий, в то время как пять дней спустя фон Штауффенберг уточнил детали с Альтенштадтом и Брайтигамом. В сопровождении Отто Шиллера в качестве аграрного эксперта Брайтигам прибыл в штаб Клейста в Ставрополе в район, где конвой и охрана были не нужны, где имен Коха и Заукеля не опасались и где единственными партизанами были те, кто возобновил гражданскую войну против большевиков. На границе Азии германская армия вновь пережила приятное впечатление первых дней на Украине. Гостеприимство казаков Кубани и Терека (как и на Украине — меньшинства. — Ред.) повторилось живописной вереницей племен — черкесов из-под Краснодара, карачаевцев, балкарцев и кабардинцев.
В секторе Орджоникидзе (совр. Владикавказ. — Ред.) фронт примыкал к территории ингушей и осетин. Последние были известны тем, что являются потомками аланов и, согласно некоторым источникам, их язык содержал элементы раннего германского языка, то есть был сродни языку готов. (Осетины, действительно потомки аланов, принадлежат к иранской группе индоевропейской языковой семьи (к которой относятся также германская, славянская, романская, балтийская и другие группы). — Ред.) Это была возможность, которую Гиммлер и идеологи расизма, к сожалению, упустили.
Но генералы Клейст и Кестринг не очень беспокоились об этнологии. Пришли старейшины племен — проявить свое уважение, предлагая скот, запасных лошадей и услуги своих молодых людей. Генералы оставили их в покое, чтобы они занимались собственным самоуправлением, при условии, чтобы они отдавали дань уважения надлежащим образом.
Так шли дела у генералов, но были и другие учреждения, занятые работой с самого начала. В эту идиллию прямо из русской оперы (упомянутые «половецкие пляски») вступили четыре жутких отряда ликвидаторов из тайной полиции — эйнзацгруппа «Д» полковника Биркампа. Похоже, против этих нескольких сот эсэсовцев и их русских ренегатов-помощников никто ничего не мог сделать — ни офицеры разведки, которые обязаны докладывать о результатах своей деятельности в штабы командования армией, ни добрые намерения фон Клейста и Эрнста Кестринга. Литературные поборники остполитиков мало что сообщают о деятельности солдат Биркампа, хотя она фиксировалась везде. В сентябре 1942 г., вскоре после занятия города, они очистили госпиталь в Ставрополе и удушили выхлопными газами в «душегубках» всех пациентов. Перед самым Рождеством они вывезли туберкулезных детей из санатория в Теберде, к югу от Микоян-Шахара (ныне Карачаевска. — Ред.), — это один случай из нескольких подобных, ибо эта группа истребителей людей, похоже, проявляла особый интерес к детским домам. Даже в январе 1943 г. во время всеобщей эвакуации они все еще умерщвляли в «душегубках» больных краснодарского госпиталя ежедневными партиями почти до момента взятия города советскими войсками. И гигиена счастливых автономий не была их единственной заботой. Захват немцами курортов Кавказских Минеральных Вод Пятигорска, Ессентуков и Кисловодска (немцы ворвались сюда 9 августа. — Ред.) был отмечен 29 сентября облавой и регистрацией всех евреев, включая многих членов эвакуированного сюда персонала и студентов Ленинградского университета. Несколько дней спустя две тысячи евреев были расстреляны в противотанковом рву в Минеральных Водах.
Как мы уже видели, Брайтигам давно уже перестал проявлять интерес к инцидентам такого рода. Но этнология придерживает в запасе ужасные трюки для тех, кто пытается примирить расистскую доктрину с осторожной поддержкой племенной автономии. Неподалеку от германских передовых позиций к востоку от Нальчика (таты живут в Дагестане и на севере Азербайджана. Это восточнее не Нальчика (который немцы взяли) и даже не Орджоникидзе, а Грозного. — Ред.) жили первые общины татов, горных евреев Дагестана, мозаичных по своим ритуалам, но арийских по расе, — согласно выводам этнологов — потомков готов. Что делать с ними? Разрешить ли им самоуправление, или их нужно перерезать так же, как татарских евреев (крымчаков и караимов. — Ред.) в Крыму? Вопросы высшей политики стали особенно острыми, когда таты поделились своими страхами с офицерами военной администрации в Нальчике. «На этот раз, — говорит господин Даллин, — СД была вынуждена воздержаться». Но воздержалась ли она? Эрих Керн, в то время унтерштурмфюрер (лейтенант) в дивизии СС «Викинг», рассматривал это дело более сардонически. «Военные события, — пишет он, — лишили наших теоретиков какой-либо необходимости что-либо знать, ибо мы никогда не доходили до Дагестана». Но из всех идиотских «выходок питекантропов», которые вытворяла тайная полиция, лениво одобрявшихся штабами военной администрации, ликвидация умалишенных и больных создала самый большой моральный ущерб. Когда подумаешь, что среди этих древних азиатских народов, и среди мусульман в особенности, защита умалишенных и больных — божественная воля, не удивляешься, каков же должен был быть окончательный приговор германской оккупации. На ограниченном плацдарме на Кубани, который немцы все еще удерживали летом 1943 г., чиновники военной администрации попытались провести перепись населения. «Но, — как говорит Петер Бам, — мы столкнулись со всевозможными трудностями, пытаясь убедить их, что за этой переписью не скрываются никакие низменные мотивы». Интересное признание о том, что последствия регистрации ощутило не только еврейское сообщество.
Можно также удивляться, как долго эти народности будут испытывать удовольствия, сменяя одну форму автономии на другую, причем обе из них — одинаково фиктивны. Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия были автономными единицами в Советском Союзе, и Клейст с Кестрингом не могли сделать меньшего, чем признать их статус. Мусульманские карачаевцы образовали антибольшевистский комитет за несколько дней до прихода немцев, и похоже, что старейшины были приглашены Кестрингом на праздник Байрам в Кисловодск 11 октября. Кестринг задрал нос от своего триумфа, но даже на этом празднике присутствовал «скелет в шкафу». Случилось так, что в этот момент глава управления четырехлетнего плана Пауль Кернер находился со своей мрачной миссией в Ставрополе. Несколько членов миссии присутствовали на празднике, и один из них произнес речь, заявив карачаевцам, что освобождение от большевизма не означает, что они вольны делать все, что им заблагорассудится. Расслабляться нет времени. С этого момента они обязаны работать на фюрера.
Брайтигам утверждает, что он читал совершенно другой перевод этой речи, в котором он уверял карачаевцев, что они будут жить в мире. Но, как и в случае с кубанскими казаками, предоставление автономии карачаевцам, балкарцам и кабардинцам встревожило Шикеданца, который опять начал жаловаться, что его назначение игнорируется.
Хотя Гитлер всего лишь пожал плечами, когда Розенберг предложил его кандидатуру, сейчас Шикеданц заручился поддержкой Геринга и Кернера и получил место в совете директоров в компании «Континентал ойл», которой предназначалось принять во владения нефтяные скважины Грозного и Баку, принося сказочные богатства друзьям Геринга. При такой ставке в этой стране Шикеданц все еще находился в опасности, поэтому Кестринг отправил фон Менде, чтобы воспрепятствовать его отъезду с помощью бюрократических средств. Время благоприятствовало рейхскомиссару не более, чем оно благоприятствовало вермахту.
И Шикеданца более не видели даже на окраинах его «королевства».
Сталинград и великий исход
Уже 19 ноября прорыв армии генерала Рокоссовского через Дон отрезал Сталинград. (19 ноября началось контрнаступление советских войск под Сталинградом — силами Юго-Западного фронта Н. Ф. Ватутина и 65-й армии Донского фронта (а не армии) К. К. Рокоссовского. 20 ноября перешли в контрнаступление войска Сталинградского фронта. Через Дон 22 ноября прорвались танкисты 26-го танкового корпуса Юго-Западного фронта (т. е. Ватутина). К 16 часам 23 ноября танки 4-го танкового корпуса Юго-Западного фронта (переправившиеся через Дон вместе с 26-м танковым корпусом) соединились восточнее (у Советского) с танкистами 4-го механизированного корпуса Сталинградского фронта, завершив оперативное окружение группировки Паулюса под Сталинградом. — Ред.) Таким образом, сухопутные коммуникации между группой армий «Б» на севере и группой армий «А» на юге оказались под угрозой, хотя окончательно они были перерезаны позже (в конце января — начале февраля 1943 г. — Ред.). В начале декабря Брайтигам узнал от самого Клейста, что группу армий «А» планируется отвести за Дон. В отсутствие заболевшего Кестринга Брайтигам не осмелился поднять вопрос об эвакуации коллаборационистов из местного населения, которые все еще не сомневались в победе германского оружия. 28 декабря Клейст информировал Брайтигама, что Гитлер запретил не только прорыв 6-й армии из района Сталинграда, но и отход группы армий «А» с Кубани. Поддерживая готовность к новой операции по возвращению Северного Кавказа, группа армий «А» получила приказ удерживать большой плацдарм к востоку от Черного и Азовского морей в дополнение к плацдарму на реке Дон под Ростовом-на-Дону (фронт группы армий «Дон». — Ред.). Однако в феврале советское давление было настолько сильным, что Ростов-на-Дону был сдан, а плацдарм в низовьях Кубани был связан с Крымом только через Керченский пролив.
Хотя исход сотен тысяч гражданских лиц мешал отступлению армии, Клейст разрешил эвакуацию тех, кому угрожали советские репрессии. Брайтигам взял на себя ответственность, что они не будут использовать дороги. Был образован штаб беженцев, и к 30 января тысячи казаков и горцев были в пути в своих повозках вместе со скотом. Некоторые пересекли замерзший Керченский пролив и добрались до Крыма, некоторые по замерзшему Азовскому морю — до Таганрога и Мариуполя. Большая часть кубанских казаков пробилась на север, через Дон в районе Ростова-на-Дону, до того, как армия запретила использование этого последнего пути сообщения через этот узкий коридор, соединяющий кубанский плацдарм с главным фронтом, — этот коридор был утрачен в начале февраля. Брайтигам лично руководил переходом казаков (предателей. — Ред.) из Таганрога на Западную Украину. Наконец, перед своим отзывом в Берлин он организовал временный лагерь в Барановичах, в Белоруссии. На пути через рейхскомиссариат офицеры Эриха Коха реквизировали у казаков всех лошадей.
Так сложилась судьба, что огромное количество перемещенных представителей коренных народностей было перехвачено в ходе советского наступления в Крыму, на Украине и в других местах. Некоторые из них так и не смогли перейти замерзшее Азовское море. Те, кто служил в форме германской армии, были в большинстве своем переданы западными союзниками русским в конце войны. Так что «медовый месяц» с оккупантами, который начался с банкетов и инкрустированных кинжалов, не закончился для представителей тех местных народов, которые бежали от коллективизации (видимо, все же не от «коллективизации», а от возмездия за сотрудничество с оккупантами. — Ред.) ничем, кроме трагедии. Немногим было суждено вновь увидеть свои дома. Но особенно печальной была судьба одного народа, который занимал огромнейшую территорию, хотя и был самым малочисленным.
Вся огромная степь между устьем Волги и Восточным Кавказом в 1942 г. была заселена калмыками — народом чисто монгольской расы, известным тем, что он обосновался на юге России в XIII в. (Автор ошибается — калмыки пришли сюда только в XVII в. — Ред.) Большая часть этого народа вернулась в Центральную Азию в 1771 г. и очутилась в разных регионах за тысячи километров друг от друга — люди в маленьких меховых остроконечных шапках, с широкой улыбкой, возможно, самые неустроенные и бродячие из всех современных монголов. Насчитывая чуть больше 60 тыс. человек и обитая в юртах, калмыки к западу от Каспийского моря в СССР получили автономию (в 1920 г. АО, с 1935 г. АССР. — Ред.) со скоплением кибиток и столицей в Элисте. Все началось с коллективизации, образования, санитарии, налогообложения и всех прочих вещей, которые так не любят кочевники. И, в довершение ко всему, когда началась мобилизация ресурсов для ведения войны, русские забрали подавляющую часть скота, за счет которого калмыки жили. (Тогда, под лозунгом «Все для фронта, все для победы», народы СССР жертвовали самым необходимым — иначе бы не было победы 1945 г. — Ред.)
На просторах Калмыцкой степи между августом 1942 г. и январем 1943 г. очаговую оборону занимала единственная германская дивизия — 16-я моторизованная, обеспечивавшая связь между группами армий «А» и «Б». Как-то эта дивизия послала моторизованный разведотряд к отдаленной соленой лагуне Каспия (достигнув этого моря-озера). К этой дивизии через канцелярию Фрайтаг-Лорингхофена в Полтаве был прикреплен русский переводчик, который звал себя по-немецки «доктор Долл». С помощью офицера дивизионной разведки доктор Долл скомплектовал шестнадцать эскадронов калмыцкой легкой кавалерии на малорослых лошадках. Они были достаточно полезны для того, чтобы ускользать от советских патрулей, но в остальном это было весьма сомнительной инвестицией. Немцам трудно было остановить калмыков от убийств пленных, хотя в этом отношении и с германской стороны были определенные прецеденты. Поэтому, чтобы спасти калмыков от репрессий, их тоже нужно было брать с собой в отступление. Во главе с доктором Доллом калмыки (те из них, кто встал на путь предательства. — Ред.) со своими оставшимися пожитками переправились через Дон и вступили в Восточную Украину, где мужчин отделили от их семей и заставили охранять железнодорожные пути. Скоро калмыки начали бунтовать и стали ненадежными помощниками. Их переводили из лагеря в лагерь, и, наконец, все закончилось пугающим появлением дикой независимости в огромной «мастерской рабов», которой стала Германия в конце 1943 г. Наиболее надежные калмыки были включены в состав 162-й туркестанской дивизии, обучавшейся в Нойхаммере, в Силезии. Некоторые калмыки попали в плен в Италии к американским солдатам, которые по ошибке приняли их за японцев. Их семьи жили в огромном кочевом лагере в Толмеццо в Доломитовых Альпах, где они стали проблемой для военных чиновников союзников после войны. Остальным калмыкам пришлось расплачиваться. Через несколько месяцев после взятия советскими войсками Сталинграда декретом Верховного Совета СССР были упразднены автономные единицы чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев, кабардинцев (насчет кабардинцев автор ошибается — Кабардинская АССР осталась. — Ред.) и калмыков. Только в 1957 г. было официально признано, что эти народности были выселены из своих мест проживания за их роль в сотрудничестве с немцами. Указом от 1 февраля 1957 г. эта депортация характеризуется как грубое нарушение ленинских принципов. Был создан комитет, который занимался вопросами их репатриации из Средней Азии и Казахстана, и этот процесс должен был быть завершен к 1960 г. Говоря словами секретаря Президиума Верховного Совета господина Горкина, переселение обойдется дорого и должно проводиться в образцовом порядке из-за отсутствия жилья и других удобств в их родных местах. Необходимо также учитывать способ, которым эти национальности будут зарабатывать себе на жизнь. Дома и удобства для калмыков! Сразу узнаешь бесцветный язык органов социального обеспечения середины XX столетия, но за ним лежит вся сложная трагедия простодушного народа, настолько простодушного, что он никогда не хотел ни германской, ни советской системы, а просто надеялся, что ему дадут жить по-своему, отказываясь от удобных туалетов как заменителей свободы.
Катастрофа Сталинграда произошла слишком поздно, чтобы иметь какое-либо влияние на политику, проводимую немцами на Украине, в Белоруссии и государствах Прибалтики. Машину эксплуатации Заукеля и Бакке можно было затормозить только сопротивлением населения, но Сталинград и его последствия научили германское Верховное командование необходимости либо вообще избавляться от добровольцев, либо обращаться с ними на принципах, отличавшихся от речей Эриха Коха. Сами цифры требуют повышенного влияния. Сейчас немцы располагали 70 тыс. боеспособных казаков, 110 тыс. туркестанцев, 110 тыс. кавказцев и 35 тыс. крымских татар. При наступательных боях этих людей можно было использовать как пушечное мясо, но при отступлении с ними надо было обращаться более деликатно. Необходимо было отказаться от вавилонской концепции ведения войны.
Роль, которую сыграли национальные регионы в германском вторжении на Северный Кавказ, была незначительной и неудовлетворительной. В настоящем горном районе малые народности, которым предоставлялась автономия, могли внести вклад только в виде легких кавалерийских частей и конно-грузового транспорта. С другой стороны, три главные кавказские нации, которые жили преимущественно к югу от Большого Кавказа, — армяне, грузины и тюркоговорящие азербайджанцы, — были за пределами досягаемости для германского наступления. Огромная масса пленных, принадлежавших этим национальностям, была выдернута из клеток после первого года войны с помощью национальных комитетов фон Менде. Но метод их обучения был глупым и лишенным воображения. К несчастью, они попали под юрисдикцию Вальтера Варлимонта, а не более либерального Эдуарда Вагнера. Легионам не разрешалось иметь своих офицеров. Они выбирались наобум из немецких военнослужащих без учета знания языка. В некоторых случаях офицеры направлялись в легионы в качестве наказания. Как только их отбирали, легионеры теряли всякий контакт со своими национальными комитетами и не имели понятия, за что они воюют. Поскольку их готовили в Польше, они понимали без слов, как немцы обращаются с покоренными народами. Их также заставляли понять, что второклассные войска вроде них самих будут оснащаться только далеко не лучшим трофейным оружием.
Не зная об этих условиях, Кестринг организовал армянский батальон, грузинский батальон и смешанный батальон из северокавказских народностей для отправки на фронт. Сражаясь в районе, где находились армянские поселения, и, возможно, обнаружив друзей-соотечественников на другой стороне, большинство солдат армянского батальона дезертировали, а грузинский батальон перешел на сторону врага, потому что какого-то солдата привязали к пушке за неподчинение. На Гитлера эти происшествия произвели впечатление. 18 августа 1942 г. он заставил Кейтеля издать директиву № 46 о партизанской войне. С этого момента добровольцы «советских национальностей» должны быть использованы только в виде небольших контрпартизанских частей. Позднее Гитлер расслабился до такой степени, что был готов поверить и в чисто мусульманские части; но после директивы № 46 Кестрингу пришлось попросить Штауффенберга, который тогда работал в организационном отделе ОКВ в Мауэрвальде, немедленно прекратить отправку каких-либо легионеров на Кавказ. Он также потребовал проведения расследования условий в тренировочном центре в Польше. Поскольку смешанный горный батальон Оберлендера хорошо воевал на фронте у Терека, человеческий материал не должен был иметь недостатков. Поэтому в Польшу для реорганизации «легионов» был направлен командир с боевым опытом.
В дни дружбы Секта и Тухачевского полковник Ральф фон Хейгендорф обычно сопровождал советских офицеров на армейских маневрах в Германии, а во время альянса Гитлера со Сталиным он был откомандирован в части Красной армии в Польше. Хейгендорф работал в комиссии, устанавливавшей новую границу с Советским Союзом, а в момент начала войны был в штате Кестринга в Москве. Но у него не было опыта командования иностранными добровольцами, и он не знал, в каких условиях они находятся. Первое пробуждение Хейгендорфа произошло при виде объявления на поезде на Варшавском вокзале: «Поляки, евреи и легионеры — последний вагон».
Это было 23 сентября 1942 г., и учебный полигон в Рембертуве (восточный пригород Варшавы. — Ред.) стал приемным центром большого количества пленных и дезертиров, стремившихся попасть в легионы. Трудность в отдании приказов (от офицеров — подчиненным. — Пер.) должна быть ужасной, потому что только азербайджанский и армянский легионы были однородными в национальном отношении. Туркестанский легион включал в себя узбеков, казахов, киргизов, каракалпаков и таджиков. Северокавказский легион включал представителей всех шести народностей, которые приветствовали приход немцев. Грузинский легион состоял из представителей по крайней мере пяти народностей с различными языками, такими, например, как те, на которых говорили югоосетины, сваны и аджарцы.
То, что Хейгендорф обнаружил в этих пяти легионах, было далеким от условий в добровольческой армии, которая готовится упорно сражаться ради национальной идеи. Условия скорее были карательными и чуть лучше, чем в исправительном учреждении промежуточного режима. Повсюду витала тень правил Райнеке и команд по проверке благонадежности из тайной полиции. Лагерь для ненадежных легионеров в Демблине — так называемый «Лагерь Не» — также использовался как лагерь для непригодных для службы легионеров. Люди, изуродованные в бою, получали то же обращение, что и те, кто отбывал наказание. Это, как мы уже видели, являлось общей системой, применявшейся вермахтом в отношении советских военнопленных. В двух независимых тюркских батальонах, в которых были офицеры своей национальности, для германского командира было совершенно обычным делом обращаться к этим офицерам, разъясняя им, что их обязанность — избегать пролития более ценной германской крови. И та же самая ценность германской крови доводила до того, что госпитали для легионеров были лишены медицинского оборудования, отсутствовали даже кресла на колесах и костыли, и что пленные офицеры-медики, добровольно вступившие в легион, использовались на хозяйственных работах немецким ефрейтором.
Это примеры, взятые из докладной Хейгендорфа, и они объяснимы частично тем фактом, что это было не на передовой, а в генерал-губернаторстве Польши, где повсюду и вовсю проявлялось национал-социалистическое вероучение о «расе господ» и «недочеловеках». Когда Хейгендорф пожаловался чиновнику гражданской администрации по поводу размещения легионеров в вагонах подобно неграм-рабам, его заверили, что британцы в Индии никогда не дозволяют войскам из туземного населения ехать совместно с их собственными солдатами. Это может быть лишь иллюстрацией отсутствия опыта у нации, которая двадцать четыре года не управляла колониальной империей. С другой стороны, эта исключительная позиция по отношению к покоренному народу еще более обязана своим появлением «догмату веры» национал-социалистического учения. Существовало убеждение, что империалистические державы сознательно создавали помехи для Германии, а сами жили у себя дома в богатстве, беспощадно эксплуатируя своих колониальных подданных за границей (что полностью соответствует истине. — Ред.). Нацистским чиновникам требовалось пройти путь от колониальных понятий Навуходоносора (автор не любит его за то, что этот вавилонский правитель в 586 г. до н. э. увел евреев Иудеи (взяв Иерусалим) в т. н. «вавилонский плен» (до 539 г. до н. э.) — Ред.) до более здоровых понятий колониализма Римской империи, но у них было слишком мало времени.
С созданием инспектората «осттруппен» («восточных войск»), примерно через два месяца после приезда Хейгендорфа в Польшу, произошли заметные перемены в условиях военной службы. Организация этого управления была, однако, в большей степени обязана вербовочной кампании отдела пропаганды вермахта, чем кавказской авантюре. Необходимо вернуться на год назад, чтобы отыскать корни этого параллельного вербовочного мероприятия, которое вело не только к созданию единого инспектората, но в конечном итоге в огромной степени слишком поздно к признанию «русского лидера освобождения».