Кульминации эти настроения достигли у славянофилов, которые дали наиболее развернутое обоснование противоположности России и Запада в виде более или менее законченной системы. Не имея возможности остановиться на этом сколь-нибудь подробно, коснусь лишь некоторых тезисов, важных для нашей книги.
Напомню лишь, что для славянофилов Россия и Запад – это два противоположных мира, две принципиально отличных друг от друга цивилизации.
Первая при этом превосходит второй, поскольку в России возвышенное доминирует над земным, духовное над материальным, чувства над расчетом, эмоциональное над рассудочным, цельность восприятия мира над его аналитическим разложением на компоненты, «вера и предания» над «формальным разумом», а в конечном счете – коллективизм над индивидуализмом.
В каком-то смысле, упрощая, можно сказать, что для славянофилов Россия и Запад соотносятся как брак на небесах и брак по расчету, с контрактом.
Противоположность цивилизаций заложена историей и проявляется буквально во всем. Россия избежала действия трех ключевых факторов, сформировавших Европу, – католицизма, греко-римского наследия (в первую очередь римского права) и германского завоевания.
Поэтому мы, благодаря православию как истинному христианству и его воплощению – крестьянской общине, в целом избавлены от таких пороков Запада, как эгоизм отдельной личности, рационализм, расчетливость, рассудочность, корыстолюбие, беззастенчивое господство сильных над слабыми и т. д. – всего того, что породило гибельный «социальный вопрос» (то есть противоречие между трудом и капиталом), поставивший Европу на грань крушения.
Соответственно, Запад отрицается славянофилами как мир индивидуализма и конкуренции и, напротив, утверждается первенство России как носительницы культуры, основанной на общинном, коллективистском начале, а значит, более высокой в морально-нравственном отношении.
Как правило, более или менее подробным изложением взглядов славянофилов на отличия между Россией и Западом рассказ о них и заканчивается.
Однако не говорится, на мой взгляд, главного: славянофильство было формой «национального русского христианского утопического социализма», по определению историка С. С. Дмитриева. Между тем только в этом контексте все подчеркиваемые ими различия между Россией и Европой обретают, как кажется, настоящий смысл.
Ранний социализм в России
Крайне важно понимать, что в то время социализм воспринимался не так, как в наши дни.
Он еще совершенно не имел сегодняшних коннотаций, воспитанных кровавым ХХ веком. Во всяком случае, ни Великий перелом, ни ликвидация кулачества как класса, ни голодомор, ни ГУЛАГ им не подразумевались.
Не подразумевались теорией и такие социалисты, как Ленин, Сталин, Троцкий, Мао и Пол Пот. Хотя в реальной жизни уже встречались Белинский и Бакунин, а чуть позже – Нечаев и Ткачев, готовые, по крайней мере на словах, к любым жертвоприношениям во имя грядущего счастья человечества.
Ф. М. Достоевский так вспоминал – в контексте нечаевщины – собственный опыт приобщения к социализму:
Тогда понималось дело еще в самом розовом и райско-нравственном свете… Зарождавшийся социализм сравнивался… с христианством и принимался лишь за поправку и улучшение последнего, сообразно веку и цивилизации.
Все эти тогдашние новые идеи нам… ужасно нравились, казались в высшей степени святыми и нравственными и, главное, общечеловеческими, будущим законом всего без исключения человечества. ‹…›
Все эти убеждения о безнравственности самых оснований (христианских) современного общества… религии, семейства… права собственности; все эти идеи об уничтожении национальностей во имя всеобщего братства людей, о презрении к отечеству как к тормозу во всеобщем развитии, и проч. …захватывали …наши сердца и умы во имя какого-то великодушия.
Во всяком случае тема казалась величавою и стоявшей далеко выше уровня тогдашних господствовавших понятий – а это-то и соблазняло.
Те из нас… которые отвергли впоследствии весь этот мечтательный бред радикально, весь этот мрак и ужас, готовимый человечеству в виде обновления и воскресения его, – те из нас тогда еще не знали причин болезни своей, а потому и не могли еще с нею бороться.
М. А. Бакунин после чтения знаменитой тогда книги Л. фон Штейна «Социализм во Франции» (1842) говорил, что он будто услышал «возвещенье новой благодати, откровенье новой религии возвышенья, достоинства, счастья, освобожденья всего человеческого рода». Штейн вдохновил и Ю. Ф. Самарина на создание славянофильского социализма.
Социализм увлекал людей разного возраста, происхождения и социального положения, ибо был основан на идеях добра и сострадания. Он стал восприниматься как панацея от несправедливости и несовершенства бытия. Но у всех свои представления о несправедливости мироздания, отсюда и различные варианты социализма. В России того времени социалисты разных категорий также были во всех лагерях, включая правительственный.
То есть, условно говоря, не все образованные люди в России были ярко-красными, но оттенков красно-розового и просто розового хватало. Поэтому идейный фон эпохи, предшествовавшей Великим реформам, и последующая идейная эволюция русского общества останутся неясными без учета его социалистической «грунтовки» 1840–1850-х годов.
Славянофилы отчасти разделяли возражения социалистов против «святости закона и частной собственности».
И – важнейший момент! – они обогатили идею русского мессианства своим вариантом общинного православного социализма, который может решить проблемы Запада, а заодно исключит революционные потрясения в России.
Анненков писал:
Кому не известно, что, собственно, русский социализм или то, что можно назвать народными экономическими представлениями, заключался в очень ясных и узких границах, состоя из учения об общинном и артельном началах, то есть из учения о владении и пользовании сообща орудиями производств.
В этом скромном, ограниченном виде, данном всей нашей историей, русский социализм и был поставлен впервые на вид славянофилами, с прибавкой, однако ж, что он может служить не только образцом экономического устройства для всякой сельской и ремесленной промышленности, но и примером сочетания христианской идеи с потребностями внешнего, материального существования, всесветным экономическим принципом, который мог бы быть годен для всякого хозяйства.
Ведь европейцы смогут построить новую, справедливую жизнь только с помощью России, сохранившей главные органические начала – общину, где смиряются амбиции личности, и православие, высшую религиозную форму, в которой сочетаются идеи социализма и коммунизма.
Социальные возможности христианства, по славянофилам, далеко не исчерпаны. Сейчас необходимо общество, основанное на действительно христианских, евангельских началах. Тогда нравственные обязанности индивида, устанавливаемые христианством, будут переведены в юридические нормы.
В частности, Ю. Ф. Самарин отмечал:
Христианская религия проповедует богатому уделять от своего имущества бедному. Новое общество поймет, что так и должно быть… То, что составляет обязанность богатого, есть право бедного. Всякий человек должен иметь собственность: это его право. Следовательно, собственность должна быть общею. И много других вопросов социальных разрешится тем же образом.
Здесь нужно вспомнить, какое огромное значение придавали социалисты коллективизму, созданию объединений людей в борьбе с миром капитала. Община и была идеальной ассоциацией такого рода, одухотворенной при этом православием. Будучи «основой, грунтом всей русской истории» (Ю. Ф. Самарин), она была создана естественно, а не искусственно, и изначально строилась на примирении интересов, а не на борьбе. И Россия должна воспользоваться этим проявлением «народного духа», пронесенным через века.
Переделами земли община предупреждает пролетаризацию, обезземеливание крестьянства, а значит, и антагонизм между собственниками земли и теми, кто ее лишился. Поскольку крестьянин-общинник одновременно и производитель, и «предприниматель», то есть владелец того, что он произвел, то в общине производитель не становится жертвой интересов производства, как это ежедневно происходит при капитализме.
Поэтому славянофилы надеялись, что сохранение и развитие общинного устройства позволит России избежать революции, а община в конечном счете превратится в «нравственный союз людей», «братство», «торжество духа человеческого». Отсюда вытекало отождествление понятий «община и земля»: вся русская земля есть большая община.
Удивляться будем?
Полагаю, не только у меня приведенная выше критика Запада порой вызывала удивление.
Почему Россия, какой она была во второй четверти XIX века, в лице своих интеллектуалов предъявляла к Европе претензии нравственного свойства и поучала ее?
Как могло получиться, что умнейшие русские люди, живя в отсталой культурно и экономически стране с крепостным правом и неграмотным на 90 % населением, видели себя спасителями западной цивилизации от неминуемой гибели?
Наше недоумение объясняется просто – и Запад, и Россия оценивались ими с другой точки зрения, исходя из других приоритетов, чем это делаем мы сегодня.
Россия – патриархальная страна, и в этом качестве она осуждала непохожий на себя мир со своей собственной точки зрения, для нее совершенно естественной. В. Ф. Одоевский, С. П. Шевырев, М. П. Погодин и славянофилы отстаивали право России идти своим путем.
Для них необсуждаемый критерий № 1 военная мощь.
А критерий № 2 – политическая стабильность. Революция в России никому не нужна.
Здесь ценят дух народа, который проявляется в годину испытаний, как в 1812 году, что в числе прочего доказывает наше моральное превосходство над европейцами, которые покорились Наполеону.