Бесспорно, некоторые транзиты успешнее, чем другие. То, как они разворачиваются, многое говорит о будущей администрации. Транзит Ричарда Никсона в 1968-69 годах был первым примером современных транзитов, с тщательным анализом каждого крупного ведомства исполнительной власти. Транзит Рональда Рейгана в 1980-81 годах стал вехой в следовании принципу “Кадры — это политика”, сосредоточенный на выборе людей, которые будут придерживаться платформы Рейгана. Транзит Дональда Трампа в 2016-17 годах был… Ну, это был Дональд Трамп.
Я провел ночь выборов, 8–9 ноября 2016 года, в студии «Фокс Ньюс» на Манхэттене, ожидая возможности прокомментировать в эфире приоритеты внешней политики “следующего президента”, которые, как все ожидали, произойдут в десять вечера, сразу после объявления победы Хиллари Клинтон. Я, наконец, вышел в эфир около трех часов следующего утра. Так много времени для заблаговременного планирования, не только в «Фокс», но и в лагере избранного президента. Мало кто из наблюдателей верил, что Трамп победит, и, как и в случае с провальной кампанией Роберта Доула против Билла Клинтона в 1996 году, предвыборная подготовка Трампа была скромной, отражающей надвигающуюся гибель. По сравнению с операцией Хиллари, которая напоминала большую армию на марше, силы Трампа, казалось, состояла из всего из нескольких сильных душ, у которых зато было время. Таким образом, его кампания была не готова к неожиданной победе, что привело к немедленным столкновениям с волонтерами переходного транзита и списанию почти всей предвыборной продукции. Начинать все сначала 9 ноября было вряд ли благоприятно, особенно с учетом того, что основная часть переходного персонала находится в Вашингтоне, а Трамп и его ближайшие помощники работали в Башне Трампа на Манхэттене. До победы Трамп вообще не понимал многого из того, что делал огромный федеральный бегемот, и он мало прибавил знаний (если вообще прибавил) за время транзита, что не предвещало ничего хорошего для его работы на посту.
Я сыграл незначительную роль в кампании Трампа, за исключением одной встречи с кандидатом в пятницу утром, 23 сентября, в Башне Трампа, за три дня до его первых дебатов с Клинтон. Хиллари и Билл учились на год раньше меня в юридической школе в Йеле, поэтому, в дополнение к обсуждению национальной безопасности, я предложил Трампу свои мысли о тактике выступления Хиллари: она будет хорошо подготовленной и продуманной, следуя заранее заготовленному плану, несмотря ни на что. Она не изменилась за сорок с лишним лет. Трамп тоже был таким же, как и на нашей первой встрече в 2014 году, до выдвижения своей кандидатуры. Когда мы закончили, он сказал:
— Вы знаете, ваши взгляды и мои на самом деле очень близки. Очень близки.
На тот момент я был широко вовлечен в самую разнообразную деятельность: старший научный сотрудник Американского института предпринимательства, корреспондент «Фокс Ньюс», постоянный участник выступлений, юрисконсульт крупной юридической фирмы, член корпоративных советов, старший советник глобальной частной инвестиционной компании, и автор еженедельных колонок. В конце 2013 года я сформировал комитет и суперкомитет политической активности для помощи кандидатам на выборах в Палату представителей и Сенат, которые верили в сильную политику национальной безопасности США, распределяя сотни тысяч долларов непосредственно кандидатам и тратя миллионы на независимые расходы в кампаниях 2014 и 2016 годов, и готовился сделать это снова в 2018 году. У меня было полно дел. Но я также служил в последних трех Республиканских администрациях, а международные отношения интересовали меня еще со времен учебы в Йельском университете. Я был готов снова вступить в игру.
Новые угрозы и новые возможности стремительно надвигались на нас, и восемь лет правления Барака Обамы означали, что многое нужно исправлять. Я долго и упорно думал о национальной безопасности Америки в бурном мире: Россия и Китай на стратегическом уровне; Иран, Северная Корея и другие страны-изгои, претендовавшие на обладание ядерным оружием, нарастающие угрозы радикального исламистского терроризма на неспокойном Ближнем Востоке (Сирия, Ливан, Ирак и Йемен), ситуация в Афганистане и за его пределами; и угрозы в нашем собственном полушарии, такие как Куба, Венесуэла и Никарагуа. Хотя во внешней политике ярлыки могут быть полезны только для интеллектуально ленивых, мне нравилось говорить, что моя позиция “проамериканская”. Я следовал Адаму Смиту[2] в экономике, Эдмунду Берку[3] в общественной жизни, «Запискам федералиста» [4]в вопросах о значении правительстве и синтезу взглядов Дина Ачесона[5] и Джона Фостера Даллеса[6] на вопросы национальной безопасности. Моя первая политическая кампания состоялась в 1964 году от имени Барри Голдуотера[7].
По совместной работе в прошлом я был знаком с высокопоставленными участникам предвыборного штаба Трампа, такими как Стив Бэннон, Дэйв Босси и Келлиэнн Конвей, и в разговорах с ними заходила речь о том, что мне могло бы найтись место в администрации Трампа. Как только начался период транзита, я счел разумным предложить свои услуги в качестве государственного секретаря, как это сделали другие. Когда Крис Уоллес вышел со съемочной площадки «Фокс» рано утром 9 ноября, после объявления результатов гонки, он пожал мне руку и сказал, широко улыбаясь: “Поздравляю, господин госсекретарь”. Конечно, не было недостатка в претендентах на пост главы Госдепартамента, что породило бесконечные спекуляции в СМИ: сперва наиболее вероятным кандидатом был Ньюта Гингрич, затем Руди Джулиани, Митт Ромни и снова Руди. Я работал с каждым из них, уважал их, и каждый по-своему заслуживал доверия. Я уделяю этому особое внимание, потому что в то время шла постоянная болтовня (и даже давление на меня), что я должен удовлетвориться должностью заместителя Госсекретаря, что меня никак не устраивало. То, что произошло дальше, продемонстрировало трамповский стиль принятие решений Трампом и дало (или должно было дать) поучительный урок.
В то время как все ранние “главные претенденты” придерживались в целом консервативной идеологии, они несли с собой разное прошлое, разные взгляды, разные стили, разные плюсы и минусы. Были ли среди этих вариантов (и других, таких как сенатор от Теннесси Боб Коркер и бывший губернатор Юты Джон Хантсман) общие, последовательные качества и достижения, к которым стремился Трамп? Очевидно, что нет, и наблюдатели должны были спросить: каков реальный принцип, управляющий процессом отбора персонала Трампом? Почему бы не назначить Джулиани генеральным прокурором, для чего он как будто был создан? Или назначить Ромни, который доказал свои неоспоримые способности к стратегическому планированию и управленческие навыки, главой администрации Белого дома? И сделать Гингрича, с его десятилетиями творческого теоретизирования, царем внутренней политики Белого дома?
Искал ли Трамп только людей из “центрального кастинга”? Много говорилось о его предполагаемой неприязни к моим усам. Как бы то ни было, он сказал мне, что это никогда не было фактором, отметив, что у его отца тоже были усы. Кроме психиатров и тех, кто глубоко интересуется Зигмундом Фрейдом, к которым я, безусловно, не отношусь, я действительно не верю, что моя внешность сыграла роль в мышлении Трампа. Но если дело действительно в усах — Боже, помоги стране. Привлекательные женщины, однако, попадают в другую категорию, когда речь заходит о Трампе. Лояльность была ключевым фактором, который Джулиани доказал вне всяких сомнений в течение нескольких дней после того, как лента «Аццесс Голивуд» стала достоянием общественности в начале октября. Как сообщается, Линдон Джонсон однажды сказал о своем помощнике: “Я хочу настоящей преданности. Я хочу, чтобы он поцеловал меня в задницу в полдень и сказал мне, что она пахнет розами”. Кто бы мог подумать, что Трамп так много читал об истории? Позже Джулиани был чрезвычайно любезен со мной и после того, как он вышел из схватки за кресло госсекретарем он говорил: “Я бы выбрал Джона. Я думаю, что Джон потрясающий”.
Избранный президент позвонил мне 17 ноября, и я поздравил его с победой. Он рассказал о своих недавних разговорах с Владимиром Путиным и Си Цзиньпином и выразил надежду на встречу во второй половине дня с премьер-министром Японии Синдзо Абэ.
— Мы пригласим вас сюда в ближайшие пару дней, — пообещал Трамп, — и мы рассчитываем на вас в ряде ситуаций.
Некоторые из первых кадровых решений появились на следующий день, когда генеральным прокурором был назначен Джефф Сешнс (вычеркиваем Джулиани), советником по национальной безопасности — Майк Флинн (вознаграждая его неустанную службу во время предвыборной кампании) и директором ЦРУ — Майк Помпео. (Через несколько недель после объявления о назначении Флинна Генри Киссинджер сказал мне, что он уйдет в отставку в течение года. Хотя он не мог знать, что должно было произойти, Киссинджер отчетливо видел, что Флинн оказался не на своем месте). Шли дни, все больше членов Кабинета и высокопоставленных чиновников Белого дома появлялись публично, в том числе 23 ноября губернатор Южной Каролины Никки Хейли в качестве посла в ООН в ранге члена Кабинета — странный шаг, учитывая, что даже сам госсекретарь еще не был выбран. У Хейли не было квалификации для этой работы, но для человека с президентскими амбициями было идеально поставить галочку в графе “внешняя политика” в своем предвыборном резюме. В ранге члена кабинета или нет, посол в ООН был частью государства, и последовательную внешнюю политику США может иметь только госсекретарь. Вот вам и Трамп, который выбирал подчиненных для формирования государственного микрокосма, даже не имея на примете госсекретаря. По определению, впереди были проблемы, особенно когда я услышал от сотрудника Хейли, что ее-то Трамп и считал госсекретарем. Хейли, по словам ее сотрудника, отклонила предложение из-за отсутствия опыта, который она, очевидно, надеялась приобрести в качестве посла в ООН.