— На самом-то деле вы ничего не боитесь, миссис Фейтфул. Только прикидываетесь.
— Дохлых мышей я боюсь, — возразила миссис Фейтфул. — Прошу прощения, мадам, почему вы задаете такие странные вопросы? — Экономка на сей раз обратилась к миссис Корт. Эмма заметила, что Ангелина держит одну в просторном кармане передника. Мегги утверждала, что служанка носит в карманах червей, пауков и прочую дрянь. Но вряд ли это правда, скорее безудержная фантазия Мегги. У Ангелины такой приветливый, жизнерадостный и доброжелательный вид!
Итак, тайна водворения дохлой мыши в кровать Луизы открылась. Если на кухне и в кладовой были расставлены мышеловки, для Мегги и Дины не составило бы большого труда извлечь из одной из них дохлую мышь и осуществить свой жестокий трюк. К сожалению, близнецы все-таки лгали.
— Я не хотела никого обидеть, миссис Фейтфул, — мягко ответила Эмма. — Ночью зло подшутили над мисс Пиннер, нашей новой гувернанткой. Я просто пытаюсь выяснить, кто это мог сделать.
Но дальше произошло нечто совсем непонятное. Вилли пристально посмотрел на Ангелину.
— Ты опять взялась за свои штучки? — Он был взбешен. — На прошлое Рождество…
Смеющееся лицо Ангелины стало темнее тучи. Она сердито взглянула на мужа:
— Что за чушь ты несешь? На Рождество я предсказывала Сильвии судьбу, только и всего. И она бы жестоко поплатилась, если бы не послушалась меня.
— Ангелина! — Эмма вздрогнула, услышав голос Барнаби, прозвучавший суровее, чем обычно. Его брови нахмурились, в глазах появился стальной блеск. — Чтобы я больше не слышал о твоем даре ясновидения! Мало того, что это сущий вздор, эти бредни вредны и опасны. Вилли, проследи, чтобы твоя жена прекратила обманывать и пугать людей!
Вилли смущенно кивнул головой:
— Я исполню ваш приказ, сэр.
Ангелина покраснела и, бросая на Барнаби злобные взгляды, встала из-за стола, подошла к раковине и начала греметь посудой. Миссис Фейтфул удовлетворенно кивнула головой, в душе она гордилась своей мудростью. Барнаби взял Эмму за руку.
— Пойдем в столовую, ты еще не завтракала.
Прежде она должна объяснить мужу, зачем пожаловала на кухню, решила проницательная Эмма.
— Я только хотела прояснить бессмысленную историю ночного переполоха, Барнаби. Если Ангелина и предсказывала судьбу, я уверена, она никому не собиралась причинить вреда.
— Подобная ворожба может оказать болезненное воздействие на такую трусливую и впечатлительную особу, как Луиза Пиннер.
Эмма почувствовала, что ее муж испытывает неприязнь к гувернантке и вряд ли им движет гуманное желание защитить Луизу. Барнаби нисколько не походил на Дадли, чье сочувствие к слабому, забитому существу возвышало его в собственных глазах: он почувствовал себя мужественным и сильным. Эмме показалось, что она догадалась о причине исчезновения Сильвии, Ангелина наворожила девушке нечто такое, что выбило ее из колеи и заставило бежать из Кортландса. Исчезновение хорошенькой гувернантки, которая нравилась детям, огорчило Барнаби.
Но что было, то было… Эмма крепко сжала руку Барнаби, заметив:
— Да, я согласна. Предсказание судьбы опасно и рискованно. Дорогой, какие у нас планы на сегодня?
Все еще погруженный в свои невеселые мысли, он рассеянно ответил:
— Мне надо поработать. Я уже на неделю задержал сдачу новой части романа. Придется позвонить Марку и как-то умиротворить его.
— Ты не имел права тратить свое драгоценное время на женитьбу! — Ответ Эммы был ироничен, и в нем сквозила обида.
Барнаби засмеялся:
— Дорогая, я обожаю, когда ты совсем по-детски злишься. Но сегодня утром тебе придется потерпеть. Все вы, очаровательницы, одинаковы: вам бы только отвлечь мужчину от серьезного дела.
Дождь прекратился, и, хотя небо было затянуто тучами, в такую погоду дети отправились погулять. Эмма смотрела, как они выходят из дома, в плащах, шлепая резиновыми сапогами, болтавшимися на длинных, тонких ножках. За ними едва поспевала хрупкая, исполненная чувства ответственности мисс Пиннер; она семенила, перекинув через плечо парусиновый мешок. Он предназначался для еще оставшихся цветов, опавших листьев — гувернантка увлекалась составлением гербариев.
Впервые за последние два дня Эмма ощутила душевный покой. Ей захотелось поделиться своими впечатлениями и мыслями с родной тетей Деб, и она принялась за письмо. Эмма подробно излагала все события последних дней; оставшись одна в спальне, созерцая сквозь высокое окно серенький деревенский пейзаж, она вспомнила афоризм мудрой пожилой леди: «Люби его, но не доверяй ему».
«Я все еще доверяю ему, — исповедовалась Эмма, — несмотря на то, что у Барнаби оказалось две дочери, свободолюбивых, как дикие лани, а также разведенная с ним демоническая красавица жена, образ ее — я со стыдом вынуждена это признать — преследует меня и днем и ночью; еще досаждает мне изваянный в мраморе прадедушка, который словно наблюдает за каждым моим шагом. Не говоря уже о призраке хорошенькой Сильвии, гувернантки, исчезнувшей в прошлом году в ночь под Рождество…»
Через два часа, когда Эмма спустилась вниз, Барнаби разговаривал по телефону, а дети возвращались с прогулки; за ними чинно следовали Луиза и Дадли, поглощенные беседой, которую они вели, не обращая внимания на вновь заморосивший дождь.
— Хорошо, дорогая, напиши мне сразу, — говорил Барнаби, когда и комнату вбежали девочки с порозовевшими щеками.
— Теперь уж это точно мама! Дай нам поговорить с ней, пожалуйста!
Барнаби повесил трубку и с нескрываемой болью спросил детей:
— Почему каждый раз, когда звонит телефон, думаете, что это ваша мать? У меня полно знакомых, которых…
— Которых ты называешь «дорогая», — вмешалась Эмма; она расстроилась, увидев разочарованные мордашки девочек.
Барнаби ответил, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Это была секретарша Марка, которую, если ты хочешь знать, я всегда называю «дорогая». Такая уж у меня старомодная манера обращаться к подчиненным, особенно хорошеньким женщинам.
Руперт, оторвавшись от газеты, похвалил брата за твердость характера:
— Так держать, старина!
Мисс Пиннер вошла в комнату, самодовольно посмеиваясь. Ее спутник — Дадли — выглядел смущенным. Он торжественно нес парусиновый мешок Луизы. Увидев, что на него все смотрят, Дадли незаметно отбросил свою ношу в темный угол, объяснив, что случайно встретился с детьми и гувернанткой.
— Барнаби! — обратилась к мужу Эмма, заметив, что у Дины подрагивает нижняя губа. — Неужели нет никакой возможности связаться с Жозефиной?
— Я уже говорил тебе, — Барнаби еле сдерживал раздражение, — что если бы я мог, то давно бы связался с ней. — Но он тут же смягчился и улыбнулся детям; в его глазах светилась грусть и доброта. — Будьте терпеливыми, не горюйте. Может, завтра придет письмо.
Дина робко кивнула кудрявой головкой и сдержала слезы. Но Мегги, привыкшая выражать свое разочарование более ярко, скорее — агрессивно, вовлекла сестру в головокружительную беготню по холлу, с дикими воплями, от которых задрожали картины на стенах; затем девочки вприпрыжку понеслись по лестнице и стали, громко топая, бегать по коридору второго этажа. Мисс Пиннер, едва не плача от бессилия справиться с буянившими разбойницами, устремилась за ними.
— Дети! — молила она. — Дети, немедленно остановитесь!
Мегги, издав оглушительный боевой клич, скатилась вниз по перилам, но через мгновение она снова оказалась наверху, продолжая летать по коридору вместе с сестрой, словно ведьмы на помеле.
— Дети! — продолжала умолять мисс Пиннер. — Мегги! Ты дрянная зловредная девчонка. Мне придется тебя строго наказать.
Барнаби, не зная, злиться ему или потешаться, молча пожал плечами.
— Боже милостивый, она бессильна. Голос вопиющего в пустыне.
— Я говорила тебе, что эта хилая особа — жалкий осколок прошлого, — напомнила мужу Эмма, даже не пытаясь скрыть смех. Дурацкая экскурсия на природу, нелепый парусиновый мешок для экспонатов, горячее стремление подышать утренним деревенским воздухом — и вот теперь беспомощные попытки обуздать диких птиц, которых, как ей казалось, она уже приручила.
— Что же нам делать? — вопрошал жену тоже растерявшийся Барнаби.
— Повторяю — дай ей шанс! — Это был разгневанный голос Дадли. — Чего ты ожидал? Кто виноват, что дети неуправляемы? Ты и твоя бездушная эгоистка первая жена. Вы не дали близнецам должного воспитания, позволили им одичать и попасть в сети болезненных комплексов — и теперь ты без зазрения совести полагаешь, что достойная интеллигентная девушка сразу обуздает норовистых лошадок?!
Возмущенный Дадли воззрился на брата; его голубые глаза сверкали, щеки стали багровыми. Но затем, словно подавленный обрушившейся на него яростью, он опустил веки. Его одутловатое лицо приняло обычное робкое выражение, и он взмолился:
— Простите меня за эту непристойную вспышку! Но вы же знаете, что я прав.
— То, что ты сказал, бесспорно, — смиренно ответил Барнаби. — Я не собираюсь этого отрицать и признаю долю своей вины.
Дадли с чувством похлопал брата по плечу.
— Твоя вина, старина, состоит только в том, что в жены выбрал не ту женщину. Но может быть, сейчас ты сделал правильный выбор. — Его взгляд застенчиво скользнул по стройной фигуре Эммы. — Судьба подарила тебе Эмму и… Луизу. Мисс Пиннер попросила, чтобы я ее так называл. — Теперь Дадли покраснел до корней волос. — На бедную девушку навалилось все сразу. На твоем месте я дал бы ей время, и вот попомни мое слово — она еще проявит себя!
— Хорошо, — согласился Барнаби. — Но пока приводить в чувство расходившихся детей выпало на мою долю.
И он смело направился в самый центр бури. Дадли, словно извиняясь, сказал Эмме:
— Знаете, у нее есть собачка. Все, что у нее есть, — это маленькая собачка.
Глава 9
Впереди был долгий вечер. Эмма, осматривая утром дом, обнаружила, что второй пролет лестницы ведет на чердак с низкими потолками, состоящий из двух отсеков, наполненных ненужным хламом; тут были детские игрушки, например старый конь-качалка, деревянная колыбель, многочисленные сундуки и коробки со всякой всячино