– Саша Савватеев был способным мальчиком. Воспитанным, с товарищами ладил, да и конфликтов в классе у него не было. Правда, помню один любопытный случай. Я отправила двух мальчиков прямо с урока в парикмахерскую, раньше ведь такие установки были, что мальчикам с длинными волосами в школу ходить не полагалось. Саша долго возмущался, что это насилие над личностью, и вышел с ними из класса в знак солидарности. Он вообще был таким мальчиком, что радел за справедливость, и дети это знали и уважали его. – Глаза Нины Семеновны лучились добротой, и в них пряталась хитринка. – В конце урока они вернулись из парикмахерской – все трое пострижены наголо. В знак протеста, так сказать. Дети в классе то смеялись, то гудели, и конец урока был сорван. Я была в шоке. Я даже извинилась перед детьми, что они меня не так поняли. Конфликт, собственно, был исчерпан. Сейчас Саша, конечно, такой поступок не совершит, побережет прическу, она у него модная.
Аванесов думал, что ослышался. Он замер, как барс перед прыжком.
– А какую прическу сейчас носит Саша Савватеев?
– Обычную, молодежную.
– А вы его давно видели?
– Полгода назад. Он, конечно, изменился очень, вряд ли можно в нем узнать маленького мальчика. Стал таким серьезным молодым человеком, но душа, думаю, у него осталась светлая.
– Вы его по душе узнали?
– Молодой человек, не делайте из меня идиотку. Генеральная прокуратура, как мне известно, опять запросила дело об исчезновении Савватеева.
Аванесову показалось, что он сходит с ума.
– А вам откуда это известно, Нина Семеновна?
– Так это я в генеральную прокуратуру писала десятки писем. У меня и ответы есть. – Она достала откуда-то письма на официальных бланках. – Вот, полюбопытствуйте. Очень оперативно, между прочим, отвечают населению.
Аванесов восхищенно присвистнул.
– Ну женщины пошли! Одна запросто дозванивается до самого президента и заставляет чиновников напрягаться, другая в очень почтенном возрасте ведет переписку с генеральной прокуратурой.
Нина Семеновна, словно предвидя его вопросы, скромно заметила:
– Я думаю, вы тоже надеетесь на то, что справедливость восторжествует?
Руслан молча кивнул, а в горле зацарапало, как в детстве, когда ему хотелось заплакать. Он наклонился и поцеловал ей руку.
– Вы большая умница, Нина Семеновна! А вы где его видели, Сашу Савватеева?
– Да в булочной, милый человек, в булочной.
– В какой булочной?
– Да здесь, за углом, на соседней улице. Полгода назад, я же говорила. Он изменился очень, стал на маму похож.
– Он вас тоже узнал?
– Да что вы, кто обращает внимание на старух, – со спокойной улыбкой сказала она. – Все думают, что я давно умерла, – и засмеялась нежным, почти девичьим смехом. – А мне только девяносто пять, и я хочу еще немного пожить, отметить хотя бы столетие.
– У вас есть фотографии Саши Савватеева?
– Фотография его выпускного класса где-то была. Первое время меня ученики навещали, звонили, а потом завели семьи и поразъехались кто куда. Ходили слухи, что Саша уехал за границу после смерти матери. Я пыталась его найти, когда она умерла, но мальчик исчез, словно растворился в пространстве, и вот нате, в «булошной» за углом.
Нина Семеновна достала пухлые альбомы и тонкими пальцами, обтянутыми сухой кожей, начала перебирать фотографии. Ноготочки у нее были тоненькими, но с маникюром.
«Сейчас альбомов почти ни у кого дома нет, – подумал Руслан. – Все хранят фото в компьютере. Снимки не потрогаешь руками, не прижмешь к груди».
Из множества альбомов бывшая учительница открыла красный, в сафьяновом переплете и гордо сказала:
– Это я после окончания МГУ.
С черно-белой фотографии улыбалась молодая девушка с косой. На ней было скромное платье до колен, по нынешним временам старомодное. Девушка выглядела такой счастливой, молодой. Аванесов от души сказал:
– Обалдеть! Какая вы красавица!
– Была, не скрою, – кокетливо улыбнулась старушка. – А вот и Сашин выпускной класс. Двадцать три человека, шесть мальчиков.
Руслан вглядывался в юные незнакомые лица.
Нина Семеновна молчала и ждала, когда он закончит изучать фотографию.
– Я никого знакомого тут не нашел. Впрочем, я ведь не знал Сашу Савватеева. Помогайте, Нина Семеновна, где ваш любимый ученик? – и осторожно уточнил: – Вы точно его узнали полгода назад?
– Молодой человек, я не только рассказывала ему правила орфографии и пунктуации, но и бывала дома у Савватеевых. У него был такой цепкий взгляд, как будто он сверлил человека буравчиками. Это ему от мамы в наследство досталось.
– И вы хотите сказать, что через десятки лет в булочной вы углядели буравчики?
Она кивнула и сухоньким пальцем показала на мальчика во втором ряду.
– Вот он, Саша Савватеев.
Аванесов просто подпрыгивал на стуле, так ему не терпелось разглядеть подростка. Он смотрел на фотографию внимательно, несколько минут и пытался вспомнить, видел ли он где-то этот небольшой носик и пухлые щечки. Он не сразу понял, кому могут принадлежать эти глаза-буравчики, и мысль, которая внезапно возникла, показалась полнейшим абсурдом. Но когда части головоломки соединились в одну, Аванесов даже крякнул от удовольствия:
– Ну, Нина Семеновна! Ну, вы даете!
Со знакомыми женщинами ему последнее время несказанно везло.
Глава 33Похмельный коктейль по имени Серафима
Истории, связанные с родными и близкими людьми, в своих статьях Серафима старалась обходить, когда это возможно. Она понимала, что чувствует врач, когда не может оперировать родственников, потому что сложно быть хладнокровным, могут помешать эмоции.
Так произошло и с материалом о задержке учительских зарплат. Конечно, она узнала о проблеме от своих подруг-учительниц, новость сопровождалась комментарием.
– Только ты об этом в газете своей не пиши!
– Но почему? – искренне удивилась Серафима. – Надо обязательно сделать информацию публичной, вытащить ее из ваших «загашников», а то так и будете сидеть без зарплаты.
– Хорошо, уговорила. Только без ссылок на нас.
Об этом Симу и не надо было предупреждать. Половина ее «газетных информаторов» произносили эту же фразу, и она никогда не выдавала источники. Но дирекция школы сама вычислила «утечку» и провела воспитательную работу с Ириной и Асей. Подруги предъявили к Серафиме массу претензий.
– Мы же просили тебя!
– Да я никому не рассказывала, где получила сведения.
– А на работе знают и нас грозятся уволить.
Тогда подружки не разговаривали с ней несколько месяцев, но когда Сима дозвонилась на прямую линию президенту, то сами пришли к ней домой со словами поддержки и извинениями.
– Ты прости нас, дур!
Сегодня с утра Сима сама называла себя дурой. Голова не просто болела, а раскалывалась на мелкие части, и каждая эта часть еще на несколько кусочков, которые тоже дико ныли в районе затылка. Голова кружилась, в висках пульсировало, тошнота подступала к горлу, и все тело было беспомощным и слабым. Сима выпила воды, но тошнить стало еще больше, а во рту образовалась горечь. Новикова пить не умела и на всех журналистских посиделках, наблюдая, как коллеги опрокидывают один бокал за другим, тянула через соломинку сок.
– О боже, – застонала она. Вечер вчера удался, они с Ингой прилично выпили, почти не закусывая. Шинкова оказалась дамой на спиртное крепкой, а Сима, будучи не в состоянии проглотить такой объем, халтурила, периодически выливая виски то в сапог, то под стол. Весь персонал косметического салона наблюдал, как они уходили домой, обнявшись, и долго прощались у такси.
– Кошмар! Оказывается, ты тайная алкоголичка и вот вчера дорвалась! – корила и проклинала себя Сима. Громко зазвонил домашний телефон, и от этого звона в голове застучали молоточки.
– О-о-о-о! Говорите, кто это?
– Сима, Симочка, как ты? – это была Ирина. – Ты прости меня за вчерашнее, я просто сорвалась, когда увидела эту гадину.
– Ира, перестань, все было хорошо, как и договаривались. Прости, только я говорить сейчас не могу.
– Что-нибудь случилось? – голос Иры напрягся.
– Да пьяная еще со вчерашнего!
– Что ты? – не поняла Ира.
– Я пьяная, приду в себя, перезвоню.
Серафима подошла к зеркалу и отшатнулась, то, что она в нем увидела, скорее напоминало сушеный чернослив, а не лицо.
– Красавица писаная, ничего не скажешь!
Телефон зазвонил снова, Сима сняла трубку и измученно повторила:
– Ира, я же тебе сказала, что я пьяная со вчерашнего дня. Не могу никак протрезветь!
– Ну, вы даете, газетчица! – услышала она в трубке веселый голос Аванесова, это ее разозлило. – Вы, оказывается, тайная алкоголичка?
– Я, между прочим, ваше задание выполняла, товарищ следователь!
– Что-о? Я не помню, чтобы я просил вас надираться, ой, простите, напиваться! Вы прямо на глазах разлагаетесь.
– О-о-о… Мне и правда плохо, – Сима чуть не плакала. – А вы издеваетесь!
– «Скорая помощь», на выезд! Буду у вас через десять минут. Будем лечить, – коротко обнадежил он.
Серафима приложила ко лбу мокрое полотенце, открыла дверь и обреченно пошла к кровати.
– Пусть делает, что хочет.
Сима очнулась от запаха мяса и чеснока, что щекотал ноздри. Рядом с кроватью стоял Аванесов и держал в руках большую кружку.
– Это надо выпить.
Серафима не сопротивлялась, а глотала ароматную горячую жидкость. Бульон был жирный и очень вкусный.
– Что это?
– Хаш, армянское национальное блюдо, он восстанавливает силы, сейчас вам станет легче.
– Вот влетела, уж больше никогда, – измученно проговорила Серафима.
– «Вино запрещено, но есть четыре «но»: Смотря кто, с кем, когда и в меру ль пьет вино». Это Омар Хаям, – улыбнулся Аванесов.
– Я пила с Ингой Шинковой, – она поморщилась.
– Отличная у вас собутыльница была. Не смогли ей противостоять? Она, наверное, не болеет, – рассмеялся Руслан.