— Ты не ответила ни на один вызов, — постановил Воскресенский, при этом вглядываясь вдаль, туда, где кутался в шаль моря наливающийся алым закат. — Я волновался.
— И ты потратил несколько часов на полет, чтобы только сказать, что волновался?! — с насмешкой задала скорее риторический вопрос я, тоже повернувшись в сторону моря. Мягкие пенистве волны лизали берег, оставляя после себя мелкие камушки. Надо бы потом снова пройтись по пляжу и собрать самые красивые. Не знаю, для чего, но у меня уже целая шкатулка с ракушками, теперь собираю камни. — Мне показалось, что Елизавета Андреевна и армия охранников докладывают о каждом моем чихе и даже сообщают, что я ем на завтрак или полдник.
— Если я позвонил именно тебе, то значит, имелся повод, и мне нужно было поговорить с тобой и без игры в сломанный телефон, — мягко, с какими-то новыми интонациями произнес Дима, и у меня проскользнула ужасная мысль, что его голос сейчас надо бы записать, чтобы слушать и слушать... Что-то такое в нем было и именно сейчас. Но желание, слабое и бредовое, просуществовало всего- то пару секунд, а затем его смял здравый смысл.
Господи, какой голос? О чем я вообще думаю??
— И что же за повод? — я вскинула бровь и развернулась. Наши взгляды встретились, ударились о невидимую стену, между которой целая пропасть, и я первая отвернулась, потому что почувствовала себя внезапно беззащитной. Невероятно слабой, потому что вряд ли снова собирусь по осколкам, если меня разобьют.
— Идем в дом, становится прохладно, — проигнорировав мой вопрос, почти приказал Воскресенский.
Я покачала головой.
— Не хочу. Закончим наш разговор здесь.
— Причина моего столь поспешного приезда находится в доме, но раз ты не хочешь идти, то давай постоим, — пожал плечами мужчина. — Меня в целом все устраивает: море, закат, красивая девушка рядом...
— Хор-р-рошо! — я чуть ли не зарычала. — Идем! Только мы смотрим на эту причину, ты отвечаешь на мой вопрос и уходишь. Все. Ты мне обещал дать время, и две недели для меня - это мало.
— Я помню. Пошли.
И я пошла, даже не предполагая, что меня ждет самое настоящее чудо.
А новоприобретенное чудо весело виляло хвостом и радостно ело корм из цветастой миски.
— Тот самый?... — выдохнула я, медленно подходя к догу и опускаясь на колени. Конечно, тот самый: об этом говорили две перебинтованные лапы.
— Как видишь, он. Не захотел оставлять его в приюте, а в квартире ему было скучно. Ты рада?
Рада ли я? Безумно!
Села на корточки и, поглаживая дога, благодарно улыбнулась:
— Очень рада! Спасибо! Только... А как его... ее... собаку зовут?
— Это мальчик. Его имя мы вряд ли узнаем, выбирай новое.
Я сразу решила, что он будет Счастьем. Спросит у меня кто-нибудь в дни, когда от отчаяния хочется выть, счастлива ли я, и я, вспомнив чудом выжившую собаку, отвечу: "да, у меня есть Счастье".
— Вика, нам надо поговорить, — Воскресенский осторожно приподнял меня за плечи, заставив встать, но возмутиться не успела, потому что мужчина сразу же отпустил и продолжил, спрятав руки в карманах, будто сдерживая, чтобы... не коснуться еще раз: — Сколько времени тебе еще понадобится?
Я машинально сделала пару шагов назад и, удовлетворившись расстоянием между нами, спросила:
— А если мне и всей жизни будет недостаточно?
Сложно. Я не хочу сейчас об этом думать. Не сейчас. Но зря я думала, что если окажусь подальше от знакомых, проблемы подождут меня режиме паузы.
— Я тебя не отпущу, — спокойно отреагировал Дима. Спокойно, холодно... словно ему все равно. Зачем тогда он нас обоих мучает? Ради своей мести?
— Я не желаю и дальше быть орудием мести! — вспылила я. — Можешь шантажировать чем угодно - неустойками после разрыва договоров, полицией, судом, но мне плевать, я не отступлю. Это моя жизнь, и я решаю, что мне делать и как делать!
За эти две недели я полностью пересмотрела свои жизненные приоритеты, разобрала ошибки и поняла, как хочу провести свою жизнь. Но в мои планы не входит роль мышки, которая слепо подчиняется и исполняет, что ей прикажут. Я устала быть пешкой в своей партии, которая у меня единственная, устала бояться и прятать голову в песок.
— Ты и не будешь. Все поменялось, Вика, я больше не ищу мести, — и опять эта ледяная отчужденность. Разве можно верить человеку, в голосе которого звучит сталь, а на лице ни одной лишней эмоции? Вот я и не могу поверить.
— Помнишь наш разговор в машине? Ты сказала, что я уподобляюсь обидчикам. Я сделал свои выводы и выбрал путь прощения.
— Я рада за тебя, — улыбка вышла горькой, потому что я точно знала, что Воскресенский произнесет дальше.
Пауза была долгой, а потом он, глядя мне в глаза, заговорил:
— Я признаю свои ошибки. Прости меня.
Как же хотелось вернуть время вспять на несколько секунд, чтобы успеть закрыть уши, зажмуриться, убежать и спрятаться - только бы не слышать. Я видела искренне раскаявшегося Воскресенского и чувствовала... что-то. Не ненависть, но и не любовь. Как же я бы хотела его ненавидеть, но не могу.
А следующие его слова вывели меня из моей орбиты, вышвырнули резко из реальности и толкнули в бездну:
— Выходи меня замуж.
Дима извлек из кармана пиджака бархатный мешочек, и я все же, развернувшись, убежала прочь из дома.
Не знаю, зачем, не знаю, куда. Просто... это уже слишком.
Не прошло и сорока минут, как меня нашел дог, который притащил с собой пиджак. Воскресенского. К счастью, его самого не оказалось рядом, потому взяла и укуталась. Сегодня отчего-то прохладнее, чем в обычные вечера. Ожидается шторм?
— Спасибо, Счастье, — почесала собаку за ухом, и она отозвалась радостным лаем. Какое же Счастье счастливый, несмотря ни на что. Его обижали люди, а сейчас он дает себя мне погладить и доверчиво трется головой о мое бедро. Оправдана ли его слепая надежда на то, что вот другой человек, что гладит этой же рукой потом не ударит?.. Я не знала.
На горизонте уже почти догорел закат. Остались лишь яркие багряные лучи, которые разукрашивали небо и освящали беспокойное море. Я стояла, думая о том, что завтра обязательно нужно встретить так рассвет.
Когда еще через час мы со Счастьем, наигравшись и набегавшись вдоволь, пришли домой, там никого, кроме охранников, не было. И те внутрь не заходили, так что в огромной вилле ночевали только я и дог. А Дима ушел, оставив как напоминание о себе пиджак, который я сразу же сняла и повесила в гардеробе, и кольцо. Бархатный мешочек я нашла на журнальном столике в гостинной. Он сиротливо лежал на стеклянной поверхности. Записок я не нашла. Он оставил кольцо и ушел.
Молча.
Так, хватит о нем. Прогнав назойливые мысли вон, решительно направилась в сторону кухни. Нам бы с собакой поесть. Надеюсь, Воскресенский запас корма тоже принес, а то в магазин я схожу только завтра...
Конечно, рассвет встретить не удалось, потому что летом светает уже к двум-трем часам ночи, а я легла в половину двенадцатого, но утром я все равно проснулась довольно рано и пошла к морю. Снова со Счастьем. Стихия влекла меня, и я уже успела за время пребывания в городе влюбиться в открытые водные просторы, в синие волны, что выносят на берег камешки и ракушки, и в аромат соли и свежести.
Едва мы с догом вернулись - радостные и голодные, то обнаружили проснувшуюся Елизавету Андреевну. Женщина готовила завтрак.
— Доброе утро, — улыбнулась ей и, шикнув на начавшего обнюхивать экономку пса, представила нашего нового друга: — Знакомьтесь, Счастье. Он теперь будет жить с нами.
— Доброе утро, Виктория.
Я думала, что женщина, учитывая ее чопорность, попросить держать собаку подальше от нее и вообще выходит с кухни, но нет. На мое удивление Елизавета Андреевна помыла руки, протерла полотенцем и погладила радостное животное. Конечно, ведь еще две руки, которые будут его чесать!
— Какое милое создание! Надо бы его покормить и сходить в зоомагазин. И ошейника нет! А если потеряется? И что у него с лапами?
— Поранился, — я поморщилась - в памяти вспыхнул тот день, когда я увидела беспомощную собаку на уличной парковке дома. — Печальная история, рассказывать не буду, главное, что сейчас с ним все хорошо.
— Мы его еще раз сводим к ветеринару, — пообещала экономка. — И завтрак готов. Ожидаю вас через десять минут к столу.
Кивнув ей, побежала в сторону... Не знаю почему, но я остановилась в гостиной. На столике также лежала упаковка с кольцом. Немного поразмыслив, я быстренько спрятала мешочек в карман домашних штанов и вытащила лишь тогда, когда оказалась в своей комнате. Не стала смотреть, но наощупь ощущались камни, собранные у ободка.
— Зачем я это делаю? — я, словно обжегшись, бросила колечко на тумбочку, рядом с фотографией. Мальчик, запечатленный на ней, задорно улыбался, обнажая белые зубы. Его серо-голубые глаза сверкали счастьем, и я просто не могла представить, что такое могло случиться, чтобы он вырос Воскресенским, которого я знаю.
Елизавета Андреевна накрыла стол на террасе, откуда открывался вид на сверкающее в лучах солнца море.
— Я тоже не могу налюбоваться, — заметив мой восхищенный взгляд, произнесла экономка. — Хотя уже, считай, тридцать лет здесь живу.
Она тяжело опустилась на стул, будто на ее плечи вдруг упал груз прожитых годов.
— Тридцать лет? — я села за стол и притянула к себе тарелку с пирожными, при этом отодвигая подальше яичницу с беконом. — Значит, вы знаете Дмитрия Сергеевича с трехлетнего возраста?
Женщина улыбнулась, так тепло и беззаботно, словно перенеслась прошлое тридцатилетней давности, где еще она молода, и подтвердила: — Да, так и есть.
Мне вдруг в голову пришла одна мысль... Елизавета Андреевна - мой единственный шанс найти последний пазл истории, распутать клубок интриг до конца? Ведь все началось с жажды мести.
— Скажите, — я старалась подобрать максимально правильные слова, — а что именно случилось между родителями Дмитрия Сергеевича и Калининами? Я знаю, что Настя и ее муж подставили его отца, но зачем?