— Ну и отлично. Приступай.
Утро следующего дня было для Трегубца напряженным. Сперва, прогулявшись с Яном по «Эрмитажу», он выяснил все подробности избавления от тела Толика.
— Да вы не нервничайте, Василий Семенович, — говорил Ян, — все по-тихому. Мы с пареньком одним из 83-го погрузили его в багажничек, отвезли в лесочек за кольцевую, карманы, само собой, прочистили, землицей завалили — и домой.
— Гляди, Ян, чтобы без сучка, без задоринки.
— Понимаю, не маленький.
— Ах, как мне в таком виде перед начальством красоваться, — вздохнул Василий Семенович, указывая на огромный фингал под глазом.
— Да вы придумайте что-нибудь.
— Не люблю я врать, Ян, однако придется. Будем надеяться, что пронесет. Ну, ты давай, ступай на службу. Если что, скажи, что я во второй половине появлюсь: мне тут еще по делам пробежаться надо.
— Счастливо, Василий Семенович.
— Будь, — сказал Трегубец, и они расстались.
Дальнейший маршрут Василия Семеновича был довольно путанным. Он заезжал в несколько районных отделений милиции, переговаривался там с какими-то людьми, потом посетил центральный офис московской телефонной сети, пару раз звонил кому-то из автоматов, перекусил на бегу около какой-то палатки и, наконец, в районе трех появился в Управлении. Однако не прошло и получаса, как снизу от дежурного ему начали постоянно названивать, вызывая к проходной. Так он трижды спускался и возвращался в свой кабинет с конвертами и папками для бумаг. Удача в этот день сопутствовала Василию Семеновичу, и ни Полозков, ни даже Ковалев не потревожили пожилого следователя.
К концу рабочего дня, выпив немереное количество чашек кофе и скурив почти пачку сигарет, Василий Семенович наконец привел в порядок разрозненный пасьянс, поступавший к нему целый день отдельными наборами карт. По привычке выстраивая схему в блокнотике, он начал суммировать полученные сведения. Телефон, данный ему Пакиным, действительно был зарегистрирован на Аслана Цуладзе, сорока двух лет от роду, уроженца Нальчика, прописанного в Москве с 1995 года. Далее Трегубец узнал, что Аслан Цуладзе проживал на Большой Грузинской улице один в трехкомнатной квартире. Правда, пометил себе в блокноте Трегубец, извлекая информацию из очередной бумажки, у Аслана имелась постоянная связь с некоей Светланой Алексеевной Горловой, двадцати шести лет, уроженкой Москвы, бывшей манекенщицей, а ныне владелицей небольшой галереи современного искусства в Кисельном переулке.
Собственно, ключевые сведения этим исчерпывались. Были еще мелкие детали, которые Василий Семенович собирался каким-то образом использовать, но пока не знал как. Во-первых, информация о задержании Аслана Цуладзе за вождение машины в нетрезвом состоянии, во-вторых, туманные агентурные сведения о том, что он всегда носит оружие, и, наконец, указание на то, что Цуладзе, как и говорил Пакин, ежемесячно курсирует между Москвой, Грозным и Тбилиси. «Это калач тертый, — сказал себе Василий Семенович, — к нему на кривой козе не подъедешь». Он, конечно, не рассчитывал ни испугать, ни надавить на Цуладзе, тем более не мечтал попасть в его ближнее окружение, да и, собственно, сам Аслан был ему абсолютно без надобности. В его голове роились лишь туманные идеи о создании напряженных отношений между Ермиловым и Цуладзе. Однако двухходовой комбинацией здесь было, конечно, не обойтись. И потому Василий Семенович решил начать со Светланы Алексеевны.
«Будем надеяться, что ребята на месте», — говорил себе Трегубец, поднимаясь на этаж в отдел, занимающийся хищениями произведений искусства. Ему повезло. И через час, весьма довольный разговором, он вернулся в свой кабинет. «А что, — сказал он вдруг вслух, — давненько я не смотрел выставки современного искусства. Не поехать ли мне развеяться». И, быстро упаковав необходимые вещи в портфель, отправился в путь.
Через полчаса он уже подходил к красивой филенчатой двери с надписью «Галерея Дезире». Он потянул за начищенную до блеска медную ручку и оказался в теплом уютном холле, стены которого были обтянуты тканью, освещенном мягким светом маленьких лампочек, тех, что используют для подсветки произведений искусства. На звон колокольчика, прикрепленного к входной двери, в фойе выпорхнула девушка лет девятнадцати-двадцати, маленькая, черноволосая, в короткой зеленой юбке и туфлях на высоких каблуках.
— Здравствуйте, — улыбнулась она. — Вы хотите посмотреть картины?
— Именно, — ответил Трегубец, улыбаясь сколь можно приветливо.
— Раздевайтесь, пожалуйста. Давайте я возьму ваше пальто.
Трегубец кинул на руки девушке видавший виды светлый прорезиненный плащ на стеганой красно-зеленой подкладке, пригладил ладонью седеющие редкие волосы и вступил в выставочный зал. На его счастье, на стенах не было ничего такого, что могло бы вызвать сразу реакцию отторжения у человека, несведущего в изобразительном искусстве. Никаких анилиновых и акриловых выкрутасов, никаких инсталляций и концептуальных построек: мягкие абстрактные работы, выдержанные в пастельных тонах, слегка примитивистские пейзажи, уютные жанровые сцены. Трегубец не торопился. Он медленно переходил от холста к холсту, останавливался, наклонялся вперед, чтобы прочесть имя автора, делал шаг-другой назад, задумчиво глядел, — в общем, старался максимально соответствовать облику если не ценителя, то продвинутого любителя искусств, по крайней мере так, как сам себе представлял.
Девушка, встретившая его в фойе, неотступно следовала за ним.
— Это все продается? — спросил у нее Василий Семенович.
— Конечно, — ответила она.
— А как вас зовут?
— Надя, — сказала девушка и почему-то покраснела.
— Наденька, я что-то не вижу здесь цен.
— Вам нужен прайс-лист? Я сейчас принесу, подождите, пожалуйста. — Она скользнула за белую крашеную дверь и через минуту появилась вновь, неся в руке стопочку сколотых листков. — Вот посмотрите.
Трегубец извлек из кармана очки, медленно водрузил их на нос и стал не спеша изучать содержание прайс-листа. «Однако неплохо живут эти современные художники, — подумал он про себя, пробегая глазами колонку цифр. — Полторы тысячи, две с половиной тысячи, три тысячи долларов…»
Стараясь разрядить возникшую паузу, девушка сама завела разговор:
— Если вас заинтересует какая-то конкретная работа, мы можем обсудить ее стоимость.
— Иначе говоря, вы хотите сказать, что у вас можно торговаться? — спросил Трегубец.
— Ну-у, да, — ответила Надя, вновь краснея.
— А что, хорошо идут дела у галереи?
— Мы не жалуемся, — ответила Надя. — Вас что-то заинтересовало?
— Д-да, пожалуй, — протянул Трегубец. — Ну, например, вот эта работа. — И он указал рукой на пейзаж, отдаленно напомнивший ему почему-то малых голландцев.
— А, это Терпухов, — сказала Надя. — Очень хороший художник из молодых. Сейчас посмотрим. — Она взяла из рук Трегубца прайс-лист и быстро перелистнула несколько страниц. — Вот она. Тысяча восемьсот.
— Это в долларах? — уточнил Трегубец.
— В условных единицах, — ответила Надя.
— Ну, не знаю, — задумался Василий Семенович.
— Нет, если вы точно хотите ее купить, мы можем немножко сбавить цену.
— Понимаете, — сказал Трегубец, — я вообще-то больше люблю антиквариат, настоящую старую живопись. Мне кажется, что дух времени, который живет в старых полотнах, он как-то притягателен, настоящий, что ли. А эти современные — они еще неизвестно, будут классиками, не будут…
— Я вас понимаю, — сказала девушка. — Конечно, более надежно покупать известные имена, но они и стоят дороже. А тут вы можете стать первооткрывателем замечательного мастера.
— Так то оно так, — сказал Трегубец, — да время у нас неспокойное. Старую картину всегда продашь, а эту, современную…
— Конечно, конечно. А что вы собираете?
— Да разное, — ответил Василий Семенович. — Живопись.
— Ну а какую живопись? — настаивала девушка.
— Вот авангард, — сказал Трегубец, вспоминая свой разговор с Сориным, — авангард русский я люблю.
— О, это очень дорого и очень редко попадается на рынке.
— А вы совсем не занимаетесь авангардом?
— Ну, я не знаю, это нам не по профилю. Может быть, вы со Светланой Алексеевной поговорите?
— А кто это Светлана Алексеевна?
— Это наш директор.
— А она сейчас здесь?
— Да. Хотите, я спрошу, может ли она вас принять?
— Сделайте одолжение, — сказал Трегубец.
Надя опять исчезла за крашеной дверью. На сей раз она отсутствовала уже несколько минут. Наконец, появилась вновь в сопровождении молодой дамы высокого роста с длинными светлыми волосами, одетой в строгий светло-серый костюм и такие же серые замшевые туфли.
— Добрый день. Я директор этой галереи, — сказала дама, — меня зовут Светлана Алексеевна.
— Очень приятно, — ответил Трегубец, — Аркадий Иванович.
— Надя мне сказала, что вы интересуетесь старым искусством.
— Да, есть такая страстишка у старика.
— Ну, полно, полно, какой же вы старик, — произнесла хозяйка галереи, стараясь польстить потенциальному клиенту.
— Ну, спасибо, спасибо, — ответил Трегубец.
— Вы ищете что-нибудь конкретное?
— Ну, разве сейчас можно найти что-нибудь конкретное. Сама жизнь наша неконкретная, — отшутился Трегубец. — Так, вообще что-нибудь из русского авангарда.
— И все же, что именно? Попова, Экстер, Эндер, Гончарова, «Бубновый Валет»…
— О, я не настолько разбираюсь в искусстве. Так, покупаю то, что нравится.
— Что же вам уже удалось купить?
— Да вот Шагала.
— Неужели подлинник? — заинтересовалась Светлана Алексеевна.
— Да, небольшая картиночка.
— И что же еще?
— Кандинского.
— Живопись? — подняла брови Горлова.
Василий Семенович понял, что вступил на скользкую почву.
— Нет, маленький рисунок.
— А экспертиза у вас есть?
— Вы имеете в виду бумаги, подтверждающие подлинность? — переспросил Трегубец. — Конечно, есть.
— Поздравляю вас, — сказала Светлана Алексеевна, — уже двух таких имен достаточно, чтобы в черный день обеспечить себя и свою семью.