– Что это за город? – спросила она.
Кэрол рассмеялась.
– Это? Это Ватерлоо. – Она потянулась за сигаретой. – Ужас, да?
Улыбаясь, Терез приподнялась на локте. Кэрол зажала сигарету губами.
– В каждом штате есть по паре Ватерлоо, – сказала Терез.
Терез вышла за газетами, пока Кэрол одевалась. Она вошла в лифт и развернулась ровно в его центре. У неё было странноватое чувство – будто всё сместилось, и расстояния были не совсем те, что раньше, равновесие было не совсем то. Она прошла через холл к газетному киоску в углу.
– «Курьер» и «Трибуна», – сказала она продавцу, беря газеты, и даже произносить слова было так же странно, как странны были названия газет, которые она покупала.
– Восемь центов, – откликнулся продавец, и Терез посмотрела на сдачу, которую он ей дал, и увидела, что разница между восемью центами и двадцатью пятью была всё той же.
Она побрела по холлу, заглянула через стекло в парикмахерскую, где брились пара-тройка мужчин. Чернокожий чистильщик обуви наводил лоск на чьи-то туфли. Высокий человек с сигарой, в широкополой шляпе и ковбойских сапогах прошёл мимо неё. Она запомнит навсегда и этот холл тоже – этих людей, старомодного вида деревянную резную панель регистрационной стойки и мужчину в тёмном пальто, который посмотрел на неё поверх газеты, вжался в своё кресло у чёрно-кремовой мраморной колонны и продолжил чтение.
Терез открыла дверь в комнату, и при виде Кэрол её пронзило как копьём. Она на секунду застыла, взявшись за дверную ручку.
Кэрол посмотрела на неё из ванной, с занесённой над головой расчёской. Кэрол обвела её взглядом с головы до ног.
– Не делай этого прилюдно.
Терез бросила газеты на кровать и подошла к ней. Кэрол вдруг обхватила её руками. Они стояли, обнявшись так, будто больше никогда не собирались разлучаться. Терез дрожала, в глазах появились слёзы. Трудно было найти слова, стоя вот так заключённой в объятия Кэрол, ближе чем при поцелуе.
– Почему ты так долго ждала? – спросила Терез.
– Потому что… я думала, что второго раза не будет, что я не захочу. Но это не так.
Терез вспомнила про Абби, и словно тонкая завеса горечи опустилась между ними. Кэрол разомкнула руки.
– И ещё… чтобы ты была рядом, напоминала мне, чтобы, зная тебя, я знала, как это было бы легко. Прости. Это было нечестно по отношению к тебе.
Терез крепко стиснула зубы. Она смотрела, как Кэрол медленно удаляется от неё через комнату, как пространство между ними ширится, и вспоминала тот первый раз, когда Кэрол так же медленно уходила от неё в магазине – ей тогда казалось, навсегда. Когда-то Кэрол любила Абби тоже, и сейчас она корила себя за это. Интересно, подумала Терез, а за любовь к ней она тоже однажды станет себя корить? Теперь ей стали понятны гнев и нерешительность декабрьских и январских недель, суровые выговоры, чередующиеся со всевозможным потворством. Но также она сейчас понимала – что бы Кэрол ни говорила на словах, теперь больше нет ни преград, ни колебаний. И Абби, начиная с сегодняшнего утра, тоже не было, что бы там ни произошло между Абби и Кэрол в прошлом.
– Да? – спросила Кэрол.
– Я так счастлива с тобой, с той самой минуты, как тебя узнала, – сказала Терез.
– Вряд ли ты можешь судить.
– Сегодня я могу судить.
Кэрол не ответила. Лишь дверной замок лязгнул в ответ. Кэрол заперла дверь, и они были одни. Терез пошла к ней, прямо в объятия.
– Я люблю тебя, – проговорила Терез, просто чтобы услышать эти слова. – Я люблю тебя, я люблю тебя.
Но в тот день Кэрол, казалось, намеренно почти не обращала на неё внимания. Больше надменности было в наклоне её сигареты, в том, как она задним ходом отъехала от бордюра, выругавшись, не совсем в шутку.
– Чёрта с два я опущу монету в парковочный счётчик с прерией прямо на виду, – сказала Кэрол. Но когда Терез всё-таки удалось поймать на себе её взгляд, глаза Кэрол смеялись. Кэрол дразнила её, то приникая к её плечу, когда они стояли перед сигаретным автоматом, то ногой касаясь её ноги под столом. Тело Терез от этого одновременно делалось обмякшим и напряжённым. Она думала о киногероях, как они держатся за руки, и почему им с Кэрол нельзя так же? При этом, когда она всего лишь взяла Кэрол под руку, пока они стояли в лавке, выбирая конфеты, Кэрол пробормотала: «Не надо».
Терез послала коробку конфет миссис Робичек, и ещё одну – супругам Келли, из магазина сладостей в Миннеаполисе. Матери Ричарда она отправила необычайно большую коробку – двухъярусную, с деревянными отделениями, которые, она знала, миссис Семко потом приспособит для швейных принадлежностей.
– А с Абби ты это когда-нибудь делала? – неожиданно спросила Терез в тот вечер в машине.
В глазах Кэрол вдруг появилось понимание, и она моргнула.
– Ну и вопросы ты задаёшь, – сказала Кэрол. – Разумеется.
Разумеется. Она так и знала.
– А сейчас?..
– Терез…
Натянутым тоном она спросила:
– Это было совсем так же, как со мной?
Кэрол улыбнулась.
– Нет, дорогая.
– Тебе не кажется, что это приятнее, чем спать с мужчинами?
Кэрол улыбнулась, она была позабавлена:
– Не обязательно. Может быть по-разному. Кого ты вообще знала, кроме Ричарда?
– Никого.
– Ну и тебе не кажется, что стоило бы попробовать с другими?
На секунду Терез лишилась дара речи, но пыталась держаться как ни в чём не бывало, барабаня пальцами по лежащей на коленях книге.
– Я имею в виду когда-нибудь, дорогая. У тебя ещё много лет впереди.
Терез промолчала. Она не могла себе представить, что в принципе когда-либо расстанется с Кэрол. Это был ещё один ужасный вопрос, который засел в её голове с самого начала и сейчас бился в мозг с болезненным и настойчивым требованием ответа. Захочет ли Кэрол когда-нибудь от неё уйти?
– То есть то, с кем ты спишь, во многом зависит от привычки, – продолжала Кэрол. – И ты ещё слишком молода, чтобы принимать грандиозные решения. Или формировать грандиозные привычки.
– Ты просто привычка? – спросила она с улыбкой, но в своём голосе услышала обиду. – То есть не более?
– Терез… нашла же ты время впасть в такую меланхолию…
– Я не в меланхолии, – запротестовала она, но под ногами снова был тонкий лёд – эти неопределённости. Или всё дело в том, что ей всегда хотелось иметь чуточку больше, чем у неё есть, независимо от того, сколько у неё есть?
Она сказала импульсивно:
– Ведь Абби тоже тебя любит, да?
Кэрол чуть вздрогнула.
– Абби любила меня практически всю свою жизнь… даже вот так, как ты.
Терез смотрела на неё во все глаза.
– Я как-нибудь тебе расскажу. Что бы там ни было когда-то – это дело прошлое. Многих-многих месяцев назад, – сказала она так тихо, что Терез едва услышала.
– Всего лишь месяцев?
– Да.
– Расскажи сейчас.
– Сейчас не время и не место.
– Никогда не время, – ответила Терез. – Ты ведь сама сказала, что никогда не бывает подходящего времени?
– Я так сказала? О чём?
Но обе они на минуту замолчали, потому что новый шквал ветра с силой запустил дождём, как миллионом пуль, по капоту и ветровому стеклу, и какое-то время они не слышали ничего другого. Грома не было, словно гром, где-то там наверху, скромно воздержался от поединка с этим другим богом, богом дождя. Они пережидали в ненадёжном укрытии холма на обочине.
– Я могу рассказать тебе середину, – сказала Кэрол. – Потому что она смешная… и в ней есть ирония. Это случилось прошлой зимой, когда мы с Абби держали мебельный магазин. Но я не могу начать, не рассказав тебе первой части – а она произошла, когда мы были детьми. Наши семьи жили по соседству друг с другом в Нью-Джерси, так что мы виделись во время каникул. Абби всегда была в меня чуточку влюблена, как мне казалось, даже тогда ещё, когда нам было лет по шесть и восемь. Потом она написала мне пару писем, когда ей было лет четырнадцать, из школы. И к тому времени я уже слышала о девушках, которые предпочитают девушек. Но в книгах также говорилось, что с возрастом это проходит. – Она делала паузы между предложениями, словно в промежутках оставляя какие-то из них непроизнесёнными.
– Ты была с ней в одной школе? – спросила Терез.
– Нет, никогда. Отец отправил меня в другую школу, не в нашем городе. Потом, в шестнадцать лет, Абби уехала в Европу, а когда вернулась, меня не было дома. Однажды, примерно в то время, когда я вышла замуж, я встретила её на какой-то вечеринке. Абби совершенно изменилась, она больше не выглядела сорванцом. Потом мы с Харджем жили в другом городе, и я её не видела… много лет на самом деле, долго ещё после рождения Ринди. Иногда она появлялась на конюшне, где мы с Харджем занимались верховой ездой. Несколько раз мы катались верхом все вместе. Потом мы с Абби начали играть в теннис по субботам, когда Хардж обычно играл в гольф. Мы с Абби всегда вместе хорошо проводили время. Я и не вспоминала об её прежнем увлечении мною – мы обе настолько повзрослели, и столько всего успело произойти. У меня была идея открыть магазин, потому что я хотела поменьше видеться с Харджем. Мне казалось, что мы начинаем тяготиться друг другом и это поможет. Вот я и спросила Абби, не хочет ли она со мной партнёрствовать, и мы открыли мебельную лавку. Спустя несколько недель, к своему удивлению, я почувствовала, что меня к ней влечёт, – сказала Кэрол тем же тихим голосом. – Я этого не понимала и побаивалась – помня Абби в прошлом и понимая, что она может испытывать ко мне то же самое, то есть что мы обе, возможно, одинаково чувствуем. Поэтому я старалась скрыть это от неё и, кажется, преуспела. Но в конце концов – вот она, смешная часть, в конце концов – как-то прошлой зимой случилась ночь дома у Абби. Дороги в ту ночь были занесены снегом, и её мать настояла, чтобы мы остались вдвоём в комнате Абби, просто потому, что в комнате, где я ночевала раньше, в тот момент не было постельного белья, а час был очень поздний. Абби сказала, что постелит там, мы обе протестовали, но её мать была непреклонна. – Кэрол слегка улыбнулась и взглянула на Терез, но у Терез было чувство, что Кэрол её даже не видит. – И я осталась с Абби. Ничего бы не произошло, если бы не та ночь, я в этом уверена. Если бы не мать Абби – и в этом вся ирония, потому что она об этом ничего не знает. Но это произошло, и я была, видимо, совсем как ты… счастлива, как ты. – Последние слова как будто сорвались с её языка ненароком, хотя голос при этом оставался ровным и на удивление лишённым каких-либо эмоций.