Ни громкие голоса друзей, начинавшие звучать еще громче после нескольких кружек выпитого эля или пива, ни скрипачи, игравшие веселые зажигательные мелодии, — ничто не радовало Солей. В ее мыслях было место только для Реми. Она видела, как он пробирается сквозь заросли леса, как плывет в каноэ вверх по течению, как устраивается на ночлег прямо под открытым небом. Господи, как бы ей хотелось быть рядом с ним! Думает ли он о ней так же часто, как она о нем? Солей молилась, чтобы это было именно так.
Конечно, она тосковала по Луи, Марку и Мадлен, тем более что от них не было никаких известий. Раз или два в году деревенский кюре получал газеты из Старого Света и знакомил всех с событиями, происходившими во Франции, хотя все сведения были соответственной давности. Все новости из Галифакса, Аннаполис-Ройял или Бобассена они узнавали только от редких прохожих.
Очень немногие в Гран-Пре могли читать газеты или письма, за исключением старого месье Ганьона, ровесника дедушки. "И если бы Реми нашел возможность послать мне письмо, то я скорее всего пошла бы с ним к месье Ганьону, чтобы он прочел его, а не к отцу Кастэну", — думала Солей. Ей стало не по себе, когда она подумала о том, что Реми умеет писать, что он посещал школу, что он, если потребуется, может начертить на бумаге больше, чем только свое имя. Его жизнь так отличалась от ее собственной. Он почти не помнил своих родителей. Его отец утонул в море, когда Реми был еще малышом. После этого мать прожила только одну зиму и вскоре умерла. У него еще была младшая сестра, но она не прожила и года. Так что Реми остался совсем один. С пятилетнего возраста он переходил из одной семьи в другую, включая и семью его дяди Гийома. Как-то он провел два года в Аннаполис-Ройял, где его научили читать и писать. С двенадцати лет он начал вести самостоятельную жизнь.
Реми никогда не знал, что значит ощущать любовь и поддержку такой большой семьи, как у Солей. У него никогда не было своего собственного дома, хотя он очень хотел его иметь. Той ночью, которую Реми и Солей провели в объятиях друг друга, они мечтали о доме, который он хотел построить, о том, как тепло и уютно в нем будет и как он наполнится, если на то будет божья воля, голосами детей.
Как быстро он вошел в ее жизнь! Иногда, тоскуя по нему, Солей еле сдерживалась, чтобы не зарыдать. Барби и Эмиль никогда не спрашивали, почему она постоянно ходит с красными глазами. Они, конечно же, знали почему. Она хотела, чтобы они поняли, что, если бы отец дал согласие на свадьбу, ей не пришлось бы сейчас так страдать.
Зима выдалась очень суровой. Температура редко поднималась выше нуля. Мужчины проводили в доме времени больше, чем обычно. Эмиль казался каким-то притихшим, Солей и не помнила отца таким. Он все время что-то латал и чинил, мастерил кожаную или деревянную обувь, но делал все это без своих обычных добродушных шуток. Было ясно, что его мысли заняты Луи, что он очень беспокоится о нем.
Близнецы пытались как-то растормошить всех. До Антуана наконец-то дошло, что Селест не равнодушна к нему, но, далекий от мысли о женитьбе, он отнесся к своему открытию как к поводу для очередной шутки. Они с Франсуа строили планы, как бы разыграть бедняжку, хотя Солей иногда казалось, что Франсуа делает это без особого энтузиазма. "Что, если он и вправду испытывает какие-то чувства к Селест?" — думала Солей, не находя тем не менее оправдания его глупости.
Морозы не ослабевали. Миновали праздники, которые в этот раз отмечались без обычного размаха. До весны было еще далеко, а все уже мечтали о конце холодов.
В начале января на пороге дома Сиров неожиданно появился закутанный до самых бровей месье Ганьон. Когда Солей открыла ему, она была ослеплена искрящимся под лучами солнца снегом. И какое-то время после того, как она закрыла дверь, ее глаза по-прежнему ничего не видели.
— Входите, месье, входите, — тепло приветствовала она гостя. — Садитесь к огню рядом с дедушкой и выпейте чаю. Я сейчас приготовлю вам кекс с изюмом.
Эмиль, вырезавший деревянный игрушечный кораблик, поднялся навстречу гостю:
— Чай, и будь я проклят, девочка, человек, который проделал путь из деревни до нашего дома в такой мороз, нуждается в более крепком и горячем напитке, чем чай. У меня имеется как раз то, что нужно, месье, то, что нужно! Бутылка доброго коньяка, проделавшего путь от самой Франции. Я припас его как раз для такого случая.
Дед ухмыльнулся, вынул изо рта трубку и протянул испещренные голубыми прожилками руки к огню.
— А, брэнди. Я не откажусь пропустить немного, дружище!
Только после того, как месье Ганьон выпил порцию коньяка и принялся за вторую, он объяснил причину своего визита.
— Несколько дней назад у нас в Гран-Пре остановился гость из Бобассена. Он направлялся в Аннаполис-Ройял. Я пытался найти хоть кого-нибудь, чтобы сразу же известить вас, но не нашел. И вот только сегодня смог выбраться сам.
Он осушил свою кружку и, не колеблясь, протянул ее снова, когда Эмиль поднял бутылку, чтобы налить ему по третьей.
— Превосходно, месье, превосходно! Я не припомню, когда еще пил что-либо подобное! Ну так вот. Приезжий сказал, что у него имеется известие для Сиров.
Солей замерла. Ей показалось, что ее сердце сейчас выскочит. "Реми?" Она задрожала от страха и возбуждения.
— Я старый человек, и моя память стала меня подводить. Но я постараюсь вспомнить. Молодой Луи просил передать вам, что они все благополучно добрались до Бобассена, где он и его семья пробудут несколько недель до тех пор, пока его жена не сможет продолжить путешествие. У них все в порядке, и они рассчитывают добраться до острова Сен-Жан на баркасе вместе с двумя другими семьями. Всего их четырнадцать человек, включая детей.
"Не Реми! Это Луи и Мадлен, и у них все хорошо!" Солей облегченно вздохнула.
— С другими семьями! Благодарю тебя, господи!" — сказала Барби, сложив руки в молитве. — По крайней мере рядом с Мадлен будет другая женщина, и ей не придется просить мужчин, когда наступит ее время.
— Ее время наступит еще не скоро, — резко бросил Эмиль.
— Ну да, разве можно быть уверенным в таких вещах? В любом случае она будет чувствовать себя спокойнее в женской компании! Знаете, месье, мой сын — прекрасный муж. Но он мужчина. А что мужчины смыслят в этом? — Под мужчинами Барби подразумевала и своего собственного мужа. — Приезжий что-нибудь говорил о нашем маленьком внуке Марке?
Месье Ганьон потряс головой.
— Только то, что у них все хорошо. Я очень рад, что принес вам добрые вести о Луи. Ведь сейчас вокруг происходит так много плохого.
— О чем это вы, месье? — спросил Эмиль, отпивая из своей кружки.
— Англичане снова обеспокоены. Им не нравится, что мы живем в мире, трудимся на своих полях, ловим рыбу, занимаемся торговлей, — месье Ганьон нахмурился. — Индейцы и какая-то часть наших наиболее нетерпеливых молодых людей продолжают провоцировать их солдат. На прошлой неделе уже произошел один случай у казармы, подстроенный ребятишками! Они швырялись камнями и вели себя безобразно. Одному солдату разбили нос, другому — поранили губу. Солдаты поймали мальчишек и продержали в казарме всю ночь, пытаясь дознаться, кто подговорил их на это.
Эмиль допил свою кружку:
— Скорее всего, не родители. Ведь это дурацкая затея, все равно что овце дразнить волка.
Дед и месье Ганьон закивали.
— Это кто-то из молодых людей, из тех, кто прекрасно осознает всю опасность своей затеи. Из тех, кто объединяется с индейцами и совершает набеги на фермы и деревни англичан, поджигая и грабя их… — продолжал гость.
— И натравливая англичан на всех нас, — согласился с ним Эмиль и вздохнул. — Что еще нового в Бобассене? Полковник Лоуренс не предпринимал новой попытки захватить город и форт Бозежур? Моему сыну ничего не угрожает?
Месье Ганьон встрепенулся, он разомлел от тепла и коньяка после своей утомительной прогулки.
— Нет, хотя люди продолжают бояться этого. Ясно, что не Лоуренс поджег церковь в Бобассене. Это сделал отряд индейцев под предводительством аббата Ле Лутра.
— Постыдное дело, — заметил Эмиль после недолгого молчания, прерываемого только потрескиванием пламени, — вытеснять наших собственных поселенцев, пытаться силой выдворить их в Канаду. Ле Лутр — священник и француз, а временами совершает поступки, непростительные даже для врага. Я слышал, что кто-то из его добровольцев вернулся домой. Это так?
Месье Ганьон кивнул:
— Да, так. Но полковник Лоуренс объявил, что тот из поселенцев, кто покинет свою землю и уйдет добровольцем к врагам — так англичане называют наших людей, скрывающихся на территории Канады, — считается нарушившим договор и, следовательно, лишается права на владение землей…
— В трудное время мы живем, — заметил Эмиль. — Мы должны остудить свои головы и оставить в покое англичан. Тогда и они не тронут нас.
Слушая отца, Солей молилась, чтобы он оказался прав. Но она очень боялась, что он ошибается.
13
Раз в неделю, за исключением тех случаев, когда соседи собирались вместе, чтобы потанцевать, выпить и повеселиться в компании, Солей и Селест встречались после обеда и шли гулять. Они не боялись холода, взбирались на самый верх дамбы, бродили там, и никто на много миль вокруг не мог слышать, о чем они говорят. Здесь они делились друг с другом секретами и мечтали, пока холод не начинал пробирать их, заставляя прыгать, чтобы согреть окоченевшие руки и ноги.
Селест уже отчаялась дождаться от Антуана предложения.
— Иногда он такой ласковый… Сказал мне, что я хорошенькая, что ему нравится мой яблочный пирог, что к тому же я лучше всех танцую. А потом, — тут в голосе Селест послышалось негодование, — он и Франсуа обманом заставляли меня поцеловать Франсуа! — она чуть не плача посмотрела на подругу. — Может ли парень делать такое, если ему действительно нравится девушка?
— Я не знаю. Близнецы еще так неопытны во многих вещах… Вот, сегодня, к примеру, они выскочили во двор, катались по льду и дурачились как малые дети, вроде Жака или Анри.