— Как зовут? — спросил я казака.
— Захаром кличут, вашбродь, — молодцевато подкрутил ус казак, явно посчитавший, что у меня плохо с памятью.
— Не тебя, а коня.
Лицо станичника удивленно вытянулось, но он все же ответил:
— Гнедко.
— Молодец, Гнедко, — с полной серьезностью похвалил я коня, но в ответ увидел лишь угрожающую настороженность в глазах животины.
Да уж, в плане ума этой скотине до Орлика далеко, как до луны, но это ничего не меняет.
Вытащив портмоне, я извлек из него купюру в десять рублей и протянул казаку.
— Купишь ему чего-нибудь вкусного, ну и себя побалуй беленькой. Только на Гнедка потрать не меньше пятерки. Сегодня от него пользы было больше, чем от тебя.
Судя по физиономиям любопытствующих казаков, вечером в казарме им будет что обсудить. Даже интересно стало, за кого они меня примут — за чудака или за умалишенного?
По приказу Дмитрия Ивановича один из казаков тут же ускакал в город, а остальные принялись шарить в домах, не потеряв надежды поживиться. Я же подобных иллюзий не питал — это была засада, не нуждающаяся в вещественной приманке. В данный момент меня больше всего интересовало состояние паромобиля.
Вот скоты, все-таки испортили хорошую вещь!
С двигателем все было в порядке, как и с ходовой, а вот кузов обзавелся парочкой не очень-то эстетичных отверстий. Придется менять несколько пластин. Благо вся конструкция представляла собой набор клепаных секций.
А может, просто облагородить следы боевых действий для пущей крутизны? Нужно подумать и посоветоваться с Лехой, коль уж он числится у нас компаньоном и дизайнером.
Пока я рассматривал паромобиль, Бренников закончил с подготовкой места преступления для работы следственной группы.
— Не думал, что вы лошадник, Игнат Дормидонтович, — хмыкнул следователь, также присматриваясь к отверстиям в кузове паромобиля.
— Да какой там! — отмахнулся я — Просто неплохо познакомился со скакуном Евсея, вот и успел среагировать на странное поведение коня. Они же у казаков не только транспортные средства, но и друзья, а также сторожевые. Смотря как воспитают.
— А как дела у Евсея Петровича? — поинтересовался Бренников.
Раньше волколак был для него всего лишь простым казаком, но после награждения медалью лично из рук императора статус оборотня в глазах всех знавших его чиновников сильно поднялся.
— Вроде неплохо, — ответил я, вспоминая последнее письмо из станицы Поречье. — Здоровье уже поправил. Женился и даже успел устать от мирной жизни. Но к нам ему по-прежнему нельзя.
— Прискорбно, — ответил Бренников, покосившись на закончивших бестолковые поиски казаков.
Он явно намекал на то, что от одного Евсея толку было больше, чем от всей этой толпы.
Да уж, я тоже скучал по бывшему напарнику, но тут уж ничего не поделаешь. Конечно, в плане прикрытия Мыкола тоже хорош, но надежным другом упырь мне не сможет стать никогда. И дело не в моей ксенофобии или брезгливости, просто мы теперь слишком разные. Даже предводитель всех европейских упырей Влад Цепеш — и тот всего лишь имитирует поведение обычного человека, хоть и делает это мастерски.
Ждать следственную группу удобнее всего было сидя в паромобиле, где мы с Дмитрием Ивановичем и устроились. За неспешным разговором время прошло быстро, а дальше началась обычная служебная суета. Точнее, не совсем обычная. Рыжий меня откровенно разочаровал. Как только он понял, что стычка на границе с Топью не имеет прямого касательства к его наполеоновским планам, пришлый чиновник откровенно плюнул на временные служебные обязанности и отрядил к нам Леху в компании всего двоих городовых. Хорошо хоть мой друг самостоятельно догадался позвонить в городскую больницу, так что чуть позже должна прибыть телега для перевозки трупов.
Сначала Бренников рассвирепел от такого наплевательского подхода к делу, а затем как-то подозрительно расслабился. В чем дело, стало понятно буквально через пару минут.
— Алексей Карлович, — быстро составляя энергетическим пером какой-то документ, официально обратился следователь к опешившему от подобного поворота Лехе. В качестве столешницы Бренников использовал капот паромобиля. — Извольте ознакомиться.
Леха тупо уставился в бумажку. Я заглянул ему через плечо, движимый острым приступом любопытства.
Да уж, интересный финт.
Что-то я не помню подобных указаний в документах, выданных мне канцелярией генерал-губернатора, но сомневаться в компетентности и внимательности следователя точно не стану.
В уведомлении значилось, что, опираясь на широкие полномочия нашего отдела, Бренников забирает под нашу юрисдикцию дело о нападении шатунов. В качестве основания было приведено то, что ставший причиной перестрелки обыск имел целью изъятие и уничтожение дурманящих веществ.
Матюхин точно взбесится. К тому же мне было как-то жалко Леху, и сей посыл я попытался передать следователю выразительным взглядом.
— Ничего, — величественно кивнул Бренников, — господину губернскому секретарю пора привыкать к ответственности и учиться давать дозволенный уложениями отпор вышестоящим лицам. Алексей Карлович, вы ведь не станете утверждать, что сей документ противоречит уложениям?
И тут Леха меня откровенно удивил.
— Не стану, — мобилизовав все внутренние силы, с достоинством ответил мой друг. — Конечно, после того как ознакомлюсь с соответствующим приказом генерал-губернатора.
— Естественно, Алексей Карлович, — одобряюще кивнул Бренников, отчего Леха зарделся аки красна девица.
Ничего, привыкнет.
Сразу после этого Бренников начал раздавать приказы:
— Филимонов, — обратился он к уряднику, — оставь здесь пару казаков, пусть проследят за погрузкой тел.
— Мы покойников таскать не уговаривались, — нахмурился строптивый казак.
— От вас этого и не требуется, — недовольно поморщился Бренников и добавил чуть тише, но так, чтобы казаки услышали: — То обысков они проводить не хотят, то брезгуют к мертвякам прикасаться, право слово — не казаки, а кисейные барышни какие-то.
Как ни странно, явно хорошо расслышавший сказанное урядник не стал лезть в бутылку и даже как-то смутился, что ли.
Или мне это показалось?
— Игнат Дормидонтович, разрешите вернуться на базу? — все же решил обозначить мое верховенство следователь.
Похоже, он заметил, что меня слегка озадачила его бурная командная деятельность.
— Думаю, нам здесь больше делать нечего. Возвращаемся, — подыграл я Брениникову и жестом предложил Лехе забираться на заднее сиденье паромобиля.
Вернувшись на базу, мы подняли документы и действительно нашли в предписании генерал-губернатора пункт, касающийся возможности передачи нашему отделу расследования происшествий, имеющих отношение к тем самым дурманящим зельям.
Леха сразу приободрился, сделал выписку и, решительно вздохнув, отправился воевать с Матюхиным. А вот мне предстояло решить, куда поехать — домой или в «Русалку». Разумнее было бы сейчас выспаться, но простым сном напряжения последних дней не снять. Так что я отправился на встречу с Глашей.
«Русалка», как обычно в это время, светилась, словно новогодняя елка. Из открытых окон доносились музыка и смех девушек. Кто-то из гостей пытался надругаться над слухом окружающих мерзким исполнением популярного романса.
Каюсь, не удержал я свой болтливый язык и в подпитии рассказал Глаше о таком страшном оружии массового поражения, как караоке. Она издевалась надо мной три дня и все-таки уговорила заказать в Омске десяток пластинок с минусовками. Для этого пришлось обращаться к музыкантам Омского оперного театра. Они и наиграли под запись несколько модных мотивов. Тексты распечатали на картонках.
Вот теперь каюсь и страдаю. Бог с ними, с этими пьяными боровами, они и без моих новаторских идей горазды орать во все горло. Хуже то, что влюбившаяся в караоке Глаша не обладала ни слухом, ни голосом.
Ну вот как можно разговаривать столь милым и мелодичным голоском, а петь словно кошка, которой на хвост наступили?
К моему несоизмеримому счастью, когда я устал притворяться и изображать умиление от ее вокала, Глаша быстро все поняла и больше при мне не пела. Но вдали от моих ушей и в качестве бизнеса для заведения она так гоняла пластинки, что месяц назад мне пришлось заказывать еще одну партию записей в пяти экземплярах.
«Русалка» уже давно получила статус элитного заведения, и случайных людей здесь не водилось, а собирались исключительно чуть подпорченные сливки топинского общества. И все же у меня не имелось ни малейшего желания встречаться с кем-либо из гостей. Благо была возможность этого не делать.
Подогнав паромобиль к воротам хозяйственного двора борделя, я коротко нажал на рычаг клаксона. Местный завхоз — седоусый Харитон — быстро открыл створки, давая мне возможность заехать внутрь.
— Скажи хозяйке, что я здесь, — приказал я старику, а сам по служебной лестнице направился в будуар Глаши на втором этаже здания.
Каждый раз во время посещения «Русалки» в моей голове вертелись мысли о тех, кто здесь обитает. Чрезмерный романтизм и наивность взглядов на жизнь чужды мне по определению, и пропитанная цинизмом душа так и не отмякла в теле восторженного юноши. Но при этом воспринимать местных жриц любви с презрением — ну никак не получалось. Не знаю как там, в местных Америках и Европах, но наши ночные бабочки имели очень крепкие коготки, которыми цеплялись за жизнь изо всех сил, не отвлекаясь на самобичевание и терзания по поводу осуждения окружающих. Другие в этой ситуации попросту не выживали — быстро спивались и угасали.
Наряду с украшениями местные красавицы носили тонкие стилеты на подвязках, а после моего совета еще и острые заколки в волосах. Почти все были способны на убийство ради защиты своей жизни. И несмотря на свою профессию, принципиальности и своеобразной гордости у них было больше, чем у любой добропорядочной матроны. Звучит странно, но это так. Именно за все вышесказанное я всех их уважал, поэтому помогал и защищал. Причем, что бы там ни думали обыватели, совершенно бескорыстно. На данный момент «Русалка» являлась акционерным обществом во главе с генеральным директором Глафирой Тимофеевной Рябининой. От этих самых акционеров я получал нечто более важное, чем деньги: информацию.