– У меня пока нет адреса, который я могла бы тебе дать, – сказала Терез. – Я знаю, что мы будем в Чикаго.
Фил ответил, что может послать ей туда письмо до востребования.
– Ричард? – спросила Кэрол, когда она вернулась.
– Нет. Фил Мак-Элрой.
– Значит, Ричард так и не объявлялся?
– Последние несколько дней – нет. Сегодня утром прислал телеграмму. – Терез помедлила в нерешительности, затем достала телеграмму из кармана и прочла. – «Я НЕ ИЗМЕНИЛСЯ. ТЫ ТОЖЕ. НАПИШИ МНЕ. Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ. РИЧАРД».
– Я думаю, ты должна ему позвонить, – сказала Кэрол. – Позвони от меня.
Они собирались переночевать у Кэрол и выехать рано утром.
– Наденешь вечером это платье? – спросила Кэрол.
– Я его примерю. Оно выглядит как свадебное.
Терез надела платье перед самым ужином. Оно доходило ей почти до щиколоток и стягивалось на спине длинными хвостами белого пояса, который спереди был пристрочен и расшит. Она спустилась показаться Кэрол. Кэрол была в гостиной, писала письмо.
– Смотри, – улыбнулась Терез.
Кэрол долго на неё смотрела, потом подошла и внимательно стала изучать вышивку на талии.
– Это музейный экспонат. Ты выглядишь очаровательно. Останься в нём на вечер, ладно?
– Такая искусная работа. – Терез не хотела в нём оставаться, потому что оно напоминало ей о Ричарде.
– Что это, чёрт возьми, за стиль такой? Русский?
Терез рассмеялась. Ей нравилось, как ругается Кэрол – всегда походя и когда никто больше не слышит.
– Да? – повторила Кэрол.
Терез поднималась по лестнице:
– Что – «да»?
– Откуда у тебя эта манера не отвечать на вопросы? – требовательно, внезапно резким от негодования голосом спросила Кэрол.
Глаза её гневно белели – как в тот раз, когда Терез отказалась играть на рояле. И сейчас её рассердил такой же пустяк.
– Извини, Кэрол. Я, похоже, тебя не услышала.
– Валяй, – сказала Кэрол, отворачиваясь. – Иди, снимай его.
Это всё тоже из-за Харджа, подумала Терез. Она минуту помедлила в замешательстве, потом пошла наверх. Она развязала пояс и ленты на рукавах, глянула на себя в зеркало и снова всё завязала. Если Кэрол хочет, чтобы она осталась в платье, она в нём останется.
Они приготовили ужин сами, потому что у Флоренс уже начался трёхнедельный отпуск. Открыли какие-то особенные банки с чем-то, что, сказала Кэрол, она приберегала, а перед самым ужином смешали в шейкере бренди с мятным ликёром. Терез думала, что то настроение у Кэрол прошло, но когда она стала наливать себе второй бокал коктейля, Кэрол коротко обронила:
– Думаю, тебе больше не нужно.
И Терез подчинилась, с улыбкой. А настроение у Кэрол всё не менялось. Что бы Терез ни сказала и ни сделала, ничего не помогало. И Терез во всём винила платье, которое сковывало её мысли, не давало придумать правильные слова. После ужина, с каштанами в бренди и кофе они поднялись на крыльцо, но в полутьме разговаривали ещё меньше, и Терез чувствовала лишь сонливость и изрядную подавленность.
Наутро на заднем крыльце Терез обнаружила бумажный пакет. Внутри была игрушечная серо-белая меховая обезьянка. Терез показала её Кэрол.
– Боже мой, – тихо проговорила Кэрол и заулыбалась. – Джакопо.
Она взяла обезьянку и указательным пальцем потрепала её по грязноватой белой щеке.
– Когда-то он у нас с Абби катался на заднем сиденье машины, – сказала Кэрол.
– Это Абби его привезла? Вчера вечером?
– Думаю, да. – Кэрол продолжила путь к машине, с обезьянкой и чемоданом.
Терез вспомнила, как прошлой ночью очнулась от дремоты на качелях, проснулась в абсолютной тишине, и Кэрол сидела там во тьме, глядя прямо перед собой. Кэрол должна была слышать подъехавший автомобиль.
Терез помогла Кэрол уложить чемоданы и плед в багажник.
– Почему она не зашла? – спросила Терез.
– О, это Абби, – улыбнулась Кэрол, и в лице мелькнуло смущение, всегда так удивлявшее Терез. – Ну что, пойдёшь позвонишь Ричарду?
Терез вздохнула.
– Сейчас всё равно не получится. Он уже ушёл из дому. – Времени было восемь сорок, а занятия у него начинались в девять.
– Так позвони его родным. Разве ты не собираешься поблагодарить их за посылку?
– Я думала им написать.
– Позвони сейчас, и тебе не придётся писать письмо. Позвонить – гораздо вежливее в любом случае.
На звонок ответила мать Ричарда. Терез расхвалила платье и мастерство миссис Семко, а также поблагодарила за всю еду и вино.
– Ричард только что ушёл, – сказала миссис Семко. – Ему будет ужасно одиноко. Он уже слоняется в тоске. – Но она рассмеялась своим темпераментным, на высоких тонах, смехом, наполнившим кухню, в которой она – Терез это знала – сейчас стоит; смехом, прозвеневшим по всему дому и даже наверху, в пустой комнате Ричарда.
– У вас с Ричардом всё хорошо? – спросила миссис Семко с едва уловимой тенью подозрительности в голосе, хотя Терез знала, что она всё ещё улыбается.
Терез ответила «да». И пообещала писать. Когда всё закончилось, она почувствовала себя лучше оттого, что позвонила.
Кэрол спросила, закрыла ли она окно у себя наверху, и Терез поднялась проверить, потому что не помнила. Окно оказалось открытым, постель – неубранной, но теперь уж было некогда. Флоренс сможет привести в порядок постель, когда придёт в понедельник запереть дом.
Спустившись, Терез застала Кэрол на телефоне. Кэрол с улыбкой подняла на неё взгляд и протянула трубку. С первого же звука Терез поняла, что это Ринди.
– … у… м-м-м… мистера Байрона. Это ферма. Мама, ты когда-нибудь там была?
– Где это, золотце? – спросила Кэрол.
– У мистера Байрона. У него лошади. Но тебе бы они не понравились.
– Вот как. Почему?
– Ну, они грузные.
В пронзительно-высоком, довольно безэмоциональном голосе Терез пыталась уловить хоть какое-нибудь сходство с голосом Кэрол, но не могла.
– Аллё! – сказала Ринди. – Мама?
– Я здесь.
– Я должна с тобой попрощаться. Папочка готов уходить. – И она закашлялась.
– У тебя кашель? – спросила Кэрол.
– Нет.
– Тогда не кашляй в трубку.
– Если бы ты могла взять меня с собой в поездку…
– Да вот не могу, потому что ты учишься. Но мы этим летом ещё с тобой поездим.
– Но ты мне всё равно сможешь звонить?
– Из поездки? Конечно. Буду звонить. Каждый день. – Кэрол взяла телефон и уселась с ним поудобнее, но продолжала наблюдать за Терез всё то время, пока разговаривала, ещё с минуту.
– У неё такой серьёзный голос, – сказала Терез.
– Она мне рассказывала во всех подробностях о своём вчерашнем большом дне. Хардж позволил ей прогулять школу.
Терез вспомнила, что Кэрол виделась с Ринди позавчера. Из того, что Кэрол рассказала ей по телефону, Терез поняла, что это была несомненно приятная встреча, но Кэрол не упоминала никаких подробностей, и Терез не стала расспрашивать.
Когда они уже совсем собрались выезжать, Кэрол решила в последний раз позвонить Абби. Терез побрела обратно в кухню, потому что сидеть в машине было слишком холодно.
– Я не знаю никаких маленьких городков в Иллинойсе, – говорила Кэрол. – Почему Иллинойс?.. Хорошо, Рокфорд… Я запомню – буду думать о рокфоре… Разумеется, я буду его беречь. Зря ты не зашла, бестолочь… Что ж, ты заблуждаешься, очень заблуждаешься.
Терез отхлебнула кофе из стоящей на кухонном столе недопитой чашки Кэрол – с той стороны, где был след от помады.
– Ни слова, – подчёркнуто растягивая слова, произнесла Кэрол. – Никто, насколько мне известно, даже Флоренс… Ладно, так и договоримся, дорогая. Ну, всего тебе!
Пять минут спустя они выезжали из городка, где жила Кэрол, по шоссе, отмеченному на карте маршрута красным – шоссе, по которому они будут ехать до Чикаго. Небо было сплошь затянуто облаками. Терез оглядывала уже знакомые ей сельские окрестности – рощицу слева, там, где проходит дорога на Нью-Йорк; высокий флагшток вдалеке – им отмечен клуб, к которому принадлежит Кэрол.
Терез чуть приспустила стекло со своей стороны, и воздух тонкой струйкой проник в машину. Он был холоднющий, и печка приятно грела лодыжки. Часы на приборной панели показывали без четверти десять, и она вдруг подумала о людях, работающих во «Франкенберге», запертых там без четверти десять утра – этим утром, и завтрашним, и тем, что придёт после него, со стрелками часов, контролирующими каждое их движение. Но стрелки часов на приборной панели для них с Кэрол сейчас не значили ничего. Они будут спать или бодрствовать, ехать или оставаться на месте, когда им заблагорассудится. Она подумала о миссис Робичек, которая в эту минуту продавала свитера на третьем этаже, начиная свой очередной год в магазине, свой пятый год.
– Что ты так притихла? – спросила Кэрол. – Что случилось?
– Ничего. – Ей не хотелось разговаривать. И в то же время у неё было чувство, будто тысячи слов забили горло и не дают дышать, и, возможно, только расстояние, тысячи миль, смогут их упорядочить. Возможно, она подавилась самой свободой.
Где-то в Пенсильвании они проехали кусок дороги, бледно освещённый солнечным светом, словно в небе была пробоина, но к полудню пошёл дождь. Кэрол выругалась, однако звук дождя – неровная барабанная дробь по ветровому стеклу и крыше – был приятен слуху.
– Знаешь, что я забыла? – сказала Кэрол. – Плащ. Нужно будет купить где-нибудь.
И Терез вдруг вспомнила, что не взяла с собой книгу, которую сейчас читает. А из неё с обеих сторон торчит вложенный между страниц листок – письмо к Кэрол. Чёрт. Книга лежала отдельно от других, и поэтому Терез о ней забыла и оставила на столике у кровати. Только бы Флоренс не вздумала в неё заглянуть. Терез пыталась вспомнить, называла ли она Кэрол по имени в письме, и не могла. И чек. Она и его забыла порвать.
– Кэрол, ты забрала тот чек?
– Тот, что я тебе дала? Ты ведь сказала, что порвёшь его.
– Я этого не сделала. Он так и остался под скатертью.
– Ладно, это неважно, – ответила Кэрол.