Кэрол позвонила в десять минут седьмого. Не хочет ли Терез съездить в Чайнатаун, спросила Кэрол.
– Конечно, – ответила она.
– Я сейчас пью коктейль с одним человеком в «Сен-Режи», – сказала Кэрол. – Почему бы тебе не забрать меня отсюда? Я в маленьком зале, не в большом. И вот что… Мы идём на некое театральное мероприятие, куда ты меня пригласила. Поняла?
– Какой-то рождественский благотворительный коктейль?
Кэрол рассмеялась.
– Поторопись.
Терез полетела.
ПРИЯТЕЛЕМ Кэрол оказался человек по имени Стэнли Мак-Вей, высокий и весьма привлекательный мужчина лет сорока с усами и с собакой-боксёром на поводке. Кэрол уже готова была уходить, когда Терез появилась. Стэнли вышел с ними, посадил их в такси и через окно дал водителю денег.
– Кто он? – спросила Терез.
– Старый друг. Теперь, когда мы с Харджем расходимся, стали видеться чаще.
Терез посмотрела на неё. В этот вечер в глазах Кэрол была чудесная едва заметная улыбка.
– Он тебе нравится?
– Так себе, – ответила Кэрол. – Водитель, отвезёте нас в Чайнатаун вместо того, другого места?
Пока они ужинали, пошёл дождь. Кэрол сказала, что в Чайнатауне всегда дождь, каждый раз, когда она туда попадает. Но это не имело большого значения, потому что они ныряли из одной лавочки в другую, разглядывали всякую всячину и покупали всякую всячину. Терез увидела босоножки на платформе с каблуком и сочла их красивыми, больше похожими на персидские, чем китайские, и она хотела купить их для Кэрол, но Кэрол сказала, что Ринди не одобрит. Ринди была консерватором. Она не любила даже, чтобы Кэрол ходила летом без чулок, и Кэрол с ней считалась. В том же магазине были китайские костюмы из чёрной блестящей ткани – однотонные штаны и жакет с воротничком-стойкой, и Кэрол купила такой костюм Ринди. Терез же всё равно взяла эти босоножки для Кэрол, пока та разбиралась с доставкой костюма. Терез правильно угадала размер, лишь глянув на них, и как бы там ни было, Кэрол было приятно, что она всё-таки их купила. Потом они провели странный час в китайском театре, где зрители в зале спали посреди дикого звона и лязга. И наконец, они поехали в Верхний Манхэттен, на поздний ужин в ресторане, где играла арфа. Это был восхитительный вечер, поистине великолепный вечер.
Во вторник, на пятый день работы, Терез сидела в пустой комнате без потолка за сценой театра «Чёрный кот» и ждала нового режиссёра, мистера Донохью, который должен был прийти посмотреть её макет. Накануне утром Донохью сменил Кортеса на посту режиссёра, выкинул её первый макет, а заодно и Фила Мак-Элроя с роли второго брата в спектакле. Фил ушёл страшно оскорблённый. Ей повезло, что её не выкинули вместе с макетом, подумала Терез, так что указания мистера Донохью она выполнила до последней буквы. В новом макете не было подвижной части, которую она смастерила для предыдущего, чтобы превращать гостиную в террасу в последнем акте. Мистер Донохью, похоже, был решительно настроен против всего необычного, да и простого тоже. Поскольку действие пьесы целиком переместилось в гостиную, пришлось изменить большое количество текста в последнем акте, и некоторые наиболее мастерски выписанные реплики пропали. В новом макете были обозначены камин, широкое французское окно с выходом на террасу, две двери, диван, пара кресел и книжный шкаф. В законченном виде это должно было напоминать комнату в макете дома у Слоана, всё должно было быть реалистично, до последней пепельницы.
Терез встала, потянулась, потом протянула руку к висящему на гвозде в двери вельветовому жакету. Здесь было холодно, как в сарае. Мистер Донохью, вероятно, появится только после обеда или вообще сегодня не придёт, если она ему снова не напомнит. Со сценографией никто не торопился. Может, она и была наименее важным компонентом во всей постановке, но Терез сидела вчера до поздней ночи, увлечённо работая над макетом.
Она снова пошла и встала за кулисами. Весь актёрский состав был на сцене, у каждого в руках – текст пьесы. Мистер Донохью гонял актёров по всей пьесе, чтобы, как он сказал, обкатать её, но сегодня это лишь навевало на них сон. Всем, казалось, было лень работать, за исключением Тома Хардинга, высокого светловолосого юноши, который играл главную мужскую роль, и его энергия слегка била через край. Джорджия Халлоран страдала от гайморита с головными болями, и ей приходилось прерываться каждый час, чтобы закапать в нос капли и на несколько минут прилечь. Джеффри Эндрюс, средних лет мужчина, играющий отца героини, без конца ворчал в промежутках между репликами, потому что ему не нравился Донохью.
– Нет-нет-нет-нет, – в десятый раз за это утро произнёс мистер Донохью, всё останавливая и вынуждая всех опустить текст и повернуться к нему с выражением озадаченной, раздражённой покорности. – Давайте ещё раз с двадцать восьмой страницы.
Терез наблюдала, как он взмахивает руками, указывая, кому произносить текст, как вскидывает ладонь, командуя молчание, как, опустив голову, следует за текстом пьесы, словно дирижирует оркестром. Том Хардинг заговорщически ей подмигнул и скользнул рукой по носу. Через минуту Терез вернулась в комнату за перегородкой – здесь она работала, здесь чувствовала себя чуть менее бесполезной. Она уже знала пьесу почти наизусть. Сюжет был довольно-таки в духе шеридановской комедии ошибок: два брата притворяются лакеем и хозяином, дабы произвести впечатление на богатую невесту, в которую влюблён один из них. Диалоги были весёлые и, в целом, совсем недурные, но декорации, которые Донохью для них заказал, – унылые, лишённые фантазии… Терез надеялась, что ей удастся хоть чего-нибудь добиться в отношении цветовой гаммы, которую будут использовать.
Мистер Донохью всё-таки пришёл, сразу после двенадцати. Он посмотрел на макет, поднял его и оглядел снизу и с обеих сторон, совершенно при этом не меняя нервного, издёрганного выражения лица.
– Да, это пойдёт. Мне очень нравится. Вы же видите, насколько это лучше пустых стен, которые у вас были раньше, да?
Терез глубоко и с облегчением вздохнула.
– Да, – сказала она.
– Декорация вырастает из потребностей актёров. Вы не балетную сценографию разрабатываете, мисс Беливет.
Она кивнула, тоже разглядывая макет и пытаясь понять, чем же он лучше, чем же функциональнее прежнего.
– Монтировщик будет сегодня часа в четыре. Мы соберёмся вместе и всё обсудим. – Мистер Донохью вышел.
Терез пристально вглядывалась в картонный макет. По крайней мере, она увидит его в деле. По крайней мере, они с монтировщиками сделают из него что-то настоящее. Она подошла к окну и увидела серое, но светящееся зимнее небо, задние стены каких-то пятиэтажных домов, украшенные гирляндами пожарных лестниц. На переднем плане был небольшой пустырь, и на нём – низкорослое безлистое дерево, всё перекрученное, как взбесившийся дорожный указатель. Эх, если бы она могла позвонить Кэрол и пригласить её на обед. Но Кэрол была далеко, в полутора часах езды на машине.
– Ваша фамилия Беливер?
Терез обернулась к стоящей в дверях девушке.
– Беливет. Телефон?
– Телефон у рампы.
– Спасибо!
Терез заторопилась, надеясь, что это Кэрол, но зная, что, скорее, Ричард. Кэрол ей сюда ещё не звонила.
– Здравствуй, это Абби.
– Абби? – Терез заулыбалась. – Как ты узнала, что я здесь?
– Ты мне сказала, помнишь? Я бы хотела с тобой увидеться. Я тут недалеко. Ты уже обедала?
Они договорились встретиться в «Палермо» – ресторане, раполагавшемся в одном-двух кварталах от «Чёрного кота».
По пути туда Терез насвистывала песню, счастливая, словно шла встречаться с Кэрол. Пол ресторана был устлан опилками, и пара чёрных котят носилась вокруг бара, играя под перекладиной для ног. Абби сидела за столиком в глубине зала.
– Привет, – сказала Абби, когда Терез подошла. – У тебя очень жизнерадостный вид. Я тебя едва узнала. Выпьешь?
Терез помотала головой.
– Нет, спасибо.
– Хочешь сказать, что тебе и так хорошо? – спросила Абби и хихикнула в этой своей манере, будто втайне потешаясь, что в её исполнении почему-то не было обидно.
Терез взяла предложенную ей сигарету. Абби знает, подумала она. И, возможно, сама влюблена в Кэрол. Эта мысль заставила её насторожиться. Она дала начало молчаливому соперничеству, которое привело Терез в странное приподнято-возбуждённое состояние с ощущением некоего превосходства над Абби – переживания, которых Терез прежде не знала, о которых и грезить не посмела бы, переживания вследствие этого сами по себе революционные. Так что этот совместный обед в ресторане стал почти так же важен, как встреча с Кэрол.
– Как Кэрол? – спросила Терез. Они не виделись три дня.
– Прекрасно, – ответила Абби, наблюдая за Терез.
Подошёл официант, и Абби спросила, советует ли он им заказать мидий и скалопине.
– Превосходный выбор, мадам! – Он так лучезарно ей улыбался, словно она была каким-то почётным посетителем.
А всё дело было в манере Абби себя держать, в её сияющем виде – словно сегодня, да, впрочем, и каждый день, был для неё необыкновенным праздником. Терез это нравилось. Она восхищённо разглядывала костюм Абби, в ткани которого переплетались красные и синие нити, её запонки в форме буквы «G» завитком, похожие на филигранные серебряные пуговицы. Абби спросила её о работе в «Чёрном коте». Рассказывать было скучно и утомительно, но Абби, похоже, впечатлилась. «Она впечатлена, – подумала Терез, – потому что сама ничем не занимается».
– У меня есть знакомые в постановочной части театра, – сказала Абби. – Буду рада замолвить за тебя словечко в любой момент.
– Спасибо. – Терез играла крышкой стоявшей перед ней посудины с тёртым сыром. – Ты не знаешь человека по фамилии Андронич? Кажется, он из Филадельфии.
– Нет, – ответила Абби.
Мистер Донохью сказал, чтобы она на следующей неделе встретилась с Андроничем в Нью-Йорке. Андронич ставил спектакль, который должен был пойти этой весной в Филадельфии, а потом – на Бродвее.