Тереза отложила сигарету.
— А Кэрол там будет?
— Нет. Не будет. Но они все милые, и с ними легко поладить. Это маленькая вечеринка.
— Спасибо. Не думаю, что пойду. Возможно, мне и сегодня придется работать допоздна.
— О. Я в любом случае хотела дать тебе адрес, но если ты не собираешься…
— Нет, — сказала Тереза.
Когда они вышли из ресторана, Эбби пожелала прогуляться вокруг квартала. Тереза согласилась, хотя к этому времени Эбби ее уже утомила. Из-за ее самоуверенности, из-за прямолинейных, откровенных расспросов Тереза чувствовала, что Эбби взяла над ней верх. И Эбби не позволила ей заплатить по чеку.
— Кэрол высоко мнения о тебе, знаешь ли, — сказала Эбби. — Она говорит, ты очень талантлива.
— Неужели? — сказала Тереза, только наполовину в это веря. — Она никогда этого мне не говорила.
Она хотела пойти быстрее, но Эбби замедлила шаг.
— Ты должна знать, насколько она высокого о тебе мнения, раз уж она хочет поехать в путешествие с тобой.
Тереза бросила взгляд на Эбби и увидела, что та простодушно ей улыбается.
— Об этом она мне тоже ничего не говорила, — спокойно ответила Тереза, хотя ее сердце забилось быстрее.
— Уверена, что скажет. Ты поедешь с ней, ведь так?
И почему это Эбби должна была узнать об этом раньше нее самой, размышляла Тереза. Она почувствовала, как в ней вспыхнул гнев. И к чему это все? Эбби ее ненавидит? А если так, почему она этого не показывает? А затем, в следующее мгновение вспышка гнева погасла и оставила после себя слабость, оставила ее уязвимой и беззащитной. Ей подумалось, что если в этот самый момент Эбби прижмет ее к стене и скомандует: «Выкладывай! Чего тебе надо от Кэрол? Насколько большую ее часть ты хочешь забрать у меня?», она бы все тут же выложила. Она бы пролепетала: «Я хочу быть с ней. Мне нравится быть с ней, и какое тебе до этого дело?»
— Разве это не Кэрол должна со мной об этом говорить? Почему меня расспрашиваешь ты? — Тереза прилагала все усилия, чтобы ее голос звучал безразлично. Безнадежное дело. Эбби остановилась.
— Прости, — сказала она, поворачиваясь к ней. — Думаю, теперь я понимаю все лучше.
— Понимаешь что?
— Только то… что ты выигрываешь.
— Выигрываю что?
— Что? — словно эхо повторила Эбби и запрокинула голову, глядя на угол здания, на небо, а Терезой внезапно овладело яростное беспокойство.
Ей захотелось, чтобы Эбби ушла, и тогда она могла бы позвонить Кэрол. Ничто не имело значения, кроме голоса Кэрол. Все было неважным, кроме Кэрол, и как она позабыла об этом хоть на мгновение?
— Неудивительно, что Кэрол так высоко тебя ценит, — сказала Эбби, но если это и было сказано по-доброму, то Тереза это так не восприняла. — Пока, Тереза. Еще увидимся, я в этом не сомневаюсь.
Эбби протянула ей руку.
Тереза пожала ее.
— Пока, — сказала она. Тереза смотрела, как Эбби с высоко поднятой курчавой головой и теперь уже более быстрым шагом направилась в сторону Вашингтон Сквер.
На следующем углу Тереза заскочила в аптеку и позвонила Кэрол. К телефону сначала подошла горничная, а потом и Кэрол.
— Что случилось? — спросила Кэрол. — Ты не в настроении.
— Ничего. Скукота на работе.
— Что ты делаешь сегодня вечером? Хочешь куда-нибудь сходить?
Тереза вышла из аптеки, улыбаясь. Кэрол заедет за ней в половине шестого. Она настояла на том, что сама заберет Терезу, потому что незачем было трястись на поезде.
На другой стороне улицы она заметила удаляющегося от нее Денни МакЭлроя. Тот шагал без пальто и нес в руке бутылку молока.
— Денни! — позвала она.
Денни повернулся и зашагал к ней.
— Заскочишь на минутку? — прокричал он.
Тереза начало было отнекиваться, а потом, когда он к ней подошел, взяла его за руку.
— Разве что на минутку. Я и так уже засиделась за обедом.
Денни улыбнулся ей.
— А который сейчас час? Я занимался, пока у меня ум за разум не зашел.
— Два с чем-то.
Она почувствовала, как рука Денни напряглась от холода. Под темными волосками на его предплечье кожа пошла мурашками.
— Ты с ума сошел — выскакивать без пальто! — сказала она.
— Это прочищает мозги, — он придержал для нее железную калитку, которая вела к его двери. — Фил где-то пропадает.
Комната пропахла табачным дымом, но запах скорее напоминал запах готовящегося горячего шоколада. Квартира была полуподвальной, полутемной, и лампа отбрасывала круг теплого света на вечно заваленный всяким барахлом стол. Тереза посмотрела на лежавшие на его столе раскрытые книги — страницы и страницы, испещренные символами, которых она не могла понять, но они ей нравились. Все, что изрекали эти знаки, было истинным и доказанным. Символы были сильнее и куда точнее слов. Она ощутила, как разум Денни охватывает их, один факт за другим, и связывает воедино крепкой цепью, звено за звеном. Она смотрела, как он стоит у кухонного стола и мастерит себе сандвич. Под белой рубашкой его плечи выглядели широкими и рельефными, мышцы слегка перекатывались от движений, которыми он укладывал салями и ломтики сыра на большой ломоть ржаного хлеба.
— Я был бы рад, если бы ты заглядывала к нам почаще, Тереза. Среда — единственный день, когда я не дома во второй половине дня. И мы не помешаем Филу, если пообедаем вместе, даже если он будет спать.
— Непременно загляну, — ответила Тереза. Она присела на стоявший вполоборота стул у его стола. Она уже раз приходила к ним на ланч и еще раз забегала после работы. Ей нравилось навещать Денни. С ним можно было не притворяться и не заводить светские беседы.
Диван Фила в углу комнаты стоял незастеленным, одеяла и простыни сбились в клубок. Оба раза, когда она приходила в гости, кровать так и была не убрана, либо же в ней был Фил. Длинный книжный шкаф был выдвинут под прямым углом к кровати и отгораживал угол Фила от остальной комнаты. В нем всегда царил бардак, раздражающий и бестолковый, совсем не такой, как рабочий беспорядок на столе Денни.
Денни открыл пиво, банка пшикнула. Он прислонился к стене, в руках — пиво и сандвич, на лице — довольная улыбка. Ему нравилось, что Тереза здесь.
— Помнишь, как ты сказала, что законы физики к людям неприменимы?
— Хм. Смутно.
— Ну, так я не уверен, что ты права, — произнес он и откусил кусок сандвича. — Возьмем, к примеру, дружбу. Я могу припомнить много случаев, когда двое людей не имеют ничего общего. И я думаю, у каждой дружбы есть своя причина — точно так же как существует причина, почему одни атомы образуют соединения, а другие нет — одним не хватает нужных частиц, а у других они есть в избытке. Как ты думаешь? Я считаю, что дружба — это результат определенной потребности, которая может быть полностью скрыта от обоих людей, а иногда даже так и не проявиться.
— Может быть. Я тоже могу припомнить несколько таких случаев.
Взять, например, ее и Ричарда. Тот ладил с людьми, локтями прокладывая себе дорогу в этом мире так, как она ни за что бы не смогла. Ее всегда притягивали люди, которые обладали такого же рода самоуверенностью, как и Ричард.
— А какая слабость есть у тебя, Денни?
— У меня? — спросил он, улыбаясь. — Хочешь со мной подружиться?
— Да. Но ты почти самый сильный человек, которого я знаю.
— Серьезно? Мне что, перечислить все свои недостатки?
Она улыбнулась и посмотрела на него. Молодой парень, который в свои двадцать пять четко знал, к чему он стремится, и шел по этому пути с тех пор, как ему стукнуло четырнадцать. Он направил всю свою энергию в одно русло — полная противоположность тому, как поступал Ричард.
— У меня есть тайная, глубоко скрытая потребность в кухарке, — сказал Денни. — И в учителе танцев, и в ком-то, кто напоминал бы мне, что пора заняться мелочами — забрать белье из прачечной или подстричься.
— Я тоже вечно забываю забрать свое белье из стирки.
— Ох, — грустно ответил он. — Тогда все пропало. А я так надеялся. У меня было легкое ощущение, что это судьба. Потому что, понимаешь ли, то что я называю взаимной склонностью, правдиво описывает как дружбу, так и случайный обмен взглядами с прохожим, и всему этому есть где-то определенная причина. Я думаю, даже поэты со мной согласились бы.
Она улыбнулась.
— Даже поэты?
Она подумала о Кэрол, потом об Эбби, об их разговоре за ланчем, который был и больше, и в то же время намного меньше, чем обмен взглядами, и о череде эмоций, которые он в ней пробудил. Это подавляло ее.
— Но ты должен сделать поправку на человеческие слабости, на вещи, которые трудно рационально истолковать.
— Слабости? Это всего лишь отговорка. Слово, которое в ходу у поэтов.
— Я думала, оно используется психологами, — сказала Тереза.
— Я хотел сказать, что делать допущения — неблагодарное занятие. У жизни свои собственные законы, и дело только за тем, чтобы найти их и сформулировать. Тебе хоть что-то из моих слов понятно?
— Ничегошеньки. Я думала о том, что в любом случае не имеет значения.
Она вдруг снова разозлилась, как тогда, на улице после ланча.
— О чем? — упорствовал он, хмурясь.
— Например, о ланче, с которого я только что вернулась, — ответила она.
— С кем?
— Это не важно. Было бы важно, я бы рассказала. Просто пустая трата времени, похоже на то, словно что-то теряешь, мне так показалось. А может, этого чего-то и не существовало вовсе.
Ей хотелось, чтобы Эбби ей нравилась, потому что она нравилась Кэрол.
— Кроме как в твоем воображении? Это все равно может быть потерей.
— Это да, но ведь есть на свете люди или вещи, с которых тебе в итоге взять абсолютно нечего, потому что их ничто с тобой не объединяет.
А ведь она хотела поговорить с ним о чем-то другом, совсем не об этом. Не про Эбби, не про Кэрол, а о том, о чем они говорили раньше. О том, что образовывало идеальную связь и имело совершенный смысл. Она любила Кэрол. Тереза поднесла руку ко лбу.
Денни какое-то мгновение смотрел на нее, а потом оттолкнулся от стены. Он повернулся к плите, вытащил из кармана рубашки спичку, и Тереза поняла, что разговор теряет смысл, становится праздным, и они больше ни к чему не придут, что бы они еще ни собрались сказать. Но она чувствовала, что если бы она пересказала Денни каждое слово из их разговора с Эбби, то он смог бы одной фразой прояснить все скрытые смыслы, как разбрызганное в воздухе химическое вещество мгновенно разгоняет туман. Или это было то, что не подвластно никакой логике? Что-то странное, стоявшее за всей этой ревностью, подозрением и враждебностью в словах Эбби, что и было самой Эбби?