6) Начало реализации грандиозного по замыслу и размаху плана освоения Азиатской России, а также ее интеграции в жизнь страны и во всероссийский рынок.
Кроме того, реформа стала важным фактором промышленного подъема 1909–1913 годов.
Преобразования прямо, хотя и не в равной мере, затрагивали все пять сфер, в которых идут модернизационные процессы, – политическую, социальную, культурную, экономическую и психологическую. Благодаря реформе антирыночная и антимодернизационная ментальность большой части населения страны стала размываться.
Нет нужды подчеркивать, насколько масштабно перечисленное само по себе. И все же за этим стояло нечто большее, а именно: введение 100 миллионов крестьян в общегражданское правовое поле, что означало конец антикапиталистической Утопии и начало превращения Российской империи в правовое государство, ибо разрывало извечный российский патернализм.
При этом в реальной жизни роль власти намного усилилась, поскольку реформа сразу же заметно расширила сферу компетенции госаппарата и потребовала от него совершенно иного уровня активности и профессионализма. Мы видели, какую роль играла финансовая и организационная поддержка правительством осуществляемых преобразований. Но это была другая схема отношений между государством и подданными – между пасомыми и ведомыми (ведомыми до поры!) есть принципиальная разница.
По сути, реформа начала – это нужно выделить особо – мирное, эволюционное, но притом ускоренное социальное, экономическое и во многом культурное переустройство Российской империи.
Это оказалось возможным потому, что Столыпин использовал огромную силу легитимной самодержавной власти в сугубо креативных целях, подкрепив проводимые преобразования ее мощью и авторитетом.
Реформа показала не только масштабы созидательного потенциала власти, прежде недостаточно востребованного, но и значительно возросшую эффективность правительственной деятельности.
В частности, когда, вопреки ожиданиям, на первый план выдвинулось землеустройство, что потребовало значительных изменений в структуре преобразований, ГУЗиЗ успешно справилось с этим, в невиданно короткий срок обучив тысячи землемеров.
На момент начала Первой мировой войны в землеустроительных комиссиях работали 11–12 тысяч сотрудников. Численность правительственного агрономического персонала составила в 1913 году 9935 человек (в 1909 году их было 2810) и 3200 земских агрономов, свыше 800 гидротехников, а всего с учетом землеустроителей – около 24 тысяч человек. Одновременно в 1913 году в сельскохозяйственных учебных заведениях – высших, средних и низших – обучались свыше 21 тысячи будущих специалистов сельского хозяйства.
Таким образом, в реализации реформы прямо и косвенно участвовали, помимо кооператоров, не менее 45 тысяч человек, что сопоставимо с численностью офицерского корпуса Российской империи в 1914 году (48 тысяч офицеров, врачей и чиновников). И это было лишь начало.
Такие результаты в любом случае можно назвать выдающимися, особенно с учетом того, что в 1906–1908 годах все начиналось буквально с нуля, с 200 землемеров и неукомплектованных за недостатком кадров землеустроительных комиссий.
За годы реформы внутри образованного класса сформировался слой людей, специальностью которых стало мирное переустройство российской деревни.
Реформа начала воплощать любимую мечту Б. Н. Чичерина о союзе власти с лучшими силами общества.
К таковым я отношу, разумеется, не критиков всех мастей, для которых реформа стала моментом истины, продемонстрировавшим воистину крепостнический уровень их социального расизма.
Скверно приходилось социалистам – ведь успех преобразований лишал смысла их деятельность, убирая важнейшую причину революции; это отлично понимал, в частности, В. И. Ленин. Их аргументы звучали фальшиво и лицемерно, ведь правительство – извечный «противник вольности» – подвергалось жестокой травле за то, что предоставило крестьянам полноту гражданских прав, в том числе право собственности на землю.
Критики преобразований не видели противоречия в том, что они, «народные избранники», и среди них члены «партии народной свободы», заседая в вожделенном российском парламенте, Думе, голосуют против предоставления каждым четверым из пяти сограждан элементарного права по своей воле распоряжаться собственной жизнью, против их права быть владельцами земли, которую они обрабатывали.
И не важно, чем прикрывались оппоненты Столыпина: «народолюбием» во всех возможных вариантах (охранительным, лево- и правосоциалистическим), заботой о духовных скрепах нации или иной словесной эквилибристикой: что бы они ни говорили, какие бы аргументы ни приводили – в основе их критики лежали апология рабства и социальный расизм.
К счастью, реформа продемонстрировала, что российская «партия здравого смысла» оказалась куда многочисленнее, чем могло представляться в угаре 1905–1906 годов.
После 1906 года для людей неравнодушных открылись абсолютно новые, почти неизвестные русской истории возможности участвовать в жизни страны, и правительству было с кем работать.
Сотрудничество с общественностью стало одним из приоритетов ГУЗиЗ. С самого начала реформа была принципиально нацелена на преодоление извечной оппозиции «Мы – Они», возникшей в русском обществе в эпоху Николая I и резко усилившейся в начале ХХ века, то есть на масштабное сотрудничество с общественностью, с местными силами – везде, где это было необходимо и возможно. Так постепенно начала складываться новая модель взаимоотношений правительства и общества.
Проявилось это в создании десятков (в сумме – сотен) совещаний по землеустройству, агрономии, сельскому хозяйству, мелиорации, комитетов, организации множества выставок – очень важного в то время сегмента коммуникации. Что уж говорить об организации десятков тысяч разнообразных кооперативов!
Множество различных источников убедительно показывает, что новая схема отношений власти и общества оказалась не «бессмысленным мечтанием», не благим пожеланием, а реальностью российской жизни.
ГУЗиЗ смогло привлечь к участию в реформе тысячи представителей образованного класса самых разных политических взглядов, сделав их своими союзниками (вольными или невольными, постоянными или временными – в данном случае неважно!).
Правительство сумело найти общий знаменатель совместной деятельности – осознанную образованными людьми возможность эффективной самореализации, пробудившаяся у них заинтересованность в настоящем Деле, в том, чтобы помочь стране сдвинуть деревню «с мертвой точки векового застоя, голодовок и темноты народной», используя свои профессиональные навыки и человеческие качества.
Они поняли, что Россию, по словам А. В. Тырковой-Вильямс, двинут вперед не «отвлеченные теории» не «политическая алгебра», а «немудрая арифметика», позволяющая крестьянам выйти за рамки общинной обыденности: агрономическое и хозяйственное просвещение, кооперация.
Тысячи образованных людей, работавших в самых разных сферах реформы, были заняты повседневной созидательной деятельностью, приобщавшей миллионы крестьян, а значит, и Россию, к новой жизни.
И мы знаем, что их усилия не пропали даром и что крестьянство оказалось во многом «благодарной аудиторией».
Успех преобразований в огромной степени был связан с новой генерацией российских крестьян, родившихся после 1861 года, для которых мифологическое сознание стало преодоленным или преодолеваемым этапом развития личности. Они ощущали себя полноценными людьми в прямом смысле слова, не желали мириться с гнетом общины, жаждали самостоятельности и ответственно ее проявляли.
Конечно, все было непросто, однако очевидно, что народ в большой мере был готов к переменам, вытекавшим из получения им полноты гражданских прав. Следовательно, «развращающее действие казенного социализма» (Столыпин) затронуло далеко не всю деревню.
Реформа была нацелена на пробуждение таких качеств, как самостоятельность, ответственность, трудовая инициатива и деловая предприимчивость, и выяснилось, что этот расчет был верным и что сто лет назад наш народ всеми этими качествами обладал.
Годы преобразований продемонстрировали определенную степень открытости значительной части крестьянства, его готовности к изменению базовых характеристик повседневности. Это само по себе вело к довольно быстрым изменениям в психологии значительной части деревни; я имею в виду фиксируемые источниками перемены в отношении крестьян к своей жизни, земле, трудовой этике.
Понятно, что эти сложнейшие процессы только начинались, и их нельзя уподоблять чему-то механическому. Однако то, что сто лет назад наш народ был способен меняться, так сказать, «взрослеть» – для меня очевидно.
В этой ситуации созданный «народолюбцами» треугольник Карпмана, в котором народу отводилась роль «преследуемого», переставал работать. Это ясно следует из источников – от текстов С. Т. Семенова до отчетов агрономов и материалов конкурса крестьян-единоличников в 1913 году.
Народ выходил из статуса вечного «агнца на заклание» и сам становился хозяином своей судьбы. А из психологии известно, что один из верных способов выйти из положения жертвы – через обретение самостоятельности и самодостаточности, что неизбежно повышает самооценку.
Новое русское общество начинало строиться снизу, прощаясь с навязанным власть имущими коллективизмом. В стране появились миллионы носителей индивидуальных ценностей. Лично я убежден, что новая Россия должна была вырасти из этого импульса народа.
Экономический рывок, сделанный Россией в ходе модернизации Витте – Столыпина, был огромен. Напомню, что среднегодовой темп промышленного роста России в конце XIX – начале XX века, согласно расчетам П. Грегори, подтвержденным Л. И. Бородкиным, составил 6,65 %, в силу чего Россия в этот период была «абсолютным рекордсменом как по темпам роста промышленного выпуска, так и по темпам роста производительности труда».
Народнохозяйственные успехи сами по себе изменяли политическую ситуацию в стране, что прекрасно понимали оппозицио