Терез с силой сжала телефонную трубку. Да, почему? Потому что она думала о картине, а не о Кэрол.
– Что с ней? Она…
– Прелестный вопрос. Кэрол написала тебе о том, что произошло, нет?
– Да.
– И что же, ты ожидаешь, что она будет скакать, как резиновый мячик? Или гоняться за тобой по всей Америке? Это что, по-твоему, игра в прятки?
Весь тот разговор за обедом с Абби обрушился на Терез. По мнению Абби, во всём виновата она. Найденное Флоренс письмо было всего лишь последней промашкой.
– Когда ты возвращаешься? – спросила Абби.
– Дней через десять. Если только Кэрол не хочет получить машину раньше.
– Она не хочет. Её не будет дома через десять дней.
Терез выдавила из себя:
– То письмо – то, что я написала, – ты не знаешь, они обнаружили его до или после?
– До или после чего?
– После того, как сыщики начали нас преследовать.
– Они обнаружили его после, – сказала Абби со вздохом.
Терез стиснула зубы. Но неважно, что о ней думает Абби, важно лишь то, что думает Кэрол.
– Где именно в Вермонте она находится?
– Я бы на твоём месте ей не звонила.
– Но ты не на моём месте, и я хочу ей позвонить.
– Не надо. Это всё, что я могу тебе сказать. Я передам любое сообщение – если оно важное. – И последовала холодная тишина. – Кэрол хочет знать, нужны ли тебе деньги и что с машиной.
– Мне не нужны деньги. Машина в порядке. – Она должна была задать ещё один вопрос. – Что Ринди знает об этом?
– Она знает, что значит слово «развод». И она хотела остаться с Кэрол. От этого Кэрол тоже не легче.
Хорошо, хорошо, хотелось сказать Терез. Она не побеспокоит Кэрол ни звонком, ни письмом, никакими сообщениями, разве что это будет связано с машиной. Её трясло, когда она положила трубку. И тут же она сняла её снова.
– Это комната шесть-одиннадцать, – сказала она. – Я больше не хочу принимать междугородние звонки – никакие.
Почтовый нож Кэрол лежал на прикроватной тумбочке, и теперь он означал Кэрол – человека из плоти и крови, Кэрол с веснушками и обломанным уголком одного зуба. Должна ли она что-нибудь Кэрол, Кэрол-человеку? Разве Кэрол с ней не играла, как сказал Ричард? Терез вспомнила её слова: «Когда у тебя муж и ребёнок, всё немного иначе». Она хмуро посмотрела на нож, не понимая, почему он вдруг стал просто ножом, почему ей стало всё равно, хранить его или выбросить.
Два дня спустя пришло письмо от Абби с вложенным в него персональным чеком на сто пятьдесят долларов, о котором Абби велела ей «не беспокоиться». Также Абби написала, что она поговорила с Кэрол, и та хотела бы, чтобы Терез с ней связалась, и Абби дала ей адрес Кэрол. Письмо было довольно холодное, но жест с чеком холодным не был. Идея чека принадлежала не Кэрол, Терез знала.
«Спасибо за чек, – написала Терез в ответ. – Это ужасно мило с твоей стороны, но я им не воспользуюсь, и он мне не нужен. Ты просишь, чтобы я написала Кэрол. Вряд ли я смогу, да и не следует мне этого делать».
В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ, когда Терез вернулась домой с работы, в холле гостиницы сидел Дэнни. Она не могла до конца поверить в то, что это был он – темноглазый молодой человек, который, улыбаясь, встал со стула и медленно пошёл к ней. Затем вид его растрёпанных чёрных волос, ещё слегка более взъерошенных поднятым воротником пальто, симметричная широкая улыбка, показались такими привычными, будто она только вчера с ним виделась.
– Здравствуй, Терез, – сказал он. – Удивлена?
– Вообще-то с ума сойти как! Я уже махнула на тебя рукой. Ни словечка – за две недели. – Она вспомнила, что двадцать восьмого он собирался вылететь из Нью-Йорка, и в этот же день она приехала в Чикаго.
– Это я сейчас уже чуть не махнул на тебя рукой, – сказал Дэнни со смехом. – Мне пришлось задержаться в Нью-Йорке. Похоже, это было кстати, потому что я попытался тебе звонить, и домовладелица дала мне твой адрес. – Дэнни крепко держал пальцами её локоть. Они медленно шли к лифтам. – Ты чудесно выглядишь, Терез.
– Да? Я ужасно рада тебя видеть. – Перед ними был открытый лифт. – Хочешь подняться?
– Пойдём чего-нибудь поедим. Или ещё рано? Я сегодня не обедал.
– В таком случае точно не рано.
Они пошли в одно известное Терез заведение, специализирующееся на стейках. Дэнни даже заказал коктейли, хотя обычно он никогда не пил.
– Ты здесь одна? – спросил он. – Твоя домовладелица в Су-Фолсе сказала, что ты уехала одна.
– Кэрол в результате не смогла прилететь.
– А-а. И ты решила ещё побыть здесь?
– Да.
– До каких пор?
– Примерно до этих самых. Я еду обратно на следующей неделе.
Дэнни слушал, не сводя с неё тёплых, тёмных глаз, безо всякого удивления.
– А что, если тебе взять да поехать на Запад вместо Востока и провести немного времени в Калифорнии? Я получил работу в Окленде. Должен там быть послезавтра.
– Какую работу?
– Исследовательскую – как раз то, чего хотел. Я сдал экзамены лучше, чем ожидал.
– Ты первый на курсе?
– Не знаю. Сомневаюсь. Оценки выставлялись иначе. Ты не ответила на мой вопрос.
– Я хочу вернуться в Нью-Йорк, Дэнни.
– А-а. – Он улыбнулся, глядя на её волосы, на губы, и ей вдруг пришло в голову, что Дэнни никогда прежде не видел её с таким количеством косметики на лице. – Ты выглядишь неожиданно взрослой, – сказал он. – Ты изменила причёску, да?
– Немного.
– Ты больше не кажешься испуганной. Или даже такой уж серьёзной.
– Мне это приятно. – Рядом с ним она чувствовала застенчивость, но при этом и странную близость, заряженную чем-то, чего у неё никогда не было с Ричардом. Некой интригой, и ей это нравилось. «Чуточка соли», – подумала она. Она посмотрела на лежащую на столе ладонь Дэнни, на выпуклую крепкую мышцу под большим пальцем. Она вспомнила его руки у себя на плечах в тот день в его комнате. Это было приятное воспоминание.
– Ты ведь немножечко по мне скучала, а, Терри?
– Конечно.
– А ты никогда не думала, что я могу быть тебе в какой-то мере небезразличен? Как Ричард, например? – спросил он с ноткой удивления в голосе, словно эта мысль ему самому показалась фантастичной.
– Не знаю, – поспешно ответила она.
– Но ты ведь больше не думаешь о Ричарде, правда?
– Ты и сам знаешь, что нет.
– А о ком тогда? О Кэрол?
Она вдруг почувствовала, как будто сидит перед ним голая.
– Да. Думала.
– А сейчас нет?
Терез была поражена тем, что он произносит эти слова без всякого удивления, не выказывая какого-либо отношения вообще.
– Нет. Это… Я не могу об этом ни с кем говорить, Дэнни, – закончила она, и голос прозвучал в её ушах низко и тихо, как чужой.
– Разве тебе не хочется об этом забыть, если всё уже в прошлом?
– Не знаю. Я не понимаю, что именно ты имеешь в виду.
– Я имею в виду, ты сожалеешь?
– Нет. Повторила ли бы я всё снова? Да.
– В смысле с кем-нибудь другим или с ней?
– С ней, – ответила Терез. Улыбка тронула уголок её рта.
– Но всё окончилось фиаско.
– Да. То есть я бы заново пережила и конец тоже.
– И ты сейчас ещё его переживаешь.
Терез промолчала.
– Ты ещё будешь с ней встречаться? Ничего, что я задаю все эти вопросы?
– Ничего, – ответила она. – Нет, я не буду с ней больше встречаться. Не хочу.
– А с кем-нибудь ещё?
– С другой женщиной? – Терез покачала головой. – Нет.
Дэнни посмотрел на неё и медленно начал улыбаться.
– Вот что важно. Или, скорее, вот почему это неважно.
– В каком смысле?
– В том смысле, что ты так молода, Терез. Ты изменишься. Ты забудешь.
Она не чувствовала себя молодой.
– Ричард тебе что-то рассказал? – спросила она.
– Нет. Как-то вечером, мне показалось, он хотел было, но я оборвал его до того, как он начал.
На губах Терез появилась язвительная ухмылка, она в последний раз затянулась почти догоревшей сигаретой и загасила её.
– Надеюсь, он найдёт кого-нибудь, кто станет его слушать. Он нуждается в аудитории.
– Он чувствует себя брошенным. Его самолюбие страдает. Ты только не думай, что я – как Ричард. Я считаю, что жизнь человека – это его личное дело.
Неожиданно ей на ум пришло когда-то сказанное Кэрол: у всех взрослых есть секреты. Сказанное походя, как и всё, что говорила Кэрол, и отпечатавшееся у неё в мозгу нестираемо, как адрес, который она записала на товарном чеке во «Франкенберге». У неё возникло желание рассказать Дэнни всё – о картине в библиотеке, картине в школе. И о Кэрол – не картине, а женщине с ребёнком и мужем, с веснушками на руках, обыкновением сквернословить и впадать в меланхолию в самые неожиданные моменты, с дурной привычкой потакать её желаниям. О женщине, которая гораздо больше перенесла в Нью-Йорке, чем она – в Южной Дакоте. Она посмотрела на глаза Дэнни, на его подбородок с едва заметной ямочкой. Она поняла, что до этого самого момента находилась под чарами, которые не давали ей видеть никого в мире, кроме Кэрол.
– Ну и о чём ты сейчас думаешь? – спросил он.
– О том, что ты когда-то сказал в Нью-Йорке, о пользовании вещами и выбрасывании их.
– Она так поступила с тобой?
Терез улыбнулась:
– Я так поступлю.
– Так найди того, кого тебе никогда не захочется выбросить.
– Кто не износится, – сказала Терез.
– Ты мне напишешь?
– Конечно.
– Напиши через три месяца.
– Через три месяца? – Но она вдруг поняла, что он имеет в виду. – И не раньше?
– Нет. – Он смотрел на неё прямо, не отводя взгляда. – Это ведь достаточный срок, да?
– Да. Хорошо. Обещаю.
– Пообещай мне кое-что ещё – возьми завтра отгул, чтобы побыть со мной. У меня будет времени до девяти вечера.
– Не могу, Дэнни. Меня ждёт работа, и к тому же я в любом случае должна ему сказать, что через неделю ухожу. – Но настоящая причина была не совсем в этом, она знала. И, возможно, Дэнни, глядя на нее, тоже знал. Она не хотела проводить завтрашний день с ним; это было бы чересчур, он бы слишком напоминал ей о ней самой, а она ещё не была к этому готова.