Дети оценили юмор Ангелины и залились веселым смехом. Луиза, сильно побледнев, вскрикнула:
— Господи! За что? В прошлый раз мне подложили дохлую мышку. — Она в отчаянии заломила руки и с мольбой посмотрела на Эмму, которая не знала, что сказать.
По правде говоря, ее тоже охватил страх, который легким ознобом пробежал по спине. Эмма слышала от детей, что Ангелина таскала в своих необъятных карманах всякую пакость, вроде дохлых пауков, может быть, и мышей… Но служанка выглядела такой веселой и беззаботной, словно не имела к мерзким жестоким проделкам ни малейшего отношения.
Подошел Барнаби и тут же вполне правдоподобно объяснил случившееся:
— Теперь все ясно, Луиза. Вот виновник испугавшего вас зловещего стука. Бедная мышь металась по комнате, прежде чем околеть. Вы не видели ее?
— Не-ет! — Луиза содрогнулась всем телом и заплакала. — Ах нет. Я этого не вынесу!
Ангелина взглянула на гувернантку с нескрываемым презрением.
— Это существо совершенно безвредно, мисс. Бедное маленькое создание. Скажу Вилли, чтобы он сделал из несчастной жертвы чучело в знак памяти. Как-нибудь приходите посмотреть мою коллекцию, мисс. Там и бабочки, и стрекозы, пауки, и жуки, и чудесная пятнистая сова…
Барнаби, как и в первый раз, взял Луизу за руку и рассмеялся, глядя ей в лицо.
— Глупышка, — снисходительно пожурил он девушку, — вы не должны бояться таких пустяков.
Луиза жалобно всхлипнула.
— А я боюсь! Ничего не могу с собой поделать. — Но ее глаза вспыхнули от удовольствия, она была польщена вниманием Барнаби.
Ангелина наконец-то удалилась, но Мегги подлила масла в огонь:
— Неужели летучая мышь действительно хлопала крыльями у вас в комнате, мисс Пиннер? О-о, я бы не выдержала и закричала!
— Не беспокойся, детка, мисс Пиннер так и поступила, — заверил дочку Барнаби. Луиза смутилась:
— Летучие мыши, луна и прочая чертовщина… Я, должно быть, схожу с ума.
— Но что помешало летучей мыши спокойно висеть на потолке вниз головой? — иронизировала Эмма. — Почему она сдохла?
— Я думаю, от старости, — пошутил Барнаби. — Все живое рано или поздно умирает.
— Но мы до сих пор не встречали мертвых летучих мышей, — заупрямилась Эмма.
— Что ты предлагаешь, дорогая? Вскрыть ее труп?
— Ничего. — Если бы Эмма так не презирала любимого способа защиты мисс Пиннер, она разразилась бы слезами. Но она не представляла себе несклонного к сентиментальности Барнаби с двумя рыдающими женщинами на руках.
Глава 12
В этот же день Эмма обнаружила ботинки Барнаби в довольно неожиданном месте — за статуей прадедушки Корта. Вероятно, муж снял их, когда вернулся с улицы, и забыл убрать. Взяв ботинки, чтобы отнести их наверх, Эмма заметила, что они все еще сырые, с налипшими комьями грязи. Тут ей пришло в голову, что Барнаби сегодня утром не выходил из дома. Вернувшись из кабинета, он посмотрел в окно, поежился и сказал:
— Ненастная погода располагает ко сну, тем более что ночью я славно потрудился.
И сладко заснул, ничуть не встревоженный переполохом из-за летучей мыши.
Ботинки могли валяться за статуей со вчерашнего дня, но дождя накануне не было. Испачкать их можно в любую погоду, тогда почему обувь Барнаби промокла насквозь? — размышляла миссис Корт.
Слегка запыхавшись, Эмма взбежала по лестнице и влетела в спальню Луизы. Теперь, когда кровать была аккуратно застелена, комната выглядела уютно, викторианская мебель придавала ей некую респектабельность. Но Эмму интересовала не спальня гувернантки, а подоконник и вьющийся плющ.
Прошлой ночью при лунном свете он показался Эмме хрупким: только задень — усики отцепятся от стены и вся ветвь рухнет на землю. Однако теперь Эмма обнаружила, что его ствол был довольно толстым и крепким. Старый плющ вился рядом с окном Луизы и доставал до чердака. Обладая известной сноровкой, по нему не трудно было взобраться до самого окна, а потом, когда поднялась тревога, спрятаться на чердаке. Никто не догадался посмотреть наверх.
А злоумышленник, возможно, скрывался там, наслаждаясь поднявшейся суматохой.
Но в этом случае коварный Том-соглядатай, если таковой вообще существовал, явился бы откуда-то извне, поскольку все трое мужчин были дома.
Хотя можно ли быть уверенной, что кто-то из братьев незаметно не отлучился? Для того чтобы сыграть с Луизой злую шутку, не требовалось много времени. Теперь уже трудно припомнить, кто и где находился в тот поздний вечер. Несомненно одно: Барнаби появился последним; ему понадобились минуты, чтобы разуться… Нет, нет, нет! Все это ревнивые домыслы. Как ей в голову могла прийти такая крамольная мысль? Луиза просто истеричка с больным воображением. Разве можно хоть в чем-нибудь верить недалекой, трусливой и мнительной особе?
— Эмма! Солнышко! Где ты?
Барнаби звал жену из комнаты.
— Я здесь. — Эмма медленно пошла по коридору.
— Дорогая! — Он лежал в постели с растрепанными волосами, в его глазах играли веселые искорки. — Ты сердишься на меня?
— За что? — отрешенно спросила жена.
— За то, что я оставил тебя на всю ночь с невыносимой ханжой. Но я вынужден был так поступить. Мне на редкость легко работалось, Писатель не может пренебрегать такой желанной гостьей, как вдохновение. Слава богу, истерика Луизы прекратилась.
— Кажется, ты не обеспокоен истинной примой ее истерики?
Барнаби приподнялся на локте.
— Нет. Совсем не обеспокоен. Это кажется тебе странным?
— Честно говоря, да. Я не привыкла, чтобы женщины кричали по ночам оттого, что к ним в окна заглядывают клоунские лица.
— Одно лицо, дорогая. В единственном числе. Видишь, ты склонна все преувеличивать. Мне пришлось привыкнуть к этим женским причудам, когда здесь жила Сильвия. Она постоянно затевала разговоры о привидениях и прочей дьявольщине, дети наслушались бредовых историй и теперь делятся ими с тобой и Луизой. Вы обе поддались влиянию маленьких хичкоков. Не зря же гувернантке привиделось невесть что. Но от тебя я ожидал большего здравого смысла.
Барнаби хотел заключить жену в объятия. Но Эмма, уклонившись от ласк мужа, спросила ледяным тоном:
— Когда ты в последний раз надевал свои ботинки?
— Мои ботинки? Полагаю, что вчера. Сегодня утром я никуда не выходил.
— Тогда почему они мокрые? Вчера не было дождя.
Барнаби сердито нахмурился. Веселые искорки в его глазах погасли.
— Твои изыскания не кажутся мне особенно забавными. Если это шутка, то не смешная.
— Какие изыскания?
— Полагаю, ты намекаешь на то, что я совершил ночную прогулку и спел серенаду для отразимой мисс Пиннер, взобравшись к ее окну по вьющемуся плющу. — Барнаби был встревожен. — Эмма, ради всего святого, скажи, что ты пошутила. Если ты думаешь, что я способен на такое… но, уверен, ты говорила не всерьез!
— Почему твои ботинки мокрые, ответь!
— А бог их знает. Может быть, я вчера прошел по сырой траве и они еще не высохли.
Эмма изменила тактику.
— Тогда объясни, чем были вызваны мистические россказни Сильвии о привидениях?
— У Сильвии ветер гулял в голове. И она впервые в жизни приехала в деревню. Ее могло напугать блеяние овцы ночью, а если бы сова ухнула в печную трубу, она умерла бы от страха. Кроме того, — суровый взгляд Барнаби невольно смягчился, — она любила, когда ей оказывали внимание. Ей нравился свет рампы.
— Звучит не слишком убедительно, поскольку она сбежала от этого света, — съязвила Эмма и снова задумалась: о чем же хотела сообщить ей Сильвия в соборе. Или все это чья-то провокация?
— Может быть, она сбежала, потому что не добилась успеха? Эта мысль не посетила тебя? Послушай, дорогая, мы устроили много шума из-за сущей ерунды. Иди ко мне, и я тебя поцелую.
Эмма направилась к двери. Ей не хотелось покидать спальню. Ее ноги словно налились свинцом. Она вела себя глупо, противясь желанию проситься в объятия Барнаби и обрести покой.
Вместо этого она задала вопрос:
— Может быть, в этом доме слишком много целуются?
— Ты имеешь в виду поцелуй, которым я одарил мисс Пиннер? — Барнаби закатился смехом. — Но это было лекарственное средство, вроде валерьянки. После него Луиза опомнилась. Мои поцелуи производили такое же воздействие и на Сильвию. Девушки понимают, что психотерапевтические поцелуйчики ничего не значат. Они не вчера родились.
— Мисс Пиннер родилась вчера. По крайней мере, для неизвестного этому феномену проявления нежности.
— Эмма, любимая, неужели ты не доверяешь мне?
Эмма не отвела взгляда от его недоумевающих глаз.
— Сказать по правде, я не уверена, что доверяю тебе.
Это была их первая ссора… Невыносимо! Снизу раздался требовательный голос Мегги:
— Эмма, спускайся к нам. Дядя Дадли согласился поиграть на фисгармонии, и мы будем петь. Спускайся скорее.
Как же это чудесно, что девочки выглядят сегодня счастливыми; как хорошо, что Дадли вылез из своего психологического панциря, проявив чуткость к маленьким детям. Но самое прекрасное — Барнаби, кажется, не придал серьезного значения их ссоре, поскольку тоже спустился вниз и запел от всего сердца вместе со всеми домочадцами, собравшимися вокруг фисгармонии.
— Послушай, Дадли, сегодня не суббота. Никаких гимнов. Споем что-нибудь веселое. Как насчет «Фермера в долине»? В долине фермер задремал, хей-хо, хей-хо, хей-хо…
Они пели эту задорную песенку, когда Вилли яростно заколотил в дверь.
Его обычно румяное лицо поражало мертвенное бледностью, он почти лишился дара речи.
— Скелет, — шептал он заплетающимся языком. — На том поле, которое мы не перепахивали с войны. С вашего позволения, сэр, мой плуг вывернул из земли череп. На нижнем поле, возле рощицы; там не только череп, но и человеческие кости. О боже, сэр, это не к добру.
* * *
Пришлось вызвать полицию. Минула вечность, прежде чем прибыли стражи закона. Спустя еще одну вечность вернулись мужчины, ходившие на нижнее поле, чтобы взглянуть на чудовищный «клад» Вилли.