Таблица 3
Погубернский анализ показывает, что среди 14 губерний-лидеров, в сумме давших 64,3 % всех ходатайств об укреплении, в 11 доля желавших выйти из общины составляет 30–40 %, а в лидирующих Самарской, Екатеринославской и Таврической колеблется от 63,5 до 69,9 %. Карта 3 в Приложении показывает, что лидировали в этом процессе северо-черноземные и степные губернии, которые сплошной полосой пересекают Европейскую Россию с востока до юго-запада, а также Московскую и Могилевскую губернии.
Максимум заявлений падает на 1908 год.
После 1909 года желающих становится заметно меньше, и это вполне объяснимо. В первые годы из общины вышли те, кто давно этого хотел, кто ею тяготился.
Ленин объявил замедление выходов из общины после 1910 года «крахом» реформы, что обусловило «пораженческую» оценку преобразований советской историографией.
Однако он почему-то «забыл» о нескольких сопутствующих обстоятельствах. Закон от 14 июня 1910 года (принятия которого III Думой ожидали много раньше) сделал для миллионов крестьян требование о выходе из общины необязательным: общины, где после 1861 года не было переделов, были им признаны добровольно перешедшими от коллективных форм землевладения к индивидуальной.
Каждый член такой общины мог требовать от местного начальства удостоверительный акт в том, что находящийся в его пользовании участок надельной земли принадлежит ему на праве частной собственности. С момента выдачи такого акта хотя бы одному крестьянину все его односельчане автоматически считались перешедшими к индивидуальному, беспередельному землепользованию.
А к беспередельным общинам, как мы знаем, относилась треть общего числа дворов – 3,5 млн.
Ленин не упомянул и о том, что параллельно замедлению выходов шел мощный рост землеустройства. По закону от 29 мая 1911 года крестьянину не нужно было предварительно получать разрешение на выход из общины, не нужно было «укреплять» землю – документы о землеустройстве его двора давали ему право на личное частное владение его участком.
Указ от 9 ноября 1906 года запустил процесс мобилизации надельной земли, что стало громадным достижением реформы. Земля вошла в рыночный оборот, вследствие чего 1,1 млн крестьян продали почти 4 млн десятин земли не менее чем на 444,7 млн рублей; при этом покупателей было около 1 млн человек. Это значит, что свыше 2 млн семей смогли таким образом решить хотя бы часть своих проблем. За 1908–1913 годы число продавцов выросло в 6,4 раза, а площадь проданной ими земли – в 4,6 раза.
Землю в первую очередь продавали те, кому надел был в тягость, кто давно оторвался от сельского хозяйства, жил на стороне, зарабатывая промыслами, а также переселенцы – ради получения начального капитала для обустройства на новых местах, и необязательно в Сибири, покупатели земли у Крестьянского банка и т. д.
Оппозиция пыталась доказать, что процесс распада общины носил искусственный характер. Действительно, формулировки указа 1906 года и закона 1910 года делали выгодным выход из общины для тех дворов, которым ближайший передел грозил уменьшением наделов, причем община не имела возможностей – кроме насильственных – этому помешать.
Конечно, среди двух миллионов укрепленцев были и такие. Однако если бы основной причиной ухода из общины была возможность забрать с собой излишки земли, выделялись бы многоземельные крестьяне. Между тем наделы укрепленцев во всех губерниях, кроме Бессарабской, были нередко чуть ли не вдвое ниже средних, а значит, это предположение несостоятельно.
На одном полюсе выходивших из общины были крестьяне, тяготившиеся общинными порядками и желавшие создать собственное передовое хозяйство. На другом – те, кто давно и по разным мотивам готов был изменить образ жизни, для кого надел был обузой, кто давно оторвался от сельского хозяйства, жил на стороне, зарабатывая промыслами.
Огромное число переселенцев в 1907–1909 годах прямо связано с указом от 9 ноября, позволившим бедноте, продав наделы на родине, двинуться за Урал, чтобы там поднять миллионы десятин девственной земли.
Продажа земли давала бедным крестьянам начальный капитал для доплаты Крестьянскому банку и переселения на бывшие помещичьи земли.
Расставались с землей и городские рабочие, и те, кто, подобно семье Н. С. Хрущева, уходил из деревни в город, а также опустившаяся, деклассированная часть крестьянства.
Так или иначе исчезали хозяйства, не нацеленные на развитие, тормозившие общий прогресс в деревне. На земле оставались те, кто хотел заниматься ею всерьез.
Основную часть продавцов составили деревенские низы, а площадь продаваемой земли была невелика, но значение этих мелких продаж никоим образом нельзя недооценивать. Именно из относительно небольших участков крестьяне зачастую формировали свои хутора.
Землеустройство
Однажды я ехал с местным председателем землеустроительной комиссии по освещенной солнцем пыльной проселочной дороге. Был полдень, было невыносимо жарко. Впереди мы заметили фигуру человека. Твердыми, уверенными шагами шел он вперед в том же направлении, что и мы.
– Кажется, он не обращает внимания на жару, – заметил я.
– Да, действительно. Но он ведь хуторянин.
– Вы его знаете?
– Нет, но я вижу это по его походке.
– Скоро увидим, правы ли вы.
Мы поравнялись с мужиком.
– Откуда ты?
– Из Ивановки.
– Вы разверстались?
– Да, наша деревня разверсталась одной из первых, и я переселился на хутор.
Когда он узнал, кто мы такие, он начал рассказывать, как он обосновался там у себя. Мы обязательно должны заехать посмотреть его хозяйство.
Стержнем Столыпинской реформы стало землеустройство, однако в 1906 году это было еще не очевидно. Главной целью землеустроительных комиссий поначалу считалась помощь Крестьянскому банку в продаже его огромного фонда.
Хотя на землях банка в 1907–1908 годах была проведена большая работа, а Сибирь стала захлестывать волна переселенцев, довольно скоро стало понятно, что деятельность банка и переселение не могут обеспечить успех реформы.
И тут случилось то, на что никто не рассчитывал.
За 1907–1908 годы в комиссии поступило 607,5 тыс. прошений о проведении землеустройства. Стало ясно, что бóльшая часть крестьян не хочет вести хозяйство по-старому. Так к началу 1909 года на первый план вышла именно эта проблема, что радикально изменило стратегию преобразований.
Идеолог реформы А. А. Кофод пишет:
Никто, даже я сам, не верил в то, что разверстание в течение первых лет получит сколько-нибудь значительное распространение за пределами тех губерний, где крестьяне практиковали его по собственному почину… Сам Столыпин еще весной 1907 года смотрел на разверстание как на дело второстепенной важности в сравнении с огромной работой по дроблению и продаже многочисленных имений, купленных Крестьянским банком.
Почему даже Кофод не верил в немедленный успех землеустройства?
Потому что закон обуславливал разверстание согласием 50–75 % домохозяев (в зависимости от формы землевладения).
В то же время в Пруссии для этого требовалось желание владельцев 1/4 разверстываемой площади (а не числа дворов), а во всей Скандинавии, включая Финляндию, любая деревня могла быть разверстана по требованию одного владельца надела.
В итоге умеренность законодательства сработала на пользу реформе. Она девальвировала главный аргумент противников реформы, которые кричали о недопустимости принуждения крестьян. Она облегчала работу землемеров, снижала сопротивление реформе в деревнях и сдерживала поток заявлений о разверстании, набравший в 1912–1913 годах такой масштаб, что при тогдашних технических силах его невозможно было бы удовлетворить, будь ограничения менее жесткими.
Как выяснилось, Кофод переоценил общинные симпатии крестьянства.
Превращение землеустройства в мейнстрим реформы потребовало, однако, серьезных изменений в программе преобразований, прежде всего – резкого увеличения числа землемеров. Как мы помним, эту проблему огромная Российская империя не могла решить со времен Киселева. Точнее, не пыталась. Теперь ей приходилось заниматься этим в авральном режиме.
Если на 1906 год в землеустроительных комиссиях работали 200 землемеров, то на 1908 год потребность в межевых силах была определена уже в 1200 человек, а на 1909-й – в 2500. В стране начали открываться землемерно-агрономические училища и краткосрочные землемерные курсы. Без них реформа Столыпина не приняла бы столь впечатляющего масштаба. Забегая вперед, замечу, что в день начала Первой мировой войны в комиссиях были 6998 землемерных чинов, из которых 2705 были призваны на военную службу или ушли добровольцами.
Землеустройство начиналось с подачи крестьянами ходатайств об изменении условий землепользования, потом составлялся проект, в соответствии с которым проводились землемерные работы, эти работы выполнялись на местности, и наконец утверждались принятые населением проекты.
Землеустройство могло быть единоличным и групповым (коллективным). Первое с 1912 года включало три вида землеустроительных действий, а второе – пять.
Однако создавать хутора и отруба, чем занималось личное землеустройство, было возможно только в селениях, имевших точные юридические границы. Между тем десятки тысяч деревень таких границ не имели, и их устанавливало групповое землеустройство. Оно отграничивало все земли данной общины от смежных с ней владений, уничтожало вненадельную чересполосицу между селениями и землями разной юрисдикции. После этого крестьяне решали, выходить им на хутора и отруба или оставаться в общине.
Из 6,2 млн поданных за 1907–1915 годы ходатайств о землеустройстве 48,0 % относились к личным и 52,0 % – к групповым.
Европейская Россия делилась на два сплошных массива губерний, в одном из которых были велики показатели группового землеустройства, во втором – единоличного. В первый входили Центр, Север и Северо-Восток, то есть большей частью великорусские губернии, во второй – районы, вошедшие в состав России в XVII веке и позже: Запад, Юг и Юго-Восток (