Есения Андреевна.
И что ей нужно?
Я колеблюсь, но в последний момент звонок принимаю.
Глава 19
Спустя полгода
— Спасибо за покупку. Приходите еще!
Я улыбаюсь покупательнице и передаю ей бумажный пакет, в который упаковала свою фирменную выпечку.
Кондитерская открыта уже месяц, и я впервые за долгое время чувствую себя счастливой.
Осуществление собственной мечты всегда делает человека спокойнее, ведь что может быть лучше этого?
— Мам, а можно мне кекс? — звучит вдруг голос сына.
Я отвлекаюсь от подсчета выручки и поднимаю голову. Внутрь входят Гордей, держа за руку Диму.
— Ты ведь уже ел шоколад, ты знаешь мою позицию на этот счет, — произношу я строго и качаю головой. Судя по его чумазому лицу, Гордей снова пошел у него на поводу.
С тех пор, как мы с Димой переехали в свою однушку, Гордей больше не заговаривает про то, чтобы мы снова сошлись, никаких фортелей не выкидывает, и я могу спокойно заниматься бизнесом.
На удивление, в этот раз он и правда ведет себя по-другому.
Стоило мне лишь один раз пожаловаться ему на его мать, которая просто затерроризировала меня своими звонками, угрожая уничтожить меня, если я не исчезну из жизни ее сына снова, он решил эту проблему сразу. И последние полгода она ни разу меня не беспокоила.
Я не спрашивала Гордея, что он сделал и как смог этого достичь, чтобы не сильно вдаваться в подробности его жизни и не сближаться с ним, но любопытство порой одолевало меня, однако я с ним успешно справлялась.
— Сегодня у нас день-исключение, да, Димон? — улыбается Гордей и взлохмачивает волосы Димы, а я смотрю на сына и вижу, что он копирует поведение отца.
— Да, мам, сегодня папа стал свободным! — восклицает сын, явно не до конца понимая, о чем речь, а вот я вздыхаю и вопросительно смотрю на бывшего мужа, взглядом намекая, что он должен мне всё объяснить.
— Сынок, иди в подсобку и помой руки, а я тебе пока кекс в тарелку наложу.
Дима сияет и убегает мыть руки, а вот мы с Гордеем остаемся наедине.
— Гордей, мы же уже сто раз говорили с тобой на тему воспитания сына. Ему нельзя так много сладкого, ты хочешь, чтобы у него развился диатез?
— Всё в пределах нормы, Сонь, я не желаю ему зла и не пытаюсь его разбаловать, просто сегодня и правда отличный день, чтобы нарушить правила.
— Что за день? — вздергиваю я бровь и скрещиваю на груди руки.
Мне хочется отойти, чтобы Гордей так не нависал надо мной, так как его присутствие в последние недели так странно действует на меня, что я никак не могу совладать с собой.
— Я официально разведен, — говорит Гордей и достает из портфеля документ, поворачивая ко мне лицевой стороной.
Я прохожусь взглядом по листу и вижу, что это правда. После сглатываю и стараюсь не показать, какие эмоции вызывает у меня эта новость.
Все эти месяцы в СМИ всплывают статьи о громком разводе Гордея и Анфисы, которая была помещена под домашний арест по суду за попытку похищения моего сына, и новости так и гремели, освещая каждую подробность битвы двух семейств.
На удивление всего общества, именно отец Анфисы ставил палки в колеса, не давая им обоим развестись, делая акцент на каком-то брачном договоре, но в итоге Гордею, видимо, удается победить в этой борьбе.
— Поздравляю, — отвечаю я как можно спокойнее, а сама при этом не понимаю, что чувствую в этот момент.
Опускаю взгляд, а затем начинаю суетиться, услышав, что сын уже помыл руки и идет к нам. Угощаю его обещанным кексом, а второй даю Гордею, а затем вдруг ловлю себя на том, что наблюдаю за тем, с каким наслаждением он ест.
— Больше всего скучал по твоей выпечке.
Наши с ним взгляды встречаются, и мы долго не отводим глаза друг от друга, в то время как Дима занят телефоном. Это меня успокаивает. Не хочу, чтобы он сделал неправильные выводы о нас с Гордеем. Он уже пару раз спрашивал меня о том, почему мы с папой живем не вместе, и пока что мне удавалось сменить тему на какое-то время, так как не знаю, что ему отвечать.
— Что ж, кондитерская начинает приносить доход, так что закрываться я не планирую. Ты знаешь, где найти так любимую тобой выпечку.
— Что ж. Пока и этому рад, — произносит Гордей, но я вижу, что тщательно сдерживает себя, чтобы не коснуться моих волос. — Как насчет того, чтобы поужинать сегодня всем вместе после того, как ты закроешь кондитерскую? Не отказывайся, Сонь, ты никогда с нами никуда не ходишь. Сделай сегодня исключение. Пожалуйста.
Он смотрит на меня таким взглядом, что я не могу ему отказать. А мое сердце отчего-то волнительно стучит о ребра, но я не желаю давать этому никаких объяснений.
— Хорошо, я закрываюсь в шесть.
Гордей уводит Диму в ближайший парк, а я продолжаю работать, чувствуя себя как-то странно. Без конца подхожу к зеркалу и хлопаю себя по щекам. Мне всё кажется, что я слишком бледная, но даже самой себе признаться в том, что хочу выглядеть перед Гордеем красивой, не могу. Это будет означать, что у меня зарождаются к нему какие-то чувства, а я пообещала себе когда-то, что этого больше не будет.
Когда приходит время, я закрываю кондитерскую и иду в условленное место, где мы договорились пересечься с Гордеем и Димкой, а весь оставшийся вечер провожу в их компании.
Решаю отпустить ситуацию и на время забыть о том, что было в нашем прошлом, чтобы не портить сегодняшний ужин.
Я впервые за долгое время смеюсь чужим шуткам и чувствую, что жизнь не такая уж и тяжелая. Впрочем, в последние месяцы Гордей и правда помогает мне с Димой и решает многие вопросы с детским садом и документами, когда это нужно, а опека нас больше не беспокоит.
— Я рад, что ты согласилась поужинать со мной, Сонь, — говорит мне Гордей, когда довозит нас с сыном до дома.
Димка засыпает на заднем сиденье, и Гордей несет его до квартиры на руках. Он укладывает его в постель, а затем уходит, но останавливается у порога, оборачивается и смотрит на меня нечитаемым взглядом, словно что-то хочет мне сказать, но что-то его сдерживает.
— Спокойной ночи, Гордей, — шепчу я, отчаянно желая, чтобы он ушел и смолчал. Не хочу никаких откровенностей с его стороны. Это будет лишнее.
— Спокойной ночи, Сонь.
Он разворачивается и идет к лифту, а я вдруг кое-что вспоминаю.
— Гордей!
— Да? — смотрит он вдруг с надеждой, а мне неловко даже продолжать, но я не могу.
— Ты не мог бы в выходные взять Диму к себе? Мне нужно уехать по делам и навестить бабушку с дедушкой, а долгая дорога его вымотает, и я не смогу решить кое-какие вопросы, если возьму его с собой.
— Да, конечно.
Когда я просыпаюсь на следующее утро, отчего-то думаю, что на пороге увижу Гордея, но в нашем общении, на удивление, ничего не меняется, и я расслабляюсь и в выходные спокойно собираю вещи Димы и отпускаю его с отцом. Тот настолько счастлив, что мне даже становится немного обидно, но сына при этом понимаю. Димка — живчик, и Гордею с ним легче управиться.
Я же впервые за три года хочу забрать кое-какие вещи из камеры хранения, которые мы оставили в старом городе с мамой, когда поспешно уезжали в прошлый раз.
Теперь у меня есть, куда их поставить, а я больше не желаю, чтобы хоть что-то в моей жизни оставалось нерешенным.
Пианино, которое так любила мама, мы взять с собой не могли, так что сейчас я договариваюсь о его доставке с небывалым удовольствием.
После я еду на вокзал, чтобы купить билет до деревни, в которой не была целый год, а когда иду на перрон, меня вдруг окликают.
— София? София Орлова?
Мне настолько непривычно слышать эту фамилию применительно к себе, что я не сразу понимаю, что это обращаются ко мне.
А когда оборачиваюсь, вижу вдруг какую-то женщину, чье лицо мне кажется знакомым, но я никак не могу вспомнить, кто это.
Она выглядит лет на сорок, с усталым лицом и кругами под глазами, а одета и вовсе в какое-то старое тряпье. Таких в моем окружении отродясь не водилось.
— Не узнаешь меня? Я Анна. Анна Ржевская. Была когда-то секретаршей твоего мужа.
Глава 20
— Не узнаешь меня? Я Анна. Анна Ржевская. Была когда-то секретаршей твоего мужа.
Утверждение незнакомки вызывает во мне диссонанс. Я помню бывшую секретаршу мужа роковой красоткой с тонкой талией и длинными ногами, а сейчас передо мной стоит женщина, едва ли не старше меня, и вид ее далек от ухоженности.
На ней был выцветший, явно много раз стиранный и линялый халат, когда-то, вероятно, ярко-синего цвета, но теперь превратившийся в нечто невыразительное и бесформенное. Края халата были обтрепанными и местами даже порванными, а пуговицы не совпадали по цвету и размеру, как будто пришиты наспех и из того, что нашлось под рукой.
Под халатом виднелась старая, растянутая футболка с потертым рисунком, который уже почти стерся, и серая юбка, по краям покрытая пятнами и замятиями. Юбка была слишком короткой для ее роста, что выдавало ее неподходящий размер, и висела на ней мешком, подчеркивая худобу.
На ногах у нее были стоптанные, потускневшие кеды, видавшие множество лет и сменившие не одного владельца. Их подошвы были протерты до дыр, а шнурки — рваные и неравномерно затянутые. Носки, выглядывающие из-под кед, имели несколько заметных дырок, через которые виднелись ее пальцы.
Все ее внешность — от потрепанной одежды до уставшего взгляда — говорила о тяжелых испытаниях и нужде, с которыми ей приходилось сталкиваться ежедневно.
— Анна Ржевская? — бормочу я неверяще и осматриваю ее с головы до ног снова.
— Не узнала? Ничего удивительного, от меня прежней практически ничего не осталось, и всё благодаря твоему муженьку.
В ее голосе звучат обида и неприязнь, но я не жалею ее, так как именно она когда-то была причиной того, что мой брак разрушился. В глубине души я понимаю, что виноват в этом именно Гордей, но ничего не могу поделать со своими эмоциями и недолюбливаю бывшую любовницу Гордея. В конце концов, именно из-за нее и ее мамаши я чуть не потеряла сына и не осталась навсегда бесплодной.