орый они могли бы заполнить. Человек уже заполненный страшно нарушает их душевное равновесие. Включим музыку? Ты радио совсем не любишь слушать?
– Иногда.
Кэрол прислонилась к подоконнику.
– А теперь у Ринди каждый день телевидение. Хопалонг Кэссиди. Ах, как бы она обрадовалась поездке на запад! Это последняя кукла, которую я ей купила, Терез. Я это сделала только потому, что она сказала, что хочет её; но она их переросла.
За спиной у Кэрол аэропортовский прожектор прошёлся бледным лучом в ночи и исчез. Голос Кэрол, казалось, медлил в темноте. В более грудных, чем обычно, более счастливых его обертонах Терез слышались глубины, где обреталась любовь Кэрол к Ринди – так глубоко она, вероятно, никогда никого другого не сможет любить.
– Хардж не облегчает тебе встречи, верно?
– Сама знаешь, – ответила Кэрол.
– Не понимаю, как он при этом может быть так в тебя влюблён.
– Это не любовь. Это навязчивое состояние. Я думаю, ему хочется меня контролировать. Полагаю, если б я была куда более необузданной, но никогда не имела ни о чём мнения, кроме его мнения… Тебе понятно, о чём всё это?
– Да.
– Я никогда не сделала ничего, что скомпрометировало бы его перед другими, а это единственное, о чём он печётся на самом деле. В клубе есть одна женщина – жаль, что он не на ней женился. Вся её жизнь целиком наполнена устроительством изысканных вечеринок и тем, что её, мертвецки пьяную, выносят из лучших баров… Она принесла большой успех рекламному бизнесу своего мужа, поэтому он благоволит её мелким грешкам. Хардж не стал бы благоволить, но у него бы появилось какое-то конкретное основание для недовольства. Я думаю, он выбрал меня, как ковёр для гостиной, и совершил большую ошибку. Сомневаюсь, что он способен по-настоящему любить кого бы то ни было. Что в нём есть, так это некий дух стяжательства, малоотделимый от его честолюбия. Это становится болезнью, не правда ли, – отсутствие способности любить? – Она посмотрела на Терез. – Времена, что ли, сейчас такие. Если захотеть, можно на этом развить теорию о вымирании народа вследствие умышленного снижения рождаемости. Человек, пытающийся угнаться за орудиями собственного уничтожения.
Терез молчала. Всё это напомнило ей тысячу разговоров с Ричардом, который смешивал войну, большой бизнес, охоту на ведьм в Конгрессе и, наконец, отдельных своих знакомых в одного грандиозного врага, чьей единственной совокупной приметой была ненависть. И вот теперь Кэрол туда же. Это потрясло Терез в глубочайшей части её естества, там, где не было слов, не было лёгких слов, таких как смерть, или умирание, или убийство. Эти слова так или иначе были будущим, а сейчас происходило настоящее. Невыразимая тревога, желание знать, знать хоть что-нибудь, знать наверняка, сдавило ей горло так, что в какой-то момент она почувствовала, что почти не может дышать. Ты думаешь, ты думаешь… – так оно начиналось. Ты думаешь, мы обе однажды умрём насильственной смертью, будем внезапно отключены от жизни? Но даже этот вопрос не был достаточно ясно сформулирован. Возможно, это всё же было утверждение: я пока не хочу умирать, не хочу, не узнав тебя. Чувствуешь ли ты то же самое, Кэрол? Она ещё могла бы выговорить этот последний вопрос, но всё, что ему предшествовало, – не могла.
– Ты молодое поколение, – обратилась к ней Кэрол. – И что же ты имеешь сказать? – Она села на качели.
– Наверное, первым делом – не бояться. – Терез обернулась и увидела, что Кэрол улыбается. – Ты улыбаешься, наверное, потому что думаешь, что я боюсь.
– Ты слаба примерно как эта спичка. – Прикурив, Кэрол ещё на какую-то секунду задержала горящую спичку в руке. – Но при правильных условиях ты можешь сжечь дотла дом, не правда ли?
– Или город.
– Но ты боишься даже отправиться со мной в небольшую поездку. Ты боишься, потому что тебе кажется, что у тебя недостаточно денег.
– Не в этом дело.
– У тебя очень странные ценности, Терез. Я тебя пригласила, потому что мне бы доставило удовольствие путешествовать вместе с тобой. Я думаю, и тебе это пошло бы на пользу, и твоей работе тоже. Но ты непременно должна всё испортить нелепой гордостью по поводу денег. Как эта сумка, которую ты мне подарила. Вне всякой меры. Почему ты не вернёшь её в магазин, если тебе нужны эти деньги? Я в сумке не нуждаюсь. Тебе доставило удовольствие подарить её мне, я полагаю. Но, видишь ли, ведь это то же самое. Только я поступаю разумно, а ты – нет. – Кэрол прошла мимо неё и снова к ней обернулась, остановившись с выставленной вперёд ногой и высоко поднятой головой – короткие светлые волосы неброские, как у статуи. – Что, тебе кажется, это смешно?
Терез улыбалась.
– Меня не волнуют деньги, – тихо сказала она.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что сказала, – ответила Терез. – У меня есть деньги на поездку. Я поеду.
Кэрол смотрела на неё во все глаза. Терез видела, как угрюмое выражение сходит с её лица, и она тоже начинает улыбаться, изумлённо, с некоторым недоверием.
– Что ж, хорошо, – сказала Кэрол. – Я ужасно рада.
– Я ужасно рада.
– Что вызвало столь счастливую перемену?
«Неужели она правда не знает?» – подумала Терез.
– Тебе, похоже, и в самом деле не всё равно, поеду я или нет, – просто ответила она.
– Разумеется, мне не всё равно. Я ведь тебя пригласила, не так ли? – сказала Кэрол, всё ещё с улыбкой, но, развернувшись на носке, она отвернулась от Терез и пошла к зелёной комнате.
Терез наблюдала, как она уходит – руки в карманах, лёгкое медленное цоканье мокасин по полу. Она посмотрела на пустой дверной проём. Точно так же, подумала Терез, Кэрол вышла бы и в случае, если бы она сказала, что нет, не поедет. Терез взяла чашку с недопитым кофе, потом снова её поставила.
Она вышла в холл, пересекла его и подошла к двери в комнату Кэрол.
– Что ты делаешь?
Кэрол сидела, склонившись над туалетным столиком, и писала.
– Что я делаю? – Она встала и сунула листок бумаги в карман. Теперь она улыбалась, по-настоящему улыбалась – глазами, как тогда в кухне с Абби. – Кое-что, – сказала Кэрол. – Давай поставим музыку.
– Ладно. – Её лицо расплылось в улыбке.
– Может быть, сначала приготовишься ко сну? Уже поздно, ты знаешь об этом?
– С тобой всегда становится поздно.
– Это комплимент?
– Мне не хочется сегодня ложиться спать.
Кэрол прошла через холл в зелёную комнату.
– Ты приготовься. У тебя круги под глазами.
Терез быстро разделась в комнате с двумя кроватями. В соседней комнате патефон играл Embraceable You[10]. И тут зазвонил телефон. Терез открыла верхний ящик бюро. Он был пуст, если не считать пары мужских носовых платков, старой одёжной щётки и ключа. И нескольких документов в углу. Терез взяла в руки покрытую рыбьим клеем карточку. Это были старые водительские права, принадлежавшие Харджу. Харджесс Фостер Эрд. Возраст: 37. Рост: 174. Вес: 76. Волосы: русые. Глаза: голубые. Она всё это знала. Олдсмобиль 1950 года. Цвет: тёмно-синий. Терез положила карточку на место и закрыла ящик. Она подошла к двери, прислушалась.
– Прости, Тесси, но мне так и не удалось выбраться, – говорила Кэрол с сожалением, но голос у неё был счастливый. – Хорошо проходит вечеринка?.. Ну, я не одета, и я устала.
Терез подошла к прикроватной тумбочке и вытащила из шкатулки сигарету. «Филип Моррис». Это Кэрол их сюда положила, не горничная, Терез знала, потому что Кэрол запомнила, что она их любит. Теперь Терез стояла голышом и слушала музыку. Она не знала этой песни.
Что это, Кэрол снова на телефоне?
– Что ж, мне это не нравится, – Кэрол говорила полусердито, полушутя, – ни капли, чёрт подери.
… Жить легко… когда влюблена…[11]
– Откуда я знаю, что они за люди?.. А-га! В самом деле?
Абби, Терез это знала. Она выпустила изо рта дым и носом потянула в себя его сладковатые обрывки, вспоминая первую в своей жизни сигарету, «Филип Моррис», на крыше общежития в детдоме – они курили её по очереди, на четверых.
– Да, едем, – выразительно, с нажимом сказала Кэрол. – О, я уверена. А что, непохоже?
… Для тебя… я, может быть, и дура, но это так здорово… Люди говорят, что ты властвуешь надо мною одним… мановением руки… Милая, это грандиозно… они просто не понимают…[12]
Это была хорошая песня. Терез закрыла глаза и прислонилась к полуоткрытой двери, слушая. За голосом, рассыпая звуки по всей клавиатуре, тянулось медленное фортепиано. И вальяжная труба.
Кэрол произнесла:
– Это не касается никого, кроме меня, не так ли?.. Вздор!
И Терез улыбнулась её горячности.
Терез закрыла дверь. На патефоне закончилась очередная пластинка.
– Не хочешь подойти, поздороваться с Абби? – сказала Кэрол.
Терез юркнула за дверь ванной, потому что была голой.
– Зачем?
– Айда, – сказала Кэрол, и, надев халат, Терез вышла.
– Привет, – сказала Абби. – Я слышала, вы едете.
– Для тебя это новость?
Абби болтала всякую чепуху – казалось, она хочет проговорить всю ночь. Она пожелала Терез приятной поездки и рассказала о дорогах в Кукурузном поясе – как тяжело по ним бывает ездить зимой.
– Прости, если я сегодня вела себя бесцеремонно, хорошо? – попросила Абби уже во второй раз. – Я нормально к тебе отношусь, Терез.
– Кончай, кончай! – поторопила Кэрол.
– Она снова хочет с тобой говорить.
– Скажи Абигайль, что я в ванне.
Терез сказала и распрощалась.
Ещё до этого Кэрол принесла в комнату бутылку и две маленькие рюмочки.
– Что это с Абби? – спросила Терез.
– В каком смысле что с ней? – Кэрол разлила по рюмкам коричневого цвета ликёр. – Я думаю, она сегодня слегка перебрала.
– Я знаю. Но почему ей захотелось со мной пообедать?
– Ну… Я полагаю, по множеству причин. Попробуй это.