[22] в Париже, что у нас с ним была приятная беседа в Москве, и что я был очень профессиональным и конкретным. На Трампа это не произвело впечатления. Когда мы пожимали друг другу руки на прощание, Путин улыбнулся и сказал, что он видел, что я еду на Кавказ.
Я вернулся домой с ощущением, что Россия, всегда готовая свалить вину на нас, особенно перед вечно нервничающими европейцами, проведет формальную кампанию против нашего выхода из РСМД, раздражающую, но не угрожающую. Я не предвидел серьезных пропагандистских усилий или чего-либо еще, что могло бы помешать нашему окончательному выводу. Тем временем брифинги для союзников в Брюсселе и столицах проходили хорошо. Возвращаясь из Тбилиси, моей последней остановки, я поговорил со Столтенбергом, который сказал, что все больше и больше союзников теперь понимают логику нашей позиции. Однако он также сказал, что несколько стран все еще сопротивляются признанию того, что Россия нарушает ДРСМД, потому что они боятся, что если они признают, что русские нарушили договор, это может означать, что однажды в будущем им, возможно, придется принять ядерное оружие на своей территории. На мой взгляд, это было безумием: никто из союзников не был готов признать реальность, потому что они боялись последствий ее признания. Неужели они действительно верили, что если не признают этого, то это не будет правдой? Многие настаивали на дополнительной отсрочке перед выходом — тонко завуалированный способ выиграть время, чтобы полностью предотвратить его, поэтому меня беспокоила ощутимая оппозиция со стороны Мэттиса.
В Париже на праздновании столетия Дня перемирия я встретился с Седвиллом, Этьеном и Яном Хеккером (нашим немецким коллегой), чтобы обсудить стремление Германии к еще одной 60-дневной задержке. Я не соглашался, особенно учитывая очевидное желание Трампа как можно раньше, но вопрос остался нерешенным.
На саммите Ассоциации государств Юго-Восточной Азии в Сингапуре в середине ноября, где я сопровождал вице-президента Пенса, нам неожиданно удалось переговорить с Путиным. Вокруг толпилась охрана, поэтому мы привлекли много внимания, когда другие уходили. Пенс хотел поднять вопрос о вмешательстве России в выборы, но обсуждение быстро перешло в другое русло. Путин спросил, как обстоят дела со встречей с Трампом на предстоящей встрече G20 в Аргентине, чтобы обсудить стратегическую стабильность и новые технологии, что, безусловно, было бы интересно. Путин, казалось, потерял интерес к РСМД, сказав мне через переводчика, что он понял наши аргументы и логику в отношении решения о выходе из ДРСМД, которое я воспринял как признание нашего общего взгляда на Китай. Я сказал, что мы свяжемся с ними по поводу планирования G20.
Однако Германия продолжала настаивать на отсрочке, поэтому 26 ноября я объяснил Трампу, что мы должны объявить о выходе на встрече министров иностранных дел 4 декабря, а не давать Германии еще шестьдесят дней. Россия все еще пыталась запугать европейцев, и риск дальнейших задержек просто не стоил того. Трамп согласился, также теперь обеспокоенный тем, что дальнейшие задержки заставят нас выглядеть слабыми в глазах России. Это был ключик к Трампу — его страх продемонстрировать то, что в его миропонимании считается слабостью.
На следующий день Трамп принял нас по другим вопросам и между прочим мы вернулись к теме выхода из ДРСМД. Мэттис отстаивал позицию Германии о дополнительной 60-дневной отсрочке. Может быть, у него какая-то своя собственная повестка дня? Я еще раз призвал Трампа поставить точку 4 декабря, и он сказал:
— Я согласен. Это будет победой для Джона. Мы объявим о выходе 4 декабря.
Я давил, добиваясь от него одновременного объявления о приостановке наших договорных обязательств из-за существенного нарушения Россией, концепции, отдельной от выхода, которая позволила бы нам начать “нарушать” договор, даже пока тикали 180-дневные часы. Верховный Главнокомандующий не возражал.
Но, конечно, на самом деле это был еще не конец, и на встрече G20 в Буэнос-Айресе 1 декабря Меркель предприняла еще один шаг в своих двусторонних отношениях с Трампом. Она сказала, что полностью согласна с тем, что Россия нарушила договор, но пожаловалась, что между Россией и США не было никаких политических переговоров, что было нонсенсом — такие переговоры были не только при Трампе, но даже при Обаме. Трамп спросил, что я думаю, и я снова призвал его действовать по плану, уведомив о выходе 4 декабря. Трамп сказал, что не хочет выглядеть слабым в глазах России, а Меркель пообещала, что поддержит нас, если мы дадим ей шестьдесят дней. После короткого обсуждения Трамп сказал, что согласен со мной, но, тем не менее, даст Меркель два месяца, которые она хотела и вот после этого мы выйдем из ДРСМД уже точно. Мы с Помпео подчеркнули, что речь идет только о двух месяцах и не больше, и Меркель согласилась. Тогда я потребовал, чтобы немцы немедленно объявили о своей поддержке нашего решение о выходе из договора. Именно поддерживают, не какая-то другая формулировка (например, “понимают”, что ранее пытался использовать Хеккер). Меркель снова согласилась. Пожалуй, это лучшее, чего от них можно было добиться. Мы обсуждали, как объяснить это другим союзникам, и Трамп предложил сказать: “По просьбе Германии и других стран мы прекратим действие Договора о РСМД через шестьдесят дней”. Поразительно, но он все еще не понимал, что помимо этой задержки остается обязательный 180-дневный период ожидания, но было уже слишком поздно ему это втолковывать.
Мы объявили о намерении выйти из Договора 4 декабря, все прошло хорошо, и 1 февраля 2019 года мы официально отозвали свое участие. Русские объявили о немедленной приостановке любых новых переговоров по контролю над вооружениями, что стало неожиданной побочной выгодой. Верховный жрец американских контролеров вооружений назвал меня “наемным убийцей соглашения о ядерных вооружениях”, что я воспринял как комплимент. По прошествии нескольких месяцев возникла некоторая суматоха, но в 12:01 утра в пятницу, 2 августа, США вышли из Договора о РСМД. Отличный день!
Другие двусторонние и многосторонние договоры с участием России и Соединенных Штатов также должны попасть под топор, не говоря уже о многочисленных многосторонних соглашениях, которые США заключили по глупости прежних администраций. Трамп, например, с готовностью согласился отменить подписанный Обамой Международный договор о торговле оружием, который никогда не был ратифицирован Сенатом. Против него еще на этапе подготовки выступали группы по борьбе с контролем над оружием в США — начиная хотя бы с меня в бытность заместителем госсекретаря в администрации Буша-младшего. Выступая на ежегодном съезде Национальной стрелковой ассоциации 26 апреля 2019 года в Индианаполисе, Трамп получил бурные овации, когда подписал указ о выходе из этого договора прямо перед аудиторией.
Трамп также вывел США из Парижского соглашения об изменении климата, шаг, который я поддержал. Это соглашение влияло на изменение климата примерно в той же степени, как перебирание четок и в меньшей, чем зажигание свечей в церкви (вы же понимаете, что церковные свечи надо запретить ради уменьшения углеродного следа?). Соглашение просто требовало от подписавших сторон установить национальные цели, но не говорит, какими должны быть эти цели, и не содержит механизмов принуждения. Это теология, маскирующаяся под политику, все более распространенное явление в международных делах.
Список других соглашений, от которых следует отказаться, длинный, включая Конвенцию по морскому праву и два других, от которых США должны быть немедленно освобождены. Договор по открытому небу 1992 года (который вступил в силу только в 2002 году) теоретически допускает невооруженные военные наблюдательные полеты над территориями более тридцати подписавших его сторон, но с момента его создания вызывает споры. Он давал преимущества России, но устарел и, по сути, бесполезен для Соединенных Штатов, потому что нам больше не нужно пролетать над их территорией. Выход США явно отвечал бы нашим национальным интересам, лишая Россию, например, возможности совершать полеты на малой высоте над Вашингтоном и другими особо чувствительными объектами. Когда я уходил в отставку, рассматривался вопрос о том, чтобы покинуть «Открытое небо», и в сообщениях прессы указывалось, что эти усилия, которые я по-прежнему полностью поддерживаю, продолжаются.
Аналогичным образом, отмена подписания Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний должна быть приоритетом, чтобы Соединенные Штаты могли снова проводить подземные ядерные испытания. Мы не испытывали ядерное оружие с 1992 года, и, хотя у нас есть обширные программы по проверке безопасности и надежности наших запасов, без испытаний нет абсолютной уверенности. Мы так и не ратифицировали Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний, но мы оказались в подвешенном состоянии “международного права”. Статья 18 Венской конвенции о праве международных договоров, возможно, основанная на “обычном международном праве”, предусматривает, что стране, которая подписала, но не ратифицировала договор, запрещается предпринимать действия, которые нанесли бы ущерб “предмету и смыслу” договора. Отмена подписания Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний дала бы понять, что США будут принимать будущие решения о подземных ядерных испытаниях, исходя из своих собственных национальных интересов. По иронии судьбы, США подписали, но так и не ратифицировали Венскую конвенцию, и применимость “обычного международного права” является предметом жарких дебатов. Другие ядерные державы, такие как Китай и Индия, либо не ратифицировали, либо не подписали договор, поэтому он до сих пор не вступил в силу. США разорвали и другие договоры, в первую очередь при Буше-младшем, когда мы отозвали свою подпись с Римского статута об учреждении Международного уголовного суда.
Защита выборов в США.
Во время кампании 2016 года я назвал попытки России вмешаться в выборы “актом войны” против самой нашей конституции, и я с тревогой наблюдал за сообщениями о встрече Путина с Трампом на встрече G20 в 2017 году в Гамбурге, где Путин категорич