Разница была в том, что первые видели в роли управляющего народом «передовую» интеллигенцию, вторые – земских начальников-чиновников МВД, а третьи – земство. При этом все они воспринимали российскую деревню как кормовую территорию.
В частности, именно поэтому вплоть до реформы Столыпина агротехнологическая революция у нас была невозможна по факту. Ведь тогда крестьянам пришлось бы давать права и собственность! А вдруг они захотят уйти из общины? Что и случилось!
В формировании левого народничества, помимо славянофилов и Герцена, особую роль сыграл Чернышевский. Он, хотя и оспаривал тезис последнего о том, что Европе без нас не видать социализма, во многом был солидарен с ним и верил, что благодаря общине Россия может избежать капитализма. Община для него ценна своим распределительно-справедливым началом, она – панацея от «пролетариатства» и «возможный центр кристаллизации для будущего социалистического строя».
Нам сейчас важно отметить, что Чернышевский отдает приоритет проблеме распределения, а не проблеме производства. Вслед за Сисмонди он настаивает: «основная идея учения о распределении ценностей» состоит в достижении такого порядка, при котором «количество ценностей, принадлежащих лицу… определялось бы посредством арифметического действия, где делителем ставилась бы цифра населения, а делимым – цифра ценностей». Позже Михайловский прямо скажет, что национальное богатство есть нищета народа и что «лучше пусть меньше будет национальное богатство, но более равномерный доход получат народные массы».
Полиграф Полиграфович Шариков, думаю, сильно возгордился бы, узнав, какие авторитетные у него предшественники.
Замечу, что примат распределения над производством, мнение, по которому «богатство – это то, что существует сейчас», а не то, что со временем может быть увеличено, в наши дни именуется «игрой с нулевой суммой» и считается одним из признаков низкого уровня культурного капитала в стране.
Чернышевский выступает за уничтожение всякой частной собственности на землю, ее национализацию и последующий уравнительный раздел, потому что это правильно с точки зрения этики. Выдающийся экономист первой трети ХХ века Н. П. Макаров считает, что именно здесь лежат «глубокие корни современной постановки аграрной проблемы; бросить на службу этической идее всё – вот страстное, властное требование, вот чем так сильны и завлекательны были писания Чернышевского». Стоит только убрать частную собственность – и справедливость («социальная этика») восторжествует: «в этом вся сила власти этих мыслей».
Понятно, что общечеловеческие ценности для таких построений слишком скучны.
Вера Фигнер сообщает, что осенью 1876 года была разработана программа, позже названная «народнической», целиком принятая «Землей и волей», а затем отчасти и «Народной волей». В основе этой программы лежал тезис о том, что русский народ, как и другие народы, имеет свое самобытное миросозерцание, обусловленное предшествующей историей.
Поэтому революционеры в своей деятельности должны отталкиваться от присущих народу желаний и стремлений «и на своем знамени выставить» те идеалы, которые он уже осознал. В сфере экономики таким идеалом выступает «земля и трудовое начало как основание права собственности». Народ считает, что земля – это божий дар и что она может принадлежать только тем, кто ее обрабатывает, поэтому он ждет, что рано или поздно она полностью перейдет к нему.
На этой земле народ живет по своим исконным обычаям – общиной; с ней он ни разу не расставался вовсе свое тысячелетнее существование, ее же он придерживается с традиционным уважением и теперь.
Идеал народа – «отобрание всей земли в пользу общины» – вполне совпадает с тем, чего требует социализм. И во имя этого идеала следует начинать борьбу. А с народными «упованиями на государя как на защитника, покровителя и источник всех благ» нужно бороться явочным порядком, доказывая на фактах, что он таковым не является.
Термин «социалисты-народники», пишет Фигнер, указывает, что как социалисты они преследуют не абстрактные конечные задачи социализма, а те осознанные народом потребности и нужды, в основе которых лежит «социалистическое начало и принципы свободы».
«Народная воля» ставила ближайшей экономической целью «передачу главнейшего орудия производства – земли в руки крестьянской общины», а в сфере политической – замену царского самодержавия «самодержавием всего народа» путем государственного переворота.
Л. А. Тихомиров пишет об этой программе более развернуто, добавляя важные детали. После разгрома «хождения в народ» Марк Натансон бежал из ссылки и
явился в Петербург с «новой идеей». Эта новая идея состояла именно в «народничестве». Мы раньше были «пропагандистами» и «развивали народ», прививали ему «высшие» идеи. Новая идея… изложена в программе кружка Натансона, да отчасти вошла и в программу «Народной воли».
Решено было, что народ русский имеет уже те самые идеи, которые интеллигенция считает передовыми, то есть он, народ, отрицает частную собственность на землю, склонен к ассоциации, к федерализму общинному и областному.
Учить его было нечему, нечему и самим учиться. Требовалось только помочь народу в организации сил и в задаче сбросить гнет правительства, которое держит его в порабощении.
Отсюда «народники» стали разнообразными «бунтарями», с очень анархическим оттенком. А именно захвата власти они не признавали, а допускали лишь «дезорганизацию правительства».
Подход, конечно, безответственный, зато удобный. Это делает понятной настойчивость, с которой народники приписывали деревне свои социалистические идеи. Неудивительно, что события 1917–1920 годов покажут, насколько они не понимали крестьян.
Таким образом, перед нами социалистическая версия антикапиталистической утопии, для достижения которой требуется национализация земли.
В 1854 году Ю. Ф. Самарин писал:
Не нам, единственным во всей Европе представителям этого права [крепостного. – М. Д.], поднимать камень на социалистов. Мы с ними стоим на одной доске, ибо всякий труд невольный есть труд, искусственно организованный. Вся разница в том, что социалисты надеялись связать его добровольным согласием масс, а мы довольствуемся их вынужденною покорностью.
«Новая идея» и была попыткой русских социалистов самочинно получить якобы «добровольное согласие масс» на «искусственно организованный» подневольный труд – по принуждению, как известно, работать можно не только на помещика, но и на социалистическое государство.
Ведь суть «этической идеи», которой восторгались народники, – не в том, чтобы раскрепостить и развивать производительные силы народа, не в том, чтобы научить его эффективнее работать и, соответственно, жить лучше, и не в том, наконец, чтобы открыть ему богатство мировой культуры.
Нет, смысл этой идеи другой. Во-первых, оставить навсегда десятки, а затем сто и более миллионов людей в казарме, именуемой общиной. Во-вторых, подбросить им пару десятин помещичьей землицы и в силу этого считать «себя любимых» благодетелями, а крестьян облагодетельствованными. В-третьих, заставить их делить поровну свое скудное состояние. И наконец, решить за них, что они теперь счастливы, и объявить свою миссию исполненной, а этическую идею реализованной. После чего величаво контролировать процесс распределения, бдительно подстригая всех под одну гребенку.
Об этом очень ясно говорят аграрные проекты Временного правительства, составленные эсерами! Они всерьез хотели уравнять всех крестьян в землепользовании – правда, узнав, что придется переселять 20 млн человек, несколько опешили, чем отчасти и воспользовались большевики.
Дальнейшая эволюция левого народничества показывает, в частности, как далеко уходят в своем радикализме и нарастающем невежестве ученики, не только образованные хуже учителей, но и не так тонко чувствующие, словом, более примитивные. Все сомнения и метания Герцена (да и Чернышевского) к концу XIX века были забыты – последователи взяли у них то, что их устраивало – без лишних умствований. Прежде всего «право на землю» – с ним ошибки быть не могло.
В массовом народничестве как в капле воды отразился весь, условно говоря, набор бактерий данного водоема – недостаток общей культуры, верхоглядство, апломб невежества, нетерпимость к чужому мнению, некритичность восприятия всего, что кажется полезным для «Дела» и пр. Все это давно и точно описано в «Вехах». Герцен под конец жизни хлебнет с этой публикой горя и, судя по всему, поймет, кого приобщил к делу свободы.
Легко заметить также, как усложнился после 1861 года социальный расизм.
Родословная нищеты
Заблуждения, заключающие в себе некоторую долю правды, самые опасные.
А как же развивалось сельское хозяйство?
Обратимся к цифрам.
За 1856–1897 годы население империи увеличилось в 1,8 раза – с 71,6 до 128,2 млн человек, то есть было больше, чем в Англии, Германии и Франции, вместе взятых, и в 1,5 раза больше, чем в США. За столетие доля России в мировом народонаселении выросла с 5,3 до 7,8 %. Несмотря на высокую детскую смертность естественный прирост после 1861 года был равен 1,52 % в год. Фактически в конце XIX – начале XX века число жителей империи ежегодно возрастало на 1,5–2 млн человек.
Из-за крепостного права население по территории страны размещалось весьма неравномерно. Так, в 1867 году в северо-черноземных губерниях (входивших в состав Центрально-Черноземного, Средневолжского, Малороссийского и Юго-Западного экономических районов), занимавших 17,0 % площади Европейской России, было сконцентрировано 41,4 % ее населения.
В то же время на огромных пространствах степей Новороссии, Предкавказья и Юго-Востока, в сумме занимавших 26,2 % территории, обитали лишь 17,4 % жителей. Центрально-Промышленный район занимал 6,9 % территории Европейской России с 13,5 % жителей.