Безжалостно? Он слишком много на себя берет?
Плевать на все!
Тут речь идет о язве, которую надо каленым железом выжигать. Как можно скорее, пока не прорвалась.
Летели птицы, мчались гонцы…
А Ганц тем временем отправился к Ивельенам.
Для любого заговора нужна голова. И если ее отсечь… нет, может быть и так, что найдется новая. А может и не быть.
В любом случае их надо взять и поместить в Стоунбаг. А уж потом разбираться…
Амалия и Питер сидели у открытого окна. Близняшки устроили матери безумную ночь. Обычно детей отсылали в другое крыло, но Питер не мог расстаться с младенцами. А у них то ли колики приключились, то ли еще что… орали вдохновенно. А по жаркой поре окна были открыты и слышимость идеальная. Питер, не вынеся детского крика, зашел к кормилице, потом к Амалии, да так у нее и остался.
Женщина смотрела в окно на звезды.
– О чем ты думаешь, родная?
Амалия словно не сразу его услышала. Но потом…
– О мести, Питер.
– Столько лет уже прошло…
– Сколько?! – Синие глаза сверкнули гневом. – Сколько? У меня отняли любимого мужа, у детей – отца, у тебя – друга… Разве можно тут говорить о давности?
Питер вздохнул.
– Нельзя.
Жену он любил. Но сильно подозревал, что она его не любит. Так, как Эдмона, – нет.
Тогда Амалия горела. Сейчас же ему достались одни угли. Больно?
Может быть. Но Питер подозревал, что, когда все будет кончено, она оживет. Станет такой, как прежде. И даже сможет полюбить его. Пусть не так сильно. Его любви на двоих хватит.
– Скоро все будет кончено. И я вздохну спокойно. Справедливость будет восстановлена.
Амалия сжимала в руках жемчужное ожерелье. Его подарок за детей.
– Что это? Факелы?
– Отряд?
Питер вгляделся.
– Нет, я не сказал бы. Так, человек пять…
– Кто там… надо спуститься.
– Ты не одета. Я позову слуг.
– А ты спустись, хорошо?
– Может быть, отца…
– Не вижу смысла. Если что-то важное, тогда…
Но, как оказалось, Лоран Ивельен тоже не спал. Они с Питером встретились внизу, переглянулись…
Нет, они не ожидали провала. Человеку вообще не свойственно признавать ум других людей, каждый считает, что он умнее всех, разве нет? Да и все было хорошо спрятано. Но может быть, что-то такое…
Этим Ганц и воспользовался. У него была коротенькая записочка, запечатанная одним из колец Лилиан.
Вирмане, которые были здесь с Лилей, да и с Алисией, говорили, что тут охраны человек двадцать. Если начнется бой, Ивельены успеют удрать, а он начнется, если лезть напролом, поэтому…
Ганц и еще человек пять приедут открыто, с письмом о покушении на графиню Иртон. Удавшемся. И просьбой Алисии приехать как можно скорее.
А основной отряд будет ждать поблизости. По сигналу тревоги они успеют прийти на помощь. Военная хитрость.
И когда он постучал в ворота, их пропустили без опаски. Чего бояться? Пять человек…
Лэйр Ганц поприветствовал герцога с маркизом, поцеловал руку все-таки спустившейся Амалии и бросился объяснять. Выглядел он так, что поверили. Красные глаза, дрожащие руки, измученное лицо, растрепанные волосы, грязная одежда…
– Ужасное несчастье! Покушение на графиню Иртон!
– Альдонай! – ахнула Амалия.
– И?
– В нее стреляли. Убийцу взять не удалось. Но стрела попала в легкое… графиня теряет кровь, она очень плоха. Тахир не ручается, что она доживет до утра… Госпожа, она очень хотела видеть и вас, и герцога… я умоляю вас…
Ганц упал на колени, с которых его спешно поднял Питер.
– Нас? Но зачем?
– Миранда, госпожа… Лилиан не может умереть спокойно, она просила меня привезти вас. Она знает, что вы сможете приглядеть за девочкой…
Ганц врал вдохновенно, на волне адреналина. И столько искренности звучало в его словах… да и кого еще просить. Старую гадюку? Смешно… Алисии ребенка можно доверить в последнюю очередь.
Амалия вздохнула. Ехать не хотелось. Но… разве она может отказать в такой просьбе?
– Возможно, утром…
– Госпожа! Графиня очень плоха! – Ганц опять упал на колени. По лицу его струились настоящие крупные слезы. А то ж… коленками со всей дури – больно.
Честно говоря, Ганц был твердо уверен, что никто никуда не поедет. Ему надо было просто заговорить зубы Ивельенам. И чтобы его оставили на ночь вместе с его людьми.
Так и произошло.
Уговаривали его где-то еще час, Ганц страдал, рвался к графине, умолял и уговаривал. В итоге ему пообещали поехать утром. И на том разошлись спать.
Теперь ничто не мешало вирманам действовать.
Легко ли открыть ворота? Смотря кто за дело возьмется. Если хрупкая и нежная графиня, то вряд ли. А вот если пятеро профессиональных вояк…
Лейф огляделся по сторонам. Сопровождающих Ганца разместили в конюшне. Ну хорошо хоть не в свинарнике, хотя они и оттуда бы выбрались.
Все вояки вздыхали, утирали скупую мужскую слезу и расписывали, как страдает графиня. Покушались на нее, покушались… ну и достали. Она вот теперь умирает и просит привезти родных хоть проститься. И выглядели при этом неподдельно расстроенными.
Хотя слушать их особо было некому, разве что конюхам, жаловались они прилежно.
Лейф дождался, пока в большом доме погаснут все огни, и махнул своим людям.
– Пора…
В следующий миг все конюхи были повергнуты в глубокий и здоровый сон. Кулаком по черепу – разве не здорово? Особенно если это крупный вирманский кулак, размером напоминающий небольшую тыкву. Даже лошади не взволновались. Покойников-то не было, крови, криков… ничего. Просто бодрствовали пятеро вирман и четверо конюхов. А теперь только пятеро вирман.
Ничего, и конюхи оклемаются. Никуда не денутся…
Скользнуть неслышными волчьими тенями во двор, оглядеться и тихо снять караульных – тоже проблемы не составляет. Или вы думаете, что вирмане – это толпа, которая с воплем «А-а-а!!!!!» налетает на частокол и начинает рубить его топорами со всей дури?
Да ни разу.
Уж что-что, а подкрасться, проскользнуть, а где надо и пошпионить – это команда Лейфа умела. И на Вирме такие навыки были полезны, и на континенте… Эрик справился бы лучше, но он как раз был в море.
Четверо часовых были сняты в мгновение ока. Двое – бескровно. Еще двое, так как стояли дальше, – метательными ножами. Только пара тихих хрипов, и все стихло.
Два человека скользнули к казарме, где мирно спали солдаты Ивельенов. Убивать? Будить? Драться? Вот еще не хватало. Нет, все должно быть тихо и мирно. А потому…
Когда Лиля поняла, с чем имеет дело, она долго ругалась. А потом призадумалась.
Дурман, мальдонаино семя, еще что-то… секрет хранился на Вирме как драгоценность. Нет, здорового человека так не усыпишь, а вот спящего… нечто вроде снотворного газа. Вдыхаешь – и глубоко засыпаешь. Пушкой потом не разбудишь. Вот ощущения – фу! Сонливость, дурнота, кошмары… так к чему штурмовать? Пару глиняных курильниц внутрь (благо конструкцию чуть ли не в палеолите изобрели), поджечь – и пусть нюхают. Впечатления и так будут обеспечены. Тем более что казарма в поместье Ивельенов (Лейф поинтересовался) была в лучших традициях: деревянный сруб, проконопаченный, с маленькими окошками высоко наверху, под тяжелой крышей. Для вентиляции и дыхания хватит. А вот если с мальдонаиным семенем… Потерпи немного – и иди на дело. Защитников и пушкой не разбудишь.
Трое скользнули к воротам. Не обязательно открывать центральные и начинать вопить: «На штурм!!!» К чему? Хватит просто открыть калиточку, а отряд ножками пройдет, тут сильно гордых нету…
Двадцать человек на такой домик – за глаза.
Нет, будь это родовой замок Ивельенов, на их землях, с их людьми… Это же было просто столичное поместье. Чтобы семья останавливалась в нем, когда приезжает предстать пред королевские очи. Но опять-таки к чему городить в пригороде замок?
Если на тебя король ополчился, тебя уже ничто не спасет, хоть ты гору накопай! А если кто-то другой – им тоже так от короля достанется… Нет, ну смуты, мятежи и прочее надо принимать в расчет, но тут как с лавиной: не увернешься – сам и виноват.
Поэтому просто большой дом. Два крыла, балкон… Местоположение старших Ивельенов определили по воплям детей. Младших еще придется поискать. Но, по обычаю, они будут в другом крыле…
Тени скользнули во двор и принялись рассредоточиваться согласно утвержденному плану.
И в дом, где на крыльце уже стоит Ганц Тримейн.
Двое к Лорану Ивельену, двое к Питеру, один к Амалии, еще двое к детям… Ганц не собирался оставлять никого. Связать и увезти всех. Если это заговор – надо быть втройне осторожными.
Увезти весь молодняк на допрос, включая близнецов. Ничего, найдут им в Стоунбаге кормилицу, авось с голоду не помрут. А сам Ганц…
А он перемолвится парой слов с Ивельеном-старшим. Этакий блиц-допрос.
Все прошло без сучка без задоринки. Ивельенов вытащили фактически из постели – много ли в одной ночной рубашке навоюешь… но Питера все равно профилактически приложили кулаком по затылку, а руки связали всем, включая и больную девочку.
Жестоко? А ножом в горло от таких нежных-трепетных созданий не получали? Вот у Ганца друг получил. Одного урока за глаза хватило.
Слуги сидели у себя по комнатам, как мышки. Дверь людской кто-то из вирман предусмотрительно подпер массивным столом, на который взгромоздили еще один – не сдвинешь. Только дворецкий попытался высунуться, получил по голове – и тихо отдыхал в углу, не возмущаясь более произволом.
Ганц достал кинжал и подошел к Лорану Ивельену.
– Где бумаги?
– Вы хоть понимаете, что творите? – прошипел аристократ. – Я вас…
Дальше слушать стало неинтересно. Таких угроз в своей жизни Ганц получал прорву. Присылали б на пергаменте – лавку бы открыл и торговал. Поэтому кивок Лейфу, кляп – и блеснул кинжал. Ухо вельможного аристократа, одного из знатнейших герцогов королевства, отделилось от головы.
Хлынула кровь. Лоран весь выгнулся от боли.