осой, землепашец, а молодой с топором прежде был пастухом. А вы, наверное, из большого войска, что встало под Одерхолдом?
— Знаешь, как замок называется — стало быть из местных, — заметил Таринор. — Да, мы оттуда. А вы разве не дезертиры?
— Дезе… кто?
— Сбежавшие из королевской армии. Или вы присягнули какому-нибудь мятежному лорду?
— Всякие среди нас люди есть, — уклончиво ответил бородатый. — Но мы теперь не служим ни лордам, ни королям. Да и вы, судя по всему, тоже. А потому цели у нас схожие.
— Так кто же вы такие? — сощурился капитан Айден.
— Простые люди Хартланда. Большей частью. Поднялись против серых сволочей, что казнят и увозят наших детей и братьев. Против братства Железной руки, охотников на колдунов. Всех, кто служит новой церкви и королю-еретику.
— Негусто же вас тут, — покачал головой Таринор.
— Нас куда больше! — вскрикнул молодой. — Тут не все!
— Язык твой без костей, Беррин! — со вздохом проговорил бородатый. — Да, нас с ребятами отправили собирать людей, что согласны с нашим делом. Близ Одерхолда есть деревенька, туда мы и направлялись. А потом увидели ваше войско и затаились.
— Стало быть, крестьянский бунт. Кто ж у вас нынче за главного? Кто всю эту кашу заварил? Сомневаюсь, что люди ни с того, ни с сего в едином порыве похватали дубины и пошли против королевской власти.
— Нас ведёт Дева-ворон, — совершенно серьёзно ответил бородатый и Таринору пришлось поверить, что тот не шутит.
— Это ещё кто такая?
— Если это имя вам ничего не говорит, то большего вам знать пока и не следует. А если есть, что предложить, то выкладывайте. Но учтите: повесите нас — житья войску не будет. Мы в ночных налётах поднаторели, глаз не сомкнёте, обозов не досчитаетесь.
— Судя по всему, враг у нас общий, — ответил Таринор. — Поэтому вам не с руки вставлять нам палки в колёса. А вот если желаете помочь, присоединяйтесь. Вы, я вижу, не робкого десятка, такие лишними не будут.
Бородатый почесал подбородок, скрытый за густыми чёрными волосами, и хмыкнул.
— Такое решать не нам. Но если погодите пару дней, будет вам ответ.
— Э, нет. Ждать нам некогда. Передай этой своей деве, что если она желает самолично задушить серых негодяев в их гнезде, то пусть прибудет со своими людьми к крепости Око короля. Ты сказал, она из благородных, так что должна знать, где это. Если не застанете нас там, то догоните без труда: войско движется небыстро. Как придёте, я договорюсь, чтобы вас впустили в лагерь и снабдили всем необходимым, чтобы не приходилось прятаться по лесам и деревням.
— Складно говоришь. Если придём к крепости, как сможем тебя найти? Кого спросить?
— Таринора. Сира Таринора Пепельного.
— С нами есть колдуны. Те, кто сумел уцелеть после облав, и кого отбили у серых конвоев. В академиях не обучены, но наверняка заходят внести свою лепту. Приводить их?
— Обязательно, — Таринор улыбнулся. — У нас как раз есть, кому ими заняться.
Глава 13
Тяжёлая старая дверь открылась с утробным гулом, и Эдвальд неспешно шагнул вперёд, оказавшись в начале длинного сводчатого коридора, что уходил глубоко в толщу земли. На плече короля висела сумка, а в руке он держал лампу, свет которой разгонял привычный мрак этого места, никогда не знавшего солнечных лучей. В усыпальнице Чёрного замка было как всегда холодно, но мёртвым тепло не нужно.
В начале усыпальницы, у самого входа, находилась гробница Эдельберта Эркенвальда. Единственного обитателя этих стен, что удостоился статуи в полный рост. Эдвальд замедлил шаг и остановился. Каменный король сидел на гранитном троне, похожем на тот, что стоял в тронном зале Чёрного замка, а на его голове покоилась корона, высеченная из мрамора. Попав сюда впервые много лет назад, Эдвальд восхитился, как точно скульптор скопировал мельчайшие детали короны, даже камни для её украшения постарались подобрать такие же. Скоро единственным напоминанием о прежнем имперском владычестве останется эта корона, мраморная, не золотая.
Одна рука статуи Эдельберта сжимала рукоять настоящего меча. Напротив статуи всегда горели свечи и всякий раз, проходя мимо, в их неровном свете Эдвальд замечал, как сильно лезвие проржавело от времени. Другая же рука каменного короля покоилась на краю щита с имперским орлом, что опирался нижним краем на пол у её ног. Это было одно из немногих мест, где Эдвальд решил сохранить имперскую символику. Почти три сотни лет прошло с тех пор, как чья-то умелая рука выгравировала на щите надпись: «Эдельберт Эркенвальд, прозванный Завоевателем. Родился в году 86-м века 11-го, почил в году 43-м века 12-го. Милостью богов, король Энгаты и лорд Чёрного замка в лета с 15-го и по 43-й века 12-го.»
Но Эдвальд пришёл сюда не за тем, чтобы почтить память великого объединителя Энгаты, поэтому продолжил путь вглубь подземелья.
Вспыхивали в свете лампы каменные лица Эркенвальдов, навек застывшие над плитами гробниц, в которых покоились останки их прежних обладателей. Вспыхивали и тут же возвращались в тень, успевая на мгновение одарить серьёзным укоризненным взглядом. Мужчины, женщины, старые и юные — самые разные лица, выточенные разными скульпторами, отчего-то выражали одно и то же: немой укор мертвецов всем, кто ещё жив.
Прежде Эдвальд приходил сюда с женой, теперь же это место было единственным, где он мог побыть в одиночестве. Даже внутренний голос, который прежде приказывал, теперь звучал не более чем шёпотом. Разум принял Железного владыку и стал с ним един. Это добрый знак.
Со временем лица становились всё более знакомыми, и вот, после Гюнтера Четвёртого должен был идти Альберт Третий, последний король Энгаты из династии Эркенвальдов. Однако Эдвальд отослал его останки в Риген сразу после окончания войны, с трудом поборов искушение скормить их псам. Тело королевы Мередит также увезли на острова, поэтому последней гробницей в усыпальнице Чёрного замка оставалась гробница его сестры.
«Мерайя Эркенвальд (Одеринг), родилась в году 70-м, почила в году 99-м века 14-го. Милостью богов, королева Энгаты в лета с 88-го и по 99-й века 14-го.» Сухие цифры, сухие слова. Прочитай их кто-то через сотню лет, ни за что не поймёт той трагедии, что скрывается за ними…
— Ну здравствуй, Мерайя, — со вздохом произнёс король.
Каменное лицо глядело с тем же выражением, что и остальные, но его укор ощущался особенно болезненно. Всякий раз, когда Эдвальд приходил сюда, этот взгляд прожигал душу, заставляя совесть пылать, а сердце заполняться горечью.
Если изваяния, даже величественная статуя Эдельберта, всегда были для него мёртвыми и безжизненными, то это лицо король помнил живым. Мерайя была красива. Теперь же её красота навечно запечатлена умелой рукой скульптора. Идеальная, вечная, мёртвая. Эдвальд помнил улыбку сестры и её весёлый смех, невероятно чистое пение и грациозные движения во всём, чем бы она не занималась: от танца до вышивания. Драгоценный камень Одерхолда, так её прозвали в Хартланде, а Альберт Эркенвальд, да будет проклято его имя, вырвал этот самоцвет из оправы, как некогда сделал его предок с венцами завоёванных лордов.
— Давно я сюда не приходил, — улыбнулся Эдвальд. — Впрочем, только теперь мой разум достаточно ясен, чтобы видеть вещи в истинном свете. Я очистил город от слабых и негодных, а вскоре сделаю таким всё королевство. Без врагов Энгата расцветёт, как сады, где ты так любила гулять. К слову, о садах…
Король извлёк из сумки букет пышных цветов и возложил их на каменную крышку гробницы.
— Твои любимые хризантемы, — проговорил Эдвальд. — Огненно-красные с белой каймой на каждом лепестке. Не знаю, что ты в них находила, но когда ещё их принести, как не сегодня, в девятнадцатый день начала осени. С днём рождения, Мерайя. И, хоть эти слова мне отвратительны из-за того, кто их произносил, но… Прости меня. Прости, что не хватило сил и решимости надавить на твоего мужа. Если бы я знал, к чему всё приведёт… Я бы не стал ждать весны, захватил бы чёртов замок ещё до холодов, убил бы каждого ублюдка, что встал у меня на пути, но спас тебя. Тебя, и твоего сына.
Эдвальд взглянул на маленький, не больше пары футов в длину, саркофаг у подножия гробницы сестры. Короткая надпись на нём гласила: «Безымянный принц из рода Эркенвальдов. Родился и умер в 99-й год века 14-го.»
— Ты хотела назвать его Эдельбертом. В честь великого предка. Эдельберт Пятый, такое имя он бы принял, взойдя на трон. Но будет с Энгаты Эдельбертов, Гюнтеров и… — король поморщился в омерзении, — … Альбертов. Грядёт заря новой эпохи. Первыми падут мятежники и предатели, после железная рука сокрушит вероломных дикарей-эльфов. А после, я, наконец, свершу окончательную месть, уничтожив проклятый род Эркенвальдов. Время их великих свершений прошло, теперь это гнилая ветвь, которую надлежит отсечь…
Каменное лицо Мерайи вдруг сделалось невероятно живым. Эдвальд будто бы мог разглядеть подрагивающие веки, а из дрогнувших губ словно вырвалось горячее дыхание.
— Я назвал дочь в твою честь, однако она стала совсем другой. Когда её войско из грязных иноземцев разобьётся о неприступные стены, когда она падёт передо мной на колени, моля о прощении, я буду непреклонен. Остаток дней Мерайя проведёт в монастыре святого Беренгара. От мятежного семени не будет проку, вместо этого у меня будут новые наследники, сильные и могучие. Я воспитаю их воинами, военачальниками, правителями, верными только мне!
Эдвальд чувствовал небывалый душевный подъём, а лицо сестры всё больше оживало. Мёртвый камень превращался в розовую кожу, а под длинными дрожащими ресницами виднелись пронзительные голубые глаза.
— Ты меня слышишь, я знаю, — с жаром проговорил король, облокотившись на крышку гробницы. — Моя жизнь продлится за пределы людского века! Я увижу своих правнуков и их правнуков тоже! Стану живым символом дома Одерингов, легендой во плоти! Глашатаем воли владыки Калантара, носителем его железной длани! И да будет её хватка вечной!