Мишке вдруг пришла в голову мысль, от которой ему стало страшно. А если те твари из Комсомольска отправили отряд в его родную деревню? Что, если эти нелюди и на их земле посеяли хаос и боль? А может, и здесь – их рук дело? Как далеко могли забраться те гады в поисках рабов для своих тюрем? Вопросы валились один за другим, но ответов не было. И оставалась после них в душе неизъяснимая тревога.
Ближе к утру парень спал крепко и потому не слышал осторожных шагов со стороны рощи. Не среагировал и бригадир, дежуривший под утро и задремавший после всех переживаний минувшего вечера. А когда услышал – было поздно. Несколько мужчин с ружьями вывалились на стоянку друзей как снег на голову. Михей успел схватить двустволку, а вот выстрелить – нет. Ему больно двинули прикладом по руке, а затем незнакомец тяжелым ботинком разбил ему нос. Перед глазами поплыли разноцветные круги, и тут же звонко грянул выстрел. Мишка уже не успел увидеть – кто и в кого стрелял. Его скрутили и поволокли в лес.
Старый приземистый сарай. Пахнет затхлостью и сыростью. Монотонно барабанят по крыше крупные капли дождя. В углу – куча прелой соломы, на ней – Эстет и Тайка. Лехе тоже хорошо досталось – под левым глазом налился здоровенный фингал, на правой щеке – кровоточащая рана. У девушки рассечен лоб. Батю отходили сильнее всех – разбили нос, повредили руку и ранили выстрелом в ногу. Бригадир в который раз поправляет повязку на бедре, морщится от боли. Михей видит, как кровоточит рана, и отворачивается.
– Суки, – сквозь зубы шипит Вячеслав. – Чтоб вас…
Через щели прогнивших досок сочится утренний свет. Где-то за стенкой, на самой границе слышимости неторопливо льется разговор. Михей прислоняется к щели в стене, смотрит на проснувшийся мир. Там, по ту сторону их «тюрьмы» – какие-то ветхие строения посреди леса, невысокая вышка, несколько человек с оружием у крайнего дома с крыльцом. Тихо качают макушками сосны, а над ними – низкое, хмурое небо.
– Что там? – тихо спрашивает Эстет.
Парень только качает головой и отодвигается от «амбразуры». Какое-то время он сидит молча, потом поднимает взгляд на товарища.
– Лес, вышка, дома какие-то. Не к тем ли бандюкам мы попали, которыми нас по дороге пугали?
– Думаешь, они нас к себе в логово притащили? – интересуется Леха.
– Кто ж знает. Но для логова как-то убого все. Может, перевалочный пункт?
Эстет ничего не успевает ответить. Скрипит дверь, и в полумрак сарая заходят двое мужчин. Оба – рослые, коренастые, одеты в потертую «флору». Первый – обладатель пышной бороды – молча и с большим интересом разглядывает друзей.
– Откуда? – тишину сарая нарушает короткий вопрос. Друзья молчат, словно не знают, кому из них отвечать. Наконец Батя говорит:
– Из Комсомольска.
– Чего-чего? – не веря, переспрашивает бородач. – Из Комсомольска-на-Амуре?
– Из него самого, – подтверждает Михей.
– Ни хрена себе, – изрекает второй, качая головой. Он делает несколько шагов вперед и вдруг неожиданно ударом ноги валит Мишку навзничь. В лицо парню лезет соломенная труха, в нос бьет запах прелой земли. Михей трясет головой и тяжело дышит, глядя на ударившего его мужчину.
– Хочешь, я тебе прострелю ногу, как и твоему другу? – серьезно спрашивает бородач. – Или перестанешь придуриваться и скажешь правду?
– А может, деваху вашу спросить? – улыбается второй. – Я знаю подходы к женщинам. Она быстро мне расскажет.
– Не трогай ее, – хмуро просит Батя. – Мы правда из Комсомольска бежали. Можешь не верить. Домой идем.
– А я слышал, что из комсомольской тюряги только вперед ногами сбегают, – бородач глядит прямо в глаза бригадиру. – Разве нет?
– Бывают исключения.
– Какие «исключительные» нам попались, – продолжает испытывать бригадира долгим пристальным взглядом бородач. Батя не отводит глаз – не моргая, смотрит на собеседника.
– Да партизаны это местные, – бросает второй. – Суки, шастают по лесам, жить спокойно не дают. Чтоб вас…
Сильный удар в грудь валит бригадира навзничь. Тот, держась за больную ногу, поднимается и снова садится. Михей видит, как из-под повязки на ноге Бати сочится кровь. Бандит смотрит на Вячеслава сверху вниз, словно ждет от того оправданий. Но в сарае снова повисает тишина.
– Молчать будете? – со стальной ноткой в голосе спрашивает бородач и снимает с плеча автомат.
– Да мы все сказали уже, – спокойно говорит Батя. – Не партизаны мы, домой идем. Не знаем мы про ваших партизан, не местные.
Михею кажется, что на последней фразе голос Вячеслава немного изменился. Что сейчас творится в душе бригадира? Каково это – пройти полстраны, испытывая боль и лишения, добраться до родного дома, чтобы узнать, что его спалили разбойники. Да и остались ли в этих краях нормальные люди? Или бандиты давно выжгли все местные поселения и живут здесь полноправными хозяевами? Но тогда почему они боятся каких-то партизан?
– Ладно, оставь этих до вечера, – махнул рукой второй. – Вернется Леший, пускай с ними разбирается.
Скрипнула дверь, и мучители сгинули. Батя поправил повязку на ноге, глянул на Мишку.
– Твари, – злобно сплюнул бригадир и спросил, словно у самого себя: – Что, никого из наших тут не осталось? Неужели эти сволочи всех местных извели?
– Слав, а чего тогда они партизан каких-то боятся? – спросил Михей, глядя на товарища.
– Не знаю, – покачал головой Батя и вдруг встрепенулся: – А если наши с ними войну затеяли? Может, не так много тут этих бандюков, чтобы всех извести и все захватить?
– Знать бы, – пожал плечами парень, заметив, что после фразы про партизан бригадир словно бы оживился. А может, и правда – остались где-то в этих краях нормальные люди? Только бы удрать от бандитов и добраться до них. Надо же было так глупо попасть в лапы к этим тварям. Мишка помнил, что утром дежурил бригадир, – тогда-то их и скрутили. Но разве мог он винить Батю за это? Вячеслав, не раз спасавший их, командир их маленького отряда, умеющий учуять и предсказать опасность, играющий всегда на несколько ходов вперед, на этот раз сплоховал. И Михей понимал, почему так произошло. Он помнил, как в последние дни бригадир рвался сюда, к родному дому. Единственную цель и надежду Бати растоптали и уничтожили, и он пал духом, подставив своих друзей.
Глупо было искать виноватых. Нужно было думать, как выбираться отсюда.
Время текло неспешно. Дождь усилился, кое-где через дыры в кровле сарая просачивалась вода и падала под ноги пленникам крупными каплями. Тайка тихой мышкой сидела в углу, обняв колени и глядя в никуда. Михей посмотрел на нее и задумался. Не пожалела ли она, что потащилась в неизвестность вместе с ними? Жила бы себе спокойно в Возжаевке вместо того, чтобы идти черт знает куда. Болезненная бледность ее лица вновь напомнила о том, что Тайка так и не рассказала ему какую-то свою тайну. И Мишка вдруг понял, что он в ответе за нее. Это он дал добро на то, чтобы девушка пошла с ними. Разрешил ей променять теплый дом на опасность и неизвестность. Имел ли он право так поступать и распоряжаться чьей-то судьбой? Или же своим решением он подставил ее под удар, как когда-то в комсомольской тюрьме перечеркнул жизнь Ромки?
Михей вдруг рассердился. Опять это чувство вины. С момента побега из тюряги оно не давало покоя, ночами ему снился погибший в Комсомольске товарищ. А теперь еще это новое чувство ответственности за Тайку. Да, он лично разрешил девушке пойти с ними. Помогал ей справиться с гложущими ее страхами. Она многое рассказала ему тогда, о чем не знали товарищи. Но Батя после выхода из Возжаевки часто поглядывал в сторону Михея и Тайки с доброй улыбкой и как будто о чем-то догадывался. Парень и правда чувствовал, что его тянет к загадочной девчонке. Это была не страсть, а какое-то ровное и теплое чувство. А может, вина перед Ромкой не давала ему покоя, и он старался искупить ее, спасая чужую жизнь? Тогда он ведь был уверен, что спасает девушку.
«Да уж, спас! – ругал себя Мишка. – Спаситель хренов. Затащил в лапы к убийцам. Там дикари, здесь бандиты. Из огня да в полымя».
– Из комсомольской тюряги удрали – и отсюда выберемся, – вдруг с уверенностью сказал Эстет, глядя на товарищей.
– Дикарей будем опять на помощь звать? – усмехнулся Михей.
– Сами попробуем, – отозвался Леха и принялся ощупывать стены.
– Погодите пока, дайте осмотреться, – тихо сказал Батя. – Понять надо, что им от нас нужно. А там и думать будем.
– Главное, чтобы нас раньше не пристрелили, – заметил Михей. – До того, как осмотримся.
– Михал Саныч, не пори горячку, – оборвал его бригадир. – Если есть чего дельного – предлагай. Я и сам пока не знаю, что делать.
– Взаимно, – отозвался Мишка. – Слав, как нога? Ты, если что, идти-то сможешь?
Бригадир молча поднялся на ноги, сделал несколько шагов и скривился от боли. Зло сплюнул и повернулся к друзьям.
– Смогу как-нибудь. Доковыляю. А нет – так без меня уйдете.
– Вот ты сам горячку не пори, – рассердился Михей. – Куда мы без тебя? Так что отдыхай давай, а там посмотрим.
– А ну, хватит, парни, – влез в разговор Леха. – Всегда мне примером были, а теперь раскисли. Прорвемся.
Мишка умолк, замолчал и Батя. Где-то в глубине души у парня забрезжила надежда. Рано было сдаваться. Авось и правда смогут они прорваться. Ведь не раз из таких передряг выбирались, а тут… Какие-то лесные разбойники. Эстет тем временем неспешно встал и тихо подошел к двери сарая. Долго смотрел в узкую щель, потом вернулся к товарищам.
– Один караульный. И лес вокруг вроде бы. Вот бы выбраться отсюда, – мечтательно произнес товарищ. – Махнули бы в чащу – ищи-свищи нас потом.
В полумраке сарая время ползло медленно. Мишке казалось, что наступил полдень. Дождь давно закончился, ветер разогнал тучи. Парни частенько поглядывали в дверную щель, но там, снаружи, почти ничего не менялось. Бродили люди с оружием, пару раз приезжала лошадь с телегой, и бандиты разгружали поклажу. Лужи высохли, полуденное солнце припекало.