В среду, 21 марта меня застал в дороге звонок.
— Доброе утро, господин президент, — сказал я
— У меня есть для вас работа, которая, вероятно, является самой важной работой в Белом доме, — я начал было протестовать, но Трамп добавил — Нет, не глава администрации, лучше.
Мы оба рассмеялись, что означало, что Келли, вероятно, был с ним в комнате.
— И вам не придется иметь дело с демократами в Сенате. Приходите сегодня или завтра, мы все обсудим. Мне нужен кто-то с авторитетом, а не какой-то неизвестный. У вас есть большая поддержка, большая поддержка, от самых разных людей, большая поддержка, как у тех парней из ”Собрания свободы»[15].
Я поблагодарил Трампа, а затем позвонил домой, поделиться новостями с женой и дочерью. Я подчеркнул, что когда имеешь дело с Трампом это никогда не закончится, пока о назначении не объявлено публично — а может и после того.
Я встретился с Трампом в Овальном кабинете на следующий день в четыре часа. Мы начали то, что казалось очередным собеседованием c Ирана и Северной Корее. Многое из того, что сказал Трамп, восходит к дням его предвыборной кампании, до того, как серия выступлений привела его к широкому республиканскому внешнеполитическому мышлению. Я задавался вопросом, не передумал ли он, но, по крайней мере, он недвусмысленно сказал, что выходит из сделки с Ираном. Он почти ничего не сказал о предполагаемом предстоящем саммите с Ким Чен Ыном — упущение, которое мне было трудно понять. Больше всего времени мы уделили повторному обсуждению того, как, по моему мнению, должен работать СНБ. Хотя я не назвал имя Брента Скоукрофта[16], система, которую я излагал была хорошо знакома Келли, как система, созданная Скоукрофтом в администрации Буша-старшего. Во-первых, в обязанности СНБ входило предоставить президенту доступные варианты, а также плюсы и минусы каждого из них. Во-вторых, как только решение было принято, СНБ становился десницей президента, гарантирующей, что бюрократия выполнит это решение. Все это нашло отклик у Трампа, но он все еще не говорил ничего напрямую. Я уже начал задаваться вопросом, не закончится ли и эта часовая встреча безрезультатно, когда вошла Вестерхаут, сообщить, что у президента назначена еще одна встреча. Мы встали и обменялись рукопожатиями. Четкого предложения и согласия не было, но и я и Келли знали, что на самом деле произошло — по-трамповски.
Учитывая все, что я уже описал, и многое, оставшееся за кадром, зачем я согласился? Потому что Америка столкнулась с очень опасной международной обстановкой, и я думал, что знаю, что нужно сделать. У меня были твердые взгляды по широкому кругу вопросов, выработанные во время предыдущей государственной службы и работы в частном секторе. А Трамп? К этому моменту никто не мог утверждать, что не знал о предстоящих рисках, но я также верил, что смогу его обуздать. Я думал, что смогу преуспеть там, где потерпели неудачу многие другие. Насколько я прав? Читайте дальше.
Выйдя из Овального кабинета, я столкнулся с адвокатом Белого дома Доном Макганом, который входил с папками о потенциальных назначениях судей. Мы с Келли немного поговорили. Нам обоим было ясно, что ни один из нас ничего не сможет добиться, если мы не будем работать вместе. Я пошел в вестибюль Западного крыла, чтобы забрать свое пальто, где меня предупредили, что меня поджидает толпа репортеров и фотографов и предложили выбраться из Белого дома через “черный ход”.
По дороге в студию «Фокс Ньюс» для интервью на шоу Марты Маккаллум Трамп написал в Твиттере:
Я рад объявить, что с 09.04.18 @AmbJohnBolton будет моим новым советником по национальной безопасности. Я очень благодарен за службу генералу Г.Р.Макмастеру, который проделал выдающуюся работу и всегда останется моим другом. 09.04. состоится официальная передача.
Поскольку Трамп объявил, что я начну 9 апреля, первоочередной задачей был процесс проверки у юрисконсульта Белого дома. Я заполнил длинные вопросники и прошел через допрос по вопросам раскрытия финансовой информации, возможных конфликтов интересов, требований к отчуждению активов (не то, чтобы у меня было так много, что отчуждать), прошлых трудовых отношений, замораживания моего комитета и суперкомитета политической активности на время государственной службы, и тому подобное. Также требовалось то, что бэби-бумеры называли интервью “секс, драгс и рок-н-ролл”, где, как правило, ловушка заключалась не в том, какие глупости вы совершили в своей жизни, а в том, признались ли вы в них в ответ на вопрос или даже сами начали о них говорить, если они были достаточно экзотическими. Со времени моей последней правительственной работы в качестве посла в ООН я получил много освещения в СМИ, поэтому я упомянул даже такие диковинные вещи, которые обо мне писали самые ленивые, предвзятые и некомпетентные репортеры — в том числе о том, что меня пыталась завербовать русская разведчица Мария Бутина. Ну и наконец обязательный тест на наркотики.
Я также пытался проконсультироваться с бывшими советниками по национальной безопасности, начав, конечно, с Киссинджера, с бывшими госсекретарями, на которых я работал и другими. Все они, как республиканцы, так и демократы, предложили свою поддержку. Наконец, я поговорил с президентом Джорджем У. Бушем, который был очень щедр со своим временем, пожелал мне “всего наилучшего”. Я спросил о том, чтобы позвонить его отцу, на которого я тоже работал, и он сказал, что в то время это будет “сложно”, поэтому я просто попросил его передать мои наилучшие пожелания.
В конце марта или начале апреля я завтракал с Джимом Мэттисом в Пентагоне. У нас была очень продуктивная дискуссия. Мэттис предложил, чтобы он, Помпео и я раз в неделю завтракали в Белом доме, чтобы обсудить нерешенные вопросы. Хотя мы все разговаривали по телефону друг с другом по нескольку раз в день, завтраки дали очень важную возможность для нас троих наедине обсудить ключевые вопросы. Когда один из них мог путешествовать, двое других собирались вместе, обычно в столовой Белого дома, но иногда в Госдепартаменте или Пентагоне.
Когда мы с Мэттисом закончили, он повел меня на встречу с Джо Данфордом, председателем Объединенного комитета начальников штабов, срок полномочий которого продлится до сентября 2019 года. Я напомнил Данфорду его замечания по ядерной проблеме Северной Кореи на летнем Аспенском форуме по безопасности 2018 года:
Многие люди отзывались о военных вариантах как о невообразимых. Я бы, наверное, сказал иначе — сказал бы, что это ужасно, что мы бы принесли жертвы, несравнимые ни с чем, что мы, живущие после Второй мировой войны, видели в своей жизни, если начнется конфликт на Корейском полуострове. Но, как я сказал своим коллегам — как друзьям, так и оппонентам, нет ничего невообразимого в военном варианте реагирования на ядерный потенциал Северной Кореи. Что для меня невообразимо, так это позволить ядерному оружию достичь Денвера, штат Колорадо. Mоя задача заключается в разработке военных вариантов, чтобы убедиться, что этого не произойдет.
Данфорд казался удивленным, что я знал о его комментариях, и у нас была хорошая дискуссия. У Данфорда была репутация выдающегося военного офицера, и у меня не было причин сомневаться в этом, ни тогда, ни позже.
Я внимательно наблюдал за Трампом в течение его почти пятнадцати месяцев на посту президента, и у меня не было иллюзий, что я могу его изменить. Любое количество “моделей” Совета национальной безопасности могло бы быть академически обоснованным, но не имело бы никакого значения, если бы они просто вращались в вакууме, отключенные, восхищаясь собой и восхваляемые СМИ, но фактически не привлекая к себе внимание действующего президента. Я был полон решимости провести дисциплинированный, тщательный процесс, но я бы оценил свою работу по тому, как она на самом деле формировала политику, а не по тому, как посторонние сравнивали ее с предыдущими администрациями.
Из этого анализа вытекло несколько решений. Во-первых, персонал СНБ (примерно 430 человек, когда я пришел, 350, когда ушел) не был мозговым центром. Его продуктом были не дискуссионные группы и документы персонала, а эффективное принятие решений. Организация должна быть простой и прямой. Я планировал устранить множество дублирующих друг друга структур и персонала. Поскольку Трамп дал мне все полномочия по найму и увольнению, я действовал быстро и решительно, среди прочего назначив только одного заместителя советника по национальной безопасности вместо нескольких, чтобы повысить и упростить эффективность работы персонала Совета национальной безопасности. Эту важную роль я сначала возложил на Миру Рикардель, давнего военного эксперта с обширным опытом как на государственной службы, так и в качестве старшего исполнительного директора «Боинга», а затем на доктора Чарльза Куппермана, также военного эксперта с аналогичным послужным списком (включая «Боинг»!). В них был твердый стержень, который очень им понадобился.
В субботу перед Пасхой в 18:30 у меня был несколько странный разговор с Трампом. Он говорил обо всем подряд, начиная с “Рекс [Тиллерсон] был ужасен”, а затем объясняя, почему ему не нравится решение выделить 200 миллионов долларов на восстановление Сирии. Он хотел строить нашу страну, а не другие. Как выпускник Агентства США по международному развитию, я поддерживал использование иностранной помощи США для достижения целей национальной безопасности, но я также знал, что у таких усилий есть свои слабые и сильные стороны. Я попытался вставить слово, но Трамп продолжал, периодически повторяя: “Я знаю, вы это понимаете”. Затем он сказал:
— У вас там много любителей устраивать сливы информации. Вы можешь избавиться от любого, кого захотите.
Наконец, разговор закончился, и мы оба пожелали друг другу Счастливой Пасхи.
В Пасхальный понедельник Трамп позвонил снова. После дежурных поздравлений с праздником, он вернулся к своему субботнему монологу: