— Хорошо, хорошо, но это первый и последний раз! Я позорюсь только ради тебя!
Он жестом подозвал официанта и тихо обменялся с ним парой фраз. Тот кивнул в сторону барда, который, восседая на высоком стуле, наигрывал печальную эльфийскую мелодию, услаждая слух посетителей. Минуту они спорили, но в конце концов эльф сдался. Что ж, Фиксу сложно отказать, если не сказать — невозможно. Это-то я в нем и люблю.
Но вот чего я не могу понять, что он хочет от меня. Ему не нужен секс, лишь любовь. Но кому, как не ему, знать, что для бессмертных это чувство запретно. Я люблю многое в нем, но не его самого. Хотя нет, я вру... последнее время я часто вру, даже сама себе. Я люблю его просто потому, что люблю. И полюбила его в тот момент, когда вышла из портала и увидела мальчишку, увлеченно спорящего с одной из задержавшихся душ. Глупо.
А Фикс тем временем занял освободившееся место и вложил в ладонь эльфу пару монет в благодарность за одолженную гитару. Он размял пальцы и пробежался по струнам, пробуя инструмент. Было заметно, что он не привык к эльфийской пятнадцатиструнной гитаре, но через пять минут он уже свободно наигрывал тихий мотив.
Я уткнулась подбородком в ладони и смотрела на него. Что ж, остается надеяться, что он безголос настолько, что это затмит все прочие замечательные качества. Соблазн сказать ему, что мое мнение изменилось, был слишком велик.
...Рен уревай дегорен сет пероу.
Рен варед, порен виг дерр...
Он пел на языке своего родного Изначального мира. Он пел для меня и обо мне.
... Ты держишь в руках судьбы мира.
Ты важен, напыщен и строг.
Ты знаешь все тайны Вселенной.
Кто ты? Ты конечно же Бог.
Проблемы людей непонятны
Еще бы! Они ж не твои!
Их просьбы глупы и невнятны,
Зовешь про себя их — «рабы».
Для тебя они словно дети:
Неумны, низкорослы, слабы...
Охраняешь создания эти,
Хоть они безнадежно глупы...
Ты считаешь — вполне справедливо,
Что твой дар бесполезен порой,
И всегда отвечаешь гневливо,
Когда кто-то сравнит их с тобой.
И они ничего не умеют,
Чего бы не умел и ты сам,
И часто безумно наглеют,
Призывая тебя к чудесам.
Но вглядись... есть чему поучиться:
Они могут прощать и любить,
За любимого заступиться,
Ненавидеть, искать и дружить...
Скажешь — можешь и ты это?
Разве было в твоей судьбе
Хоть одно безумное лето,
Отданное счастью, любви, луне?
Скажешь — ты этого просто выше?
И не нужно это тебе?
Знай же — поцелуй под дождем на крыше
Куда круче Земли в руке...
Да, ты можешь любить, я знаю,
Но не ты — человек в тебе,
И, безбожно людей презирая,
Ты завидуешь их судьбе.
И однажды, задохнувшись от боли
Одиночества тысяч лет,
Ты найдешь в себе силы признаться
И в зеркало посмотреть.
Что увидишь ты там? Человека
Того самого, что презирал.
Того самого, что в счастье том
Благодарность тебе кричал...
Да, открытие будет жестоко,
Но со временем, счастливым тебе,
Ты порадуешься умному богу,
Что открыл человека в себе... [14]
Он отложил в сторону гитару и поклонился. Ответом ему было молчание.
— Что, я так плохо спел?! — ухмыльнулся он.
— Убирайся! — Эльф вырвал из рук Фикса гитару. — Убирайся, чужак. Ты не нужен здесь, ты здесь лишний.
Фикс широко улыбнулся. Фикс смеялся над собой, над своей наивностью. Я чувствовала, как внутри у него поселилась горечь. «Чужак»... Он был частью существа, создавшего Сферу, но чужим ей.
— Ты замечательно спел, — внезапно вырвалось у меня. Бросив на стол пару золотых, вытащенных из межпространственного кармана, я повернулась к эльфу:
— Вы, Сотворенный, оскорбили меня, не поприветствовав должным образом. Будьте уверены, король и моя сестра, Изумруд дай Драгон, будут извещены о том, что вы оскорбили Дракона и Привратника.
Оставив побелевшего эльфа разевать рот в судорожной попытке выдавить из себя извинения, мы шагнули в портал. Интересно, откуда во мне эта мелкая мстительность? А мелкая ли она? Этот эльф, сам того не понимая, ударил Фикса по самому больному месту, можно сказать, наступил на любимую его мозоль...
— Все так сложно... — Мы шли по пустынной набережной одного из человеческих миров. — Все так запуталось. Я уже не понимаю, что чувствую и чего хочу. Я уже не понимаю, кто я.
— А кем ты хочешь быть?
— Умным богом, — усмехнулась я. — Тем самым, что однажды нашел в себе человека.
— Так почему ты сопротивляешься этому? Я никогда не мог понять вас, Драконов. Вы люди, обретшие силу богов, но искренне отказываетесь от своего происхождения от своей сущности. Придумали для себя нелепую сказочку о том, что вы иные, не те, новые личности.
— Потому что это больно, Фикс. Быть человеком слишком больно. Я не отказываюсь от человека в себе, просто не хочу вновь умирать...
— Но ты выбрала смерть. Ты пожертвовала своим миром и своим народом ради жизни одного ребенка.
— Я не хочу говорить об этом. Могу сказать только — ты не поймешь, почему я готова уничтожить миллионы, но не могу пожертвовать жизнью этого конкретного Сотворенного.
— Почему же, пойму. Это та самая любовь, которую ты отрицаешь.
— Та самая. — Я упала на мраморный парапет и закрыла глаза. Свежий морской бриз взметнул мои волосы и принес с собой соленый запах свободы и ночи. Внизу шумели люди, радуясь какому-то празднику. Гремела музыка. Сияли мириады огней.
«Я свободен... — скандировали сотни голосов, подпевая музыкантам, — ... словно птица в небесах...»
А свободна ли я? Веками я задавала себе этот вопрос. Свободна ли я от оков, сковавших мой выбор? От оков ненависти к людям, а значит, и к себе? За полвека я многое поняла. Я повзрослела, совсем чуть-чуть, но повзрослела. Фикс был прав, я была ребенком, заплутавшим в темном лесу своих страхов. Мы все дети. Все — Драконы.
— Почему так, Фикс? Почему мы? Почему такая власть попала в наши неумелые руки? Мы ведь жестокие дети, дорвавшиеся до силы. Наши игры причиняют боль, но нам все равно. Мы поверили в свое всемогущество и в результате забыли, что смертны. Мы забыли, что мы — не боги.
— Ты спрашиваешь у меня? — Он сел рядом и откинул 8 сторону пиджак. Сейчас он выглядел словно один из студентов, пришедших на концерт — растрепанный, в джинсах и мятой рубашке. Он менял одежду в мгновение ока, уже даже не задумываясь. Фикс был своим в любом мире, среди любых существ. Многоликий, он, тем не менее, всегда оставался самим собой. А я? Какая я на самом деле? Только ли избалованный, помешанный на самой себе ребенок? Может ли быть, что почти три тысячелетия жизни не оставили никакого следа в моей душе?
— А у кого еще мне спрашивать? — хмыкнула я. — Кто-то недавно хвастался, что породил Драконов. Уже отказываешься от своих слов?
— Я не породил Драконов, я дал людям свободу, а Сфере димагию. А Драконы появились сами по себе. И ты не права насчет злых игр, вы принесли в Сферу и множество прекрасных, неповторимых вещей. Вы создали странные, не похожие ни на кого народы. Люди многих миров познали Сферу благодаря Тропе.
— Но наши дети ненавидят нас.
— Они молоды, они жаждут свободы. Жаждут власти. Таковы все смертные. И люди таковы, не только Сотворенные.
— Но где? Где мы ошиблись? Почему Время решило, что наш срок истек?
— Кто я, чтобы ответить на твой вопрос? Я не Время. Я не Изначальный. Я могу лишь предполагать, и то лишь с большой долей вероятности. Сфера очень молода, она такой же ребенок. Вы были ее сверстниками, ее наперсниками, ее спутниками. Но она взрослела, а вы нет. Вы не хотели брать на себя ответственность, не хотели отвечать за свои поступки. Она ждала. Терпеливо, веками. Но вы не одумались.
— Я хочу повзрослеть, Фикс. — Я повернулась к нему и улыбнулась. — И, когда мы встретимся вновь, я стану иной. Мы встретимся через две тысячи лет и вместе поведем полки в битву. Последнюю битву Сферы, в которой погибнут недостойные.
— И ты считаешь это взрослением?! — Он нахмурился. — Ох, Силь. Я бы поверил в то, что ты выросла, если бы ты отказалась от мести, а так...
Он рассерженно махнул рукой. Я же злилась и ничего не могла с этим поделать. Меня бесил этот покровительственный тон, словно Фикс разговаривал с неразумным младенцем. Не знаю, что на меня нашло...
— Считаешь, что ребенок способен на такое?! Ухватив Фикса за плечо, я заставила его повернуть голову и впилась в его губы поцелуем. И все замерло — затихла музыка и гомон людишек, погасла праздничная иллюминация. Во всем мире остались лишь мы. Звезды светили для нас, ветер пел... для нас...
Я слышала стук его сердца, чувствовала мятный привкус губ и тепло, исходившее от его тела. Секс... Он давал облегчение, давал удовлетворение, но это накрывшее меня с головой ощущение не было желанием.
«Люби меня...» — просило это странное существо, пришедшее из невообразимых далей, из мира, где все было иначе.
«Секс и дружба — все, что я могу предложить», — соврала я ему. Соврала, он это только что понял. Демон, я любила этого безумца! Хорошо хоть мысли он читать сейчас мои не может, и так слишком многое я позволила ему понять.
Нет, хватит думать о вечном! Прекрати, Силь! Какая к демонам разница, что я чувствую к нему. Сейчас и здесь он рядом, а остальное не имеет значения. Две тысячи лет пройдут, и мы встретимся вновь. Мы изменимся, не знаю, останется ли эта ниточка, которую я только что протянула между нами, целой.
Внезапно я почувствовала, как его сердце, только что бившееся в такт с моим, вздрогнуло и пропустило удар. Я оторвалась от его губ и побледнела. Ужас стоял в кошачьих глазах. Он смотрел через мое плечо. Я обернулась, зная, что... кого увижу...