На землеустроителе и его сотрудниках лежала огромная черновая работа. Фактически они были «бойцами на передовой» землеустройства – вели чтения и лекции, пропагандировали и агитировали, объясняли, зачем нужен переход на хутора и отруба.
Априори понятно, насколько сложной была эта миссия, какой подготовкой и какими личностными качествами они должны были обладать, чтобы добиться успеха. Нетрудно вообразить беседу землеустроителя с сельским сходом, состоявшим из десятков, сотен, а иногда – тысяч мужчин и женщин, которым незнакомый «барин» предлагал ни больше ни меньше как изменить весь строй их устоявшейся за поколения жизни худо-бедно, но гарантировавший выживание.
Какие слова нужно уметь находить в подобных случаях?
Ведь, по сути, такого рода собрания – особый тип митинга, а на митингах умеют выступать далеко не все.
Помимо прямой агитации, комиссии должны были для наглядности устраивать экскурсии в районы хуторского расселения, создавать агрономическую службу и многое другое.
В работе 47 губернских и 463 уездных комиссий участвовали тысячи представителей образованного класса России, но уровень их компетентности, заинтересованности и энтузиазма не мог быть везде одинаково высок.
Различались и сама постановка дела землеустройства, и то, что можно назвать стратегическим видением ситуации. Например, в Московской губернии реформе сразу начал уделять большое внимание яркий, талантливый и влиятельный губернатор В. Ф. Джунковский.
Непременными членами уездных комиссий были образованные, опытные, знавшие крестьянское дело люди, сумевшие завоевать авторитет у крестьян. В землемерной части было немало техников с высшим образованием.
Губернская комиссия сразу взяла стратегически верный курс. Число однопланных селений в Московской губернии колебалось от 30 до 70 % на уезд, и комиссия решила сосредоточиться сначала на их размежевании, чтобы тем самым создать условия для перехода на хутора и отруба. Поэтому с 1912 года, когда почва для этого была уже достаточно подготовлена предшествовавшим разделом, в губернии стало расти личное землеустройство.
Московская губерния имела ряд преимуществ в сравнении с провинцией, как и сама Первопрестольная – перед другими городами империи. Тем не менее ее пример не был единственным.
Так, особо выделялся Новоузенский уезд Самарской губернии, в котором уже к 1 января 1913 года разверстались 70,7 % из почти 44 тысяч дворов – прежде всего благодаря непременному члену А. Ф. Биру, его «энергии, превосходному знанию местных условий и умению находить отвечающие стремлениям местного населения формы землеустройства». В результате «там, где раньше нельзя было встретить на много десятков верст ни одного жилья и только однообразные громадные пространства залежных земель и пшеничных полей, в настоящее время эта полупустыня пестрит хуторами с правильно устроенными севооборотами и рядовыми посевами».
Однако не везде ситуация была столь благоприятной. Некомпетентность комиссии стала причиной срыва начального этапа землеустройства в Астраханской губернии. Плохо началась реформа в Бессарабской губернии.
Любопытно сравнить ход землеустройства в Воронежской и соседней Курской губерниях. Первая была лидером среди 47 губерний по числу ходатайств, вторая занимала 18-ю позицию.
Легче всего отнести относительно скромные результаты землеустройства в большинстве губерний Центрально-Черноземного района на счет глубины и крепости общинных симпатий крестьян, чем десятилетиями занималась традиционная историография. Привычку немалой части российской деревни к общине оспаривать нелепо. Однако этого объяснения явно недостаточно.
Куда понятнее делает ситуацию резко негативное отношение к реформе, к примеру, курского дворянства. Курское земство считалось одним из наиболее реакционных в стране. Губернский предводитель дворянства граф В. Ф. Доррер и его единомышленники, влиятельные в губернии люди, были «безусловными защитниками общины и общинного владения». Хутора и отруба они «вперед осудили как несбыточную фантазию».
Достаточно ознакомиться с характеристиками персонала комиссий курских уездов, чтобы выйти за рамки обычных рассуждений об исключительной зависимости землеустройства от экономического положения крестьян.
Вот лишь одна из них. Например, непременный член Обоянской уездной землеустроительной комиссии Кондратов –
бывший кавалерийский офицер, вероятно не дурной, и бывший земский начальник, несомненно, очень плохой. В бытность свою земским начальником Кондратов не наблюдал за своим участком, но склонность к произвольному попечительству над крестьянами имел большую и к собственноручным расправам над ними немалую. С населением он обращался привычно, смело, как с покоренным народом.
Кондратов… не способен подняться над самыми узкими обыденными интересами, в том числе и чисто эгоистическими, не может отдаться служению делу. ‹…› Задачу землеустроительных комиссий сводил к купле-продаже земли, а свою – к составлению протоколов; поняв из разъяснений… что такое хуторское расселение, он стал против него приводить чисто крестьянские возражения.
Думаю, мы обойдемся без риторического вопроса о потенциале землеустройства в Обоянском уезде при таком непременном члене.
За пять лет почти все непременные члены, о которых говорилось в списках, сменились, однако подобрать энергичных и увлеченных реформой людей во все комиссии Комитету по землеустроительным делам не удавалось. Ситуация улучшилась, но была далека от идеала.
Завершать «дело 1861 года» по ряду аспектов оказалось куда труднее, чем начинать его. В этой работе правительство рассчитывало на свой аппарат, на местных работников. Однако выяснилось, что они далеко не всегда были лояльны и не спешили «брать под козырек».
Документы свидетельствуют о случаях открытого противодействия реформе даже среди земских начальников, которых традиционная историография считает надежнейшей опорой власти.
Партийная борьба вокруг реформы, резко проявившаяся в Думе и Государственном совете, продолжалась и за их стенами. А ведь помимо политических противников в осуществлении преобразований Столыпина участвовали и люди просто равнодушные.
Дело жизненно важного значения империя начала, не имея полноценного кадрового резерва.
Это неудивительно – 45 лет правительство вело ровно противоположную политику. Кстати, профессии землемера и агронома до 1906 года считались уделом неудачников (реже трудолюбивых идеалистов).
Агрономическая помощь
Землеустройство само по себе не было гарантией роста благосостояния. Оно лишь создавало предпосылки для подъема крестьянского хозяйства (диаграммы 11 и 12 в Приложении позволяют судить о том, как землеустройство сократило чересполосицу и уменьшило дальноземелье).
Недостаточно было переместить крестьян на хутора и отруба, необходимо было изменить качество их труда, научить работать эффективно, дать им агрономические знания.
Процесс сельскохозяйственного просвещения крестьян называли агрономической помощью. Ее главной задачей была «организация мелкого хозяйства в смысле технически правильного и экономически выгодного сочетания отраслей». Именно с ней был связан следующий за землеустройством этап реорганизации крестьянского хозяйства.
На бумаге это выглядит просто. Крестьяне-общинники стали единоличниками, и теперь к ним нужно привести агронома, чтобы показать, как хозяйствовать по-новому. Однако в жизни возникало два больших вопроса: хотят ли этого сами крестьяне и хватит ли в стране агрономов.
Первый вопрос решался ситуативно: были крестьяне, с самого начала расположенные к сотрудничеству, а были те, кто считал агрономов «антихристами», вмешивающимися в отношения между Богом и крестьянином. Едва ли в 1907 году первых было больше, чем вторых. Вести хозяйство даже старыми способами на хуторах и отрубах было выгоднее, чем в чересполосице, если было где пасти скот.
В идеале каждое единоличное хозяйство должно было быть объектом агрономической помощи, однако на деле агрономов не хватало. Ведь правительство и общество десятилетиями были равнодушны к этой проблеме.
В планах правительства агрономическая помощь появилась с 1908 года.
В годы реформы ею занималось, во-первых, правительство в лице ГУЗиЗ, во-вторых, земства и, в-третьих, многочисленные сельские кооперативы.
Главным действующим лицом было ГУЗиЗ, ставшее как бы генеральным штабом Столыпинской реформы. На местах оно создало эффективную структуру – в частности, агрономические совещания с широким кругом участников. В губерниях его представляли уполномоченные, инспекторы сельского хозяйства или правительственные агрономы. Уездные землеустроительные комиссии имели свой постоянно растущий агрономический персонал.
Земства не имели единой для всей страны структуры, в каждой губернии была своя специфика, часть мероприятий могла проводиться только губернскими земствами, часть – только уездными, но нередко они действовали вместе.
Сельскохозяйственные общества и кооперативы действовали самостоятельно либо при финансовой помощи правительства и земства.
Земские расходы на агрономическую помощь после 1906 года нарастали. Если в 1895 году в 34 староземских губерниях на сельскохозяйственные и экономические мероприятия было потрачено 0,94 млн рублей, то в 1907 году – 4,55 млн, а в 1913-м – 16,2 млн. В расчете на 1 десятину посева и на 1 сельского жителя за 1908–1912 годы затраты земств более чем удвоились, что прямо связано с субсидиями правительства.
Столыпин был согласен давать земствам деньги на агрономию, однако при условии паритетных затрат с их стороны. В апреле 1908 года циркуляр ГУЗиЗ декларировал принцип равного участия правительства и земств в финансировании агрономии, причем они сами определяли объем денежных вложений. Правительство требовало лишь гарантии целевого использования предоставляемых средств.
За 1909–1913 годы суммарные земские и правительственные расходы на сельскохозяйственные мероприятия увеличились с 14,4 до 49,1 млн рублей (две трети суммы дала казна).