А ведь до осуществления плана оставалось совсем немного, буквально считаные дни, не зря же Игорь снял номер в другой гостинице, использовав свое настоящее имя. Он не мог позволить себе умереть Баулиным, он должен быть умереть Песковым, чтобы обвинили Филиппа Хмаренко и чтобы племянник Игоря получил обещанное наследство. Если умрет Баулин, то никакого наследства мальчик Алеша не увидит. Да и Филиппа трудно будет обвинить в том, что он вдруг ни с того ни с сего захотел убить мирного писателя. Зачем ему это? Где мотив? Совсем другое дело, если станет понятно, что жертва отравителя — сын его любовницы, впоследствии жены. Человек, который знает о нем опасную правду. Человек, которого Филипп лишил матери, отца, нормального детства. Человек, который всю свою сознательную жизнь бился за то, чтобы доказать: его отец — не преступник, не убийца. Тут уж мотив такой, что отвертеться будет крайне проблематично.
Когда полицейские из Нанска изучат компьютер Пескова, там, вполне вероятно, обнаружится и текст, предназначенный для вброса в интернет-пространство. В нем описаны всякие ужасы про маньяка, совершившего убийства в 2015 году и повторяющего их в году нынешнем в то же время и в тех же местах. Скорее всего, Игорь собирался переслать этот текст племяннику с указанием точного времени, когда это нужно будет сделать. Не удалось в Тавридине — он попробует еще раз. Страна должна знать, что полтора года по ее просторам разгуливал сумасшедший убийца, которого никто не искал. Страна должна понять, что правоохранительные органы не защищают граждан, ни в грош не ставят их жизни, здоровье и права. Страна должна возмутиться, испугаться, взбунтоваться, потребовать перемен.
Трудно было Игорьку, ох, трудно! Чтобы не засветиться, его племяннику приходилось довольствоваться только базами дежурных частей, где указывается факт «обнаружения трупа» и обозначается время и место, а уж какова истинная причина смерти — не всегда ясно. Базы «дежурок» наименее защищены, их взломать проще. Из всего массива информации Пескову надо было выбрать те случаи, которые он смог бы повторить. Никакого огнестрела, никаких сбитых машиной пешеходов, только то, что доступно: камень, веревка, собственные руки. Он выбирал способ, не приводящий к быстрому вычислению преступника. Место должно быть пустынным, стало быть, время, как правило, вечернее, темное. Конечно, пришлось использовать не только явно криминальные трупы, но и такие, как в Елогорске и Дворецке: наркоман с передозом и самоповешение. Это нарушало чистоту картины, но Игорь, вероятно, рассчитывал на могучую силу печатного слова, особенно распространенного через Интернет: никто не станет проверять и докапываться, все сразу поверят, главное — напугать и при этом быть убедительным. А если полиция все-таки сочтет нужным кое-что из написанного опровергнуть, то ей все равно никто не поверит, ведь старая истина гласит: кто первым доложил или сообщил, тот и прав.
Несчастный Игорь Песков, как он был наивен! Он верил в силу гражданского самосознания и думал, что достаточно только на одном примере показать людям, что происходит, и люди тут же все поймут, возьмутся за руки и дружно отправятся в крестовый поход за правдой.
Не поймут.
Не возьмутся.
И не отправятся.
Прав Костя Большаков, прав. Нужна кропотливая методичная работа, нужны политологи и социальные психологи, нужны теоретики права, да много кто нужен. Даже лингвисты потребуются, чтобы оттачивать формулировки и делать их такими, которые будут проникать в самое сердце каждого.
Дел предстоит много. Хватило бы сил…
Вот с силами сегодня у Шаркова что-то не очень хорошо. До министерства добрался утром еле-еле, голова кружилась, слабость сильная. Заперся в кабинете, велел помощнику никого не впускать и вообще не беспокоить, если только высокое руководство не потребует. Сначала сидел за столом, потом пересел на диванчик, прилег. Ждал сообщений от Сереги Уракова. Серега — верный друг, хотя и виделись они в последний раз много лет назад, когда полковник Ураков еще был при должности. Но хватка у него мертвая, он быстрый, реактивный, все узнает, все сделает, что нужно.
Голова почему-то кружилась, даже когда он лежал. Наверное, давление упало. Валерий Олегович спустил ноги на пол, сел, осторожно встал, подошел к окну, из которого видны были Садовое кольцо и Калужская площадь. Голова закружилась еще сильнее, и ему показалось, что сейчас он упадет. Судорожным движением нащупал спинку кресла на колесиках, рывком придвинул к себе, сел. С каждой секундой становилось все хуже. «Кажется, я теряю сознание», — успел подумать генерал Шарков, нажимая кнопку связи с помощником.
— Валерий Олегович! Товарищ генерал!
Шарков открыл глаза и понял, что лежит лицом на столе. Обморок. Сколько он так пролежал?
Над ним кудахтал испуганный помощник.
— Я в санчасть позвонил, сейчас доктор прибежит. Водички? Давайте я галстук расстегну…
— Звони в госпиталь, — Шарков с трудом выговаривал слова. — И вызови машину, я сам доеду.
— Лучше «Скорую» все-таки.
— Дольше получится. Пока они сюда доедут, пока до госпиталя…
— Но доктор…
— Доктор со мной поедет, — отрезал Шарков.
Впрочем, ему только казалось, что он «отрезал». На самом деле он говорил еле слышно и с видимым трудом. Боль в животе нарастала, и была она совсем не похожа на ту боль, к которой он давно привык и которую глушил обезболивающими таблетками.
Значит, вот как оно… Рвануло все-таки… И не мгновенно, как почему-то ожидал Шарков, а постепенно, в течение нескольких часов нарастало. Генерал был уверен, что должно быть похоже на внезапный выстрел: один миг — и все закончится. А оно вон как, оказывается…Что там врач говорил ему про «золотой час», когда требовал, чтобы генерал лег на операцию? Что если оказать медицинскую помощь в течение первого часа, то есть хорошие шансы на благоприятный исход. Прошел уже этот час или еще нет?
Примчавшийся из санчасти врач измерял давление, щупал пульс, делал укол, а Валерий Олегович с каким-то отстраненным любопытством думал: «Интересно, будет у меня завтра или нет?»
Ему вдруг стало весело, несмотря на сильную боль. «Эйфория, — вспомнил он где-то прочитанное, — признак внутреннего кровотечения. Значит, вот как это выглядит…» И еще он испытал невероятное и, казалось бы, неуместное облегчение: больше не нужно ждать и бояться. Все уже случилось.
Люша
Обход квартир занял не два-три часа, а все четыре, но Люша была довольна результатом: обозначился еще один подозреваемый, да какой! У умершего в феврале 2015 года старого филателиста была очень неплохая коллекция, которую он собирал всю жизнь. Сын покойного с женой проживает во Владивостоке, а вот внучка с мужем — здесь, в Сереброве, ютились в общаге, потому что с дедом жить категорически не хотели, да и негде — квартира однокомнатная, маленькая. Зато после смерти деда моментально переехали в его квартиру и начали распродавать коллекцию по частям. Хотели, конечно, толкнуть все разом, но выходило очень дорого, покупателей не нашлось. Внучку филателиста соседи охарактеризовали как зубастую щуку, которая своего не упустит, а ее мужа назвали крокодилом, дорвавшимся до чужого добра.
— Он давно на коллекцию зарился, — уверенно сказала одна из соседок. — Как внучка замуж вышла, так и начала наезжать чуть не каждую неделю вместе с муженьком, крокодилом этим, да все тортики тащат, пакеты с фруктами, колбаску разную. Раньше к деду и носа не казала, только по большим праздникам навещала, а тут вдруг любовь проснулась, понимаете ли. Это муженек ее подбивал подлизаться к старику, чтобы коллекцию продал и им на квартиру денег дал.
— Вы сами слышали такие разговоры? — поинтересовалась Люша, понимавшая, что половина сказанного наверняка просто домыслы словоохотливой дамочки.
— Разговоров не слышала, а Михаил Николаевич мне сам говорил, мол, внучка очень просит марки продать и с квартирой ей помочь, в общежитии живет, трудно, ребеночка заводить пора, а негде. А как, говорит, я могу продать то, чему всю свою жизнь посвятил, душу вложил? Рука не поднимается. Пусть уж подождут моей смерти, а потом делают что хотят.
Марки, значит. Это хорошо. Это очень хорошо! Тем более марки такие маленькие, что можно при известной ловкости и везении одним разом украсть очень много, на большую сумму. Правда, квартира однокомнатная, все на виду… Но это ничего, можно же завлечь старика на кухню, один добрый молодец изображает чаепитие с вопросами и анкетированием, а второй в это время в комнате шурует.
Люша как на крыльях вылетела из подъезда на улицу. Сейчас она позвонит Андрею и поделится сведениями о внучке филателиста и ее муже-крокодиле! Конечно, шумновато, особенно мотоциклисты нервируют своими звуками, но зато солнышко же! Можно постоять, погреться.
Она ткнула пальцем в номер Пустовита, телефон зазвенел у нее за спиной. Андрей стоял буквально в двух метрах от Люши, прислонившись к стене дома. Глядел хмуро, неприветливо.
— Угадал, значит, — проговорил он. — Как почуял, что ты еще здесь. Садись, поедем на вчерашний участок, надо по тому чуваку, который долги выбивал, кое-что подработать.
Люше ужасно хотелось узнать, что такого интересного выяснил Пустовит о «мерзком типе», а также о правнуке ветерана, но задавать вопросы человеку, у которого такое выражение лица, она не рискнула. И про филателиста решила тоже пока помолчать. Не настроен человек разговаривать — ну и не надо. Ее девиз: бесконфликтность. Не надо раздражать людей.
Жизнь у капитана Пустовита была активной, била ключом, как и у всякого опера. Ему без конца кто-то звонил, Андрей отвечал коротко и сердито. После очередного звонка он вдруг расслабился и улыбнулся, в конце сказал:
— И я тебя.
«Целует, наверное, — подумала Люша. — Или любит. Слава богу, кажется, помирились. Теперь можно и поговорить».
Она рассказала о внучке старого филателиста и ее муже, Андрей кивал и одобрительно похмыкивал, потом сказал, что правнука ветерана можно пока отодвинуть на задний план, а вот сынком, доставшим весь дом требованиями вернуть долги, следует заняться плотно. Почему он пришел к таким выводам — Пустовит объяснить не успел: подъехали к дому.