Однако с точки зрения элементарного здравого смысла идея «голодного экспорта» – нелепость. Этот провокативный оборот подразумевает некий пусть и не всемирный, но заговор против крестьян России. Если довести эту идею до логического конца – или абсурда, что в данном случае одно и то же, – получится, что одним из приоритетов правительства империи было максимальное ухудшение положения собственного народа.
С точки зрения политической экономии «голодный экспорт» – полная бессмыслица. В рыночной экономике экспорт – часть процесса обмена, часть торговли, течение которой определяется соотношением спроса и предложения – и только. Товар идет туда, куда его притягивает цена. Если произведенная продукция не может быть реализована в своей стране, поскольку внутренний рынок уже насыщен ею, она продается за границей. Это элементарно.
Поскольку продавцу важно достичь наилучшей цены, ему безразлично, куда будет отправлен его хлеб, в Кострому или в Палермо, это «решает» рынок. Продавец часто и не знает этого – он продает свою продукцию и получает деньги. Напомню, что в царской России у государства, в отличие от СССР, не было монополии внешней торговли. То есть хлебом торговали частные лица.
В то время за оборотом «голодный экспорт» стояла та мысль, что из-за «непосильных податей» крестьяне вынуждены продавать свой хлеб на рынке в ущерб собственному питанию.
Это возможно, если, во-первых, в стране была очень жесткая система взимания платежей, во-вторых, если эти платежи были главной статьей крестьянских расходов и, в-третьих, если вывоз хлеба играл все возрастающую роль в хлебном хозяйстве страны.
В 2016 году на все три вопроса я дал отрицательный ответ.
Сопоставление статистики урожаев и экспорта главных хлебов (пшеницы, ржи, овса и ячменя) показывает, что сборы в конце XIX – начале XX века продолжали расти, но доля вывоза в урожае всех главных хлебов, за исключением ячменя, уменьшалась, причем иногда и в абсолютном выражении (диаграммы 3 и 4 в Приложении дают представление о динамике и структуре хлебного экспорта России в 1860–1913 гг.).
При этом в 1894–1913 годах экспорт ржи ежегодно падал в среднем на 2742 тысячи пудов, а экспорт овса – на 193 тысячи пудов. В контексте темы «голодного экспорта» отрицательные тренды вывоза главных крестьянских хлебов – ржи и овса – выглядят, полагаю, достаточно пикантно.
Мое исследование показало, что в конце XIX – начале XX века экспорт хлеба из России возрастал главным образом за счет лишь восьми губерний степной полосы – Екатеринославской, Херсонской, Таврической, Ставропольской, Самарской и Саратовской губерний, а также Донской и Кубанской областей.
Производство пшеницы и кормового ячменя на юге страны в то время наращивалось примерно так же, как добыча энергоресурсов в наши дни. Там же производилась и основная доля экспортной ржи.
Однако в масштабах зернового хозяйства империи вывоз хлеба играл, в сущности, сугубо вспомогательную роль. За 1894–1913 годы было вывезено лишь 15,0 % всех собранных главных хлебов, а суммарный среднегодовой прирост экспорта главных хлебов составлял лишь 11,1 % суммарного же прироста официальных урожаев, и то лишь за счет ячменя.
Русское сельское хозяйство определенно не «работало на Запад» (диаграмма 5 в Приложении).
Итак, тезис о «голодном экспорте», точнее о негативном воздействии экспорта хлеба на питание крестьян, не находит подтверждения в статистике производства, вывоза и перевозки хлебных грузов, а также в других источниках.
Доминирующую и притом перманентно растущую роль в хлебной торговле играл внутренний рынок, что абсолютно естественно вытекает из законов рыночной экономики.
Однако этот тезис оказался весьма удобной пиар-находкой из разряда «чем нелепее, тем лучше» и успешно эксплуатируется свыше ста лет.
Мифологический характер тезиса о «голодном экспорте» весьма наглядно выступает при сопоставлении стоимости хлебного экспорта и величины питейного дохода (диаграмма 6 в Приложении).
На графике питейный доход сравнивается с суммарной стоимостью экспорта всех хлебных грузов. При этом я не учитывал ввоз спиртного из-за границы.
За 1894–1913 годы Россия выручила от продажи всех хлебных грузов 10,4 млрд рублей – это три годовых бюджета России в 1913 году, огромные деньги!
Однако за те же двадцать лет питейный доход казны составил 11,8 млрд рублей. То есть голодающий, по мнению пессимистов, народ выпил водки на сумму, превышающую стоимость вывезенного за счет его желудка хлеба на 13,5 %. Среднегодовая цена хлебного экспорта составила соответственно 518,1 млн рублей, а питейного дохода – 588,3 млн рублей. При этом средний ежегодный прирост стоимости вывезенных хлебов равнялся 20,9 млн рублей, а питейного дохода – 35,1 млн, то есть в 1,7 раза больше. Причем Россия отнюдь не была в числе мировых лидеров по потреблению алкоголя.
А теперь коротко напомню, что произошло после 1917 года, когда нерыночная экономика стала реальностью.
Надо сказать, что наша история дает воистину страшные примеры материализации лживых мыслей и слов.
Настоящий голодный экспорт был тогда, когда Сталин ограбил крестьянство в коллективизацию так, как никаким татаро-монголам вкупе с крепостническим государством не снилось, и вывез изъятый хлеб за границу, чтобы купить заводы, заплатить Альберту Кану и другим, уморив голодом миллионы людей.
В несколько меньшем масштабе ситуация повторилась в 1946–1947 годах, когда «государство рабочих и крестьян» сознательно пошло на голод, накапливая запасы для отмены продовольственных карточек и предстоящей денежной реформы 1947 года. При этом «из соображений престижа» оно не только отказалось от международной гуманитарной помощи, но и вывезло 2,5 млн тонн зерна в страны Восточной Европы.
Sapienti sat…
Переделы, недоимки и продовольственная помощь
Перейдем к проблеме недоимок, также давно мифологизированной негативистской историографией в корыстных, разумеется, целях.
Непрерывный рост задолженности деревни после 1861 года, а также ее неспособность противостоять участившимся неурожаям всегда фигурируют среди главных доказательств ухудшения положения крестьян.
Для объяснения и того и другого у народников была «универсальная отмычка» – малоземелье и «непомерные» платежи.
Однако статистика говорит, что этот ответ абсолютно несостоятелен.
Сопоставление погубернской статистики, во-первых, недоимок, во-вторых, продовольственной помощи и, в-третьих, земельных переделов показывает принципиально важную вещь – подавляющую часть как недоимок, так и правительственных ассигнований пострадавшим от неурожаев сосредоточили одни и те же губернии Европейской России, в которых переделы земли шли наиболее интенсивно.
Таблица 1. Губернии-лидеры по сумме недоимок в 1897 году (тыс. руб.)
Источник: Ежегодник Министерства финансов. Вып. 1900. СПб., 1901. С. 102–113, 117; Россия. 1913 год. Статистико-документальный справочник. СПб., 1995 С. 67–68.
Таблица 1 показывает, что на 18 самых задолженных губерний (в массе черноземных) в 1897 г. в сумме приходится 99645 тыс. руб. недоимок, что составило 93,9 % долгов по всем окладным платежам 50 губерний Европейской России (106133 тыс. руб.).
Следовательно, остальные 32 губернии вполне справлялись с несением «непосильного» податного бремени, что важно само по себе. Ведь негативисты эту проблему почти 150 лет подают так, будто недоимки – это всеобщее явление. Я, к примеру, довольно долго заблуждался на этот счет, пока не взялся за анализ податной статистики.
При этом 93,5 % продовольственной помощи также сконцентрировано в 18 губерниях, 16 из которых входят в предыдущий список. Карты 1 и 2 в Приложении показывают, что эти губернии образуют единый массив, охватывающий Центрально-Черноземный район, Среднее и Нижнее Поволжье, а также Приуралье; за его пределами остаются лишь Псковская, Херсонская (продовольственная помощь), та же Псковская, Московская и Харьковская губернии (недоимки).
Версия о том, что причина проблем в нехватке земли, отпадает сразу. Во-первых, потому что в этом списке мы видим губернии с разным землеобеспечением, в том числе и очень крупным, а во-вторых, потому что главными недоимщиками были государственные крестьяне с заведомо бóльшими наделами.
Изменение налоговой стратегии правительства с 1880 года сильно уменьшило задолженность в нечерноземных губерниях, однако со второй половины 1880-х годов она начала расти в Черноземье. Причина – перевод государственных крестьян на выкуп в 1886 году.
Таблица 2. Губернии-лидеры по получению государственной продовольственной помощи в 1891–1908 годах (тыс. руб.).
Источник: Ермолов А. С. Неурожаи и продовольственный вопрос… Т. 2. С. 7–28; Отчет по продовольственной кампании 1910–1911 гг. Управления сельской продовольственной частью МВД. СПб. 1912. С. 102–103; Россия. 1913 год. Статистико-документальный справочник. СПб., 1995. С. 67–68.
Согласно податной статистике, в 1888 году недоимки по выкупным платежам составили 29,7 млн рублей, из которых на государственных крестьян падало 42,3 %, на помещичьих – 53,9 %, а на удельных – 4,1 %.
В 1897 году задолженность выросла в 3,5 раза – до 103,9 млн рублей, причем государственные крестьяне сосредоточили 63,3 % этой суммы, помещичьи – 33,2 % и удельные – 3,5 %. То есть за эти десять лет недоимки казенных крестьян увеличились в 5,3 раза (на 52,3 млн рублей), помещичьих – в 2,2 (на 18,5 млн рублей), удельных – в 3 раза (на 2,4 млн рублей).
Рост задолженности тем более удивителен, что происходит на фоне уменьшения общего объема платежей с деревни (диаграммы 7 и 8 в Приложении).
Итак, версия малоземелья не проходит. Что же в таком случае объединяет эти губернии?
То, что это губернии с самым сильным общинным режимом в стране, то есть такие, в которых уравнительные переделы имели наибольший размах, – они либо затронули подавляющее большинство общин, либо преобладающую часть крестьян и их земель.