, истошный крик. Вы боитесь пауков?
Анита виновато опустила глаза и покачала головой.
- Ну, не пауков... Пусть будет кто-то еще. Змей? Лягушек? Тоже нет? Чрезмерная отвага приводит к неприятностям, - Ядрошников осуждающе поджал губы и сцепил пальцы на животе. - Хорошо, я разрешаю вам подумать о Трикстере, коли так. В виде исключения. Представьте, как он стоял, живой и здоровый, как поднес к своим полным, цветущим губам злополучный фужер, как посинел и почернел, как потом лежал...
Послышался стук: кому-то из близнецов вновь сделалось дурно.
- Перестаньте, господин директор, - поморщилась Мамми. - Анита держалась достойно вчера - зачем же ей кричать сегодня?
По лицу Ядрошникова стало понятно, что эта мысль не приходила ему в голову.
- Ладно, - произнес он недовольно. - Рано или поздно она закричит. Давайте, мистер Шаттен, выходите в круг. Вам, как я понял, нелегко даже рот открыть, не так ли?
- Но послушайте... - начал Шаттен.
- Шаттен-младший, идите в круг, - ровным голосом приказала Мамми, не отрываясь от рукоделья.
Тот вздрогнул, медленно встал и сделал первый мучительный шаг.
- Давайте, старина, - ухмыльнулся О'Шипки. - Совершенство в несовершенстве - тут требуется искусство.
Шаттен вспотел, лицо его стало серым. Он был похож на затравленного хорька. Таким он и вспоминался потом: беззащитный, потерянный, в подростковой тужурке, с вытаращенными глазами, послушный судьбе.
- Одна маленькая просьба, - выдавил он хрипло. - Чтоб не смотрел никто. Пусть глаза закроют, или отвернутся.
- Вот ведь капризы! - Директор всплеснул руками. - Боитесь показаться смешным? Смотрите, господа, смотрите внимательно - вот оно, слабое место! Немного активной диагностики, только и всего. Дефицитарная область как на ладони. Прекратите, Шаттен, не раскисайте. Это всего лишь голос.
- Я настаиваю, - с мрачным упрямством ответил Шаттен.
Ядрошников снисходительно опустил веки:
- Ну, хорошо. Мы уважим вашу просьбу, закроем глаза. Господа, вы не возражаете? В первый и последний раз. Потом, мистер Шаттен, вам волей-неволей придется поработать на публику. Иначе вы никогда не добьетесь Роста.
Он посмотрел на часы:
- Уже полдень! Леди и джентльмены, давайте дружно зажмуримся. Шаттен, мы не смотрим. Вас не видно. Начинайте кричать.
- Не подсматривать, - предупредил голос Шаттена.
- Не будем, приступайте.
Повисло молчание. Наконец, с того места, где стоял Шаттен, донеслось робкое карканье. Директор, прикрывавший лицо ладонями, глухо напомнил:
- Не лайте, любезный, вопите.
- А-а-а-а, - монотонно затянул Шаттен, и все облегченно вздохнули. Звук, продлившись сколько-то, прервался: Шаттен восстанавливал запасы кислорода. - А-а-а-а-а! - затянул он с утроенной силой.
- Отлично! - крикнул директор, не отнимая рук. - Молодец! Еще немного!
- А-а-а-а-а-а-а! ! !
- Превосходно! То, что нужно! Анита, слушайте! Вот как надо! Еще! ...
- А-а-а-а-а-а-а-а-а-а! ! !
- Достаточно, Шаттен! Хорошо! Сядьте и отдохните.
- А-а-а-а-а-а-а-а! ! ! !
- Хватит, хватит! Садитесь! Связки порвете!
- А-а-а-а-а-а-а! ...
Слыша, что Шаттена не унять, директор отвел ладони и удивленно воззрился на вокалиста. Тот глядел ему прямо в глаза, предельно выпучив собственные и вывалив язык, уже не крича, но блея:
- А-я-а-я-я-я-ааааа! ....
- В чем дело? - холодно осведомился Ядрошников.
Ему могли ответить остальные, которым было видно Шаттена со спины, но видно-то как раз и не было, благо в круге послушно закрыли глаза, и даже Пирогов с Ахиллом последовали общему примеру, так как отлично различали фигуры на ощупь.
Кончилось тем, что Шаттена перебила Анита. Она завизжала: это был тот самый визг, которого безуспешно добивался от нее директор. Она первой открыла глаза и посмотрела Шаттену в тыл.
- Черт! - выпалил О'Шипки, который сделал то же самое.
Директор вскочил со стула и проворно обогнул кричащего Шаттена, который стоял, чуть подавшись вперед. Его руки висели, как плети. Из спины у него торчала рукоять огромного охотничьего ножа, с какими ходят на слонов или медведей.
Шаттен запрокинул лицо и упал на колени. Интонация потекла вниз и обрушилась в точку. Обрушился и сам Шаттен, крик оборвался. Крик Аниты, говоривший об успехах в Росте, продолжился.
Глава пятнадцатая,
в которой предпринимаются новые попытки к расследованию
- Но это мой нож! - О'Шипки привстал. - Наборная рукоятка! . .
- Вот именно, - согласился директор тоном ядовитым и обличительным. Не вздумайте его вынуть! Здесь все зальется кровью...
- Дайте девушке воды! - властно приказала Мамми. - Вы разве не видите, что она в истерике?
- Надавайте ей по щекам, - возразил Ядрошников. - Лучшее лекарство при истерии.
Но все же налил из графина воды и передал стакан Мамми. Та присела на корточки перед безутешной Анитой и попыталась оторвать от лица ее руки, мокрые от слез.
Директор обошел вокруг Шаттена, стараясь держаться подальше. О'Шипки, почувствовав угрозу, зашел за стул и взялся за спинку.
- Бросьте, - процедил он, сверля директора взглядом. - Мы были одни на корабле. Я мог убить его в любую секунду, без всякого театра.
Мамми сопела; она в конце концов справилась с анитиными глазами-руками и уже орудовала носовым платком. Ахилл выступил к трупу, но обратился к ней:
- Вы были правы, почтенная Мамми, среди нас маньяк. Он хочет убить нас всех. Но я буду не я, если не положу этому конец. Я... - И он - вероятно, вспомнив, что слывет героической фигурой, расправил плечи и погрозил кулаком потолку.
- Приятно слышать, - буркнул О'Шипки. - Но прежде, чем вы начнете, позвольте вопрос. Все ли закрыли глаза, когда Шаттен выполнял упражнение? Может быть, кто-то захотел подсмотреть?
Он обернулся на влажный вздох: чувствительные близнецы пребывали в прострации. Директор, который тоже обратил на них внимание, полез искать нашатырь.
- Одно сердечко на две головы, - пробормотал он. - Не справляется! Туловища два, а мотор один...
- Что же у них во второй груди? - невольно сбился О'Шипки.
- Кто их знает... - Ядрошников придержал голову Цалокупина, давая тому понюхать из скляночки. - Опять вы суетесь, куда не просят, мистер О'Шипки. Корчите из себя сыщика. Оставьте это компетентному человеку - мне, например. Стоп, стоп, не брыкаться! Я кое-что смыслю в дознании... Если вам так неймется - обыщите остров, как собирались...
- Зачем же? - удивился О'Шипки, внимательно следя за оживлением близнецов. - По-моему, ясно, что остров тут не при чем. Или вы думаете, будто нож метнули в окно?
- Не думаю, - отмахнулся директор, берясь за Холокусова. Он приложил ухо к груди и удовлетворенно заметил: - Вот у этого сердце, разобрались. Несчастье помогло, во всем есть своя выгода...
О'Шипки вернулся на свой стул.
- Не заговаривайте нам зубы, директор. Я немного разбираюсь в баллистике и хочу выяснить наиболее вероятное место, с которого бросили нож. Посмотрите, под каким он вошел углом.
- Кто угодно мог его бросить, - скептически заметил Ахилл. - Никто не знает, стоял ли мистер Шаттен на месте. Он мог повернуться, переступить.
- Что же он, по-вашему, кружился? - ехидно осведомился директор, растирая Холокусову уши.
- Может быть, и кружился, захваченный звуком, - отпарировал увлекшийся Ахилл. - Как видите, господин директор, ваша кандидатура не исключается. Не забывайте, что именно вы приказали закрыть глаза.
- Он так хотел! - негодующе возопил Ядрошников, бросая навострившиеся раковины. - Все свидетели, что он выкрутил мне руки!
- Что же вы за руководитель такой, если вам так просто выкрутить руки? - О'Шипки перешел в наступление. - Вы только и ждали удобного момента!
- Да что вы себе позволяете! Вы, который с головы до ног увешан оружием! Не забывайте, что это был ваш нож! А уж ваши метательные способности - в них не приходится сомневаться!
Эту обвинительную речь прервали близнецы.
- Господа, давайте спать и вообще жить вместе, - жалобно попросил Цалокупин. - Нам страшно. Мы чувствуем, что сегодня ночью он доберется до нас...
- Тихо! - Мамми сунула вязанье в сумку и встала. - Стыдитесь! Убили человека...
В ответ на это Цалокупин, испуганно оглянувшись на брата, прикрыл рот дрожащей ладошкой. Ахилл угрюмо запахнулся в кафтан и развалился, показывая, что его участие в расследовании, едва начавшись, подошло к концу. Аромат Пирогов, который до сих пор сидел тихо, взволнованно замычал и потянулся к Мамми, стоявшей наподобие Немезиды, Прозерпины и Фемиды в одном лице, но та осадила его раздраженным жестом. О'Шипки выдохнул и покрутил у виска пальцем, намекая на директора. Директор не замедлил ответить тем же, и вся эта пантомима разыгралась под новые всхлипыванья Аниты, про которую успели забыть. Многим показалось, что стены холодного и строгого конференц-зала пришли в движение, удаляясь и отрекаясь от маленького светлого пятачка, образованного стульями и с неподвижной фигурой в центре.
- Мужчины ничтожны, - презрительно сообщила Мамми, раздувая ноздри. Суета, пререкания и беспримерная трусость. Здесь говорили о героях и специальных агентах - где они? Я не вижу не одного. Не говоря уже о том, что убийца настолько мелок и черен душой, что не может собраться с силами, подойти и тихо шепнуть на ухо: "Да, Мамми, это сделал я, прости меня, дорогая". Позор... господа! ...
Последнее слово далось ей с трудом.
- Любезная Мамми, - уважительно заговорил Ядрошников. - Если речь идет о безумце, который собирается истребить всех участников семинара, то в его поступках нет мотива. Маньяк никогда не признается...
- Как раз маньяк-то и признается! - отрезала Мамми и одернула жакет. Она подошла к директору и встала рядом, намекая на равенство статуса и полномочий. - Еще вчера вы пели нам другое, господин директор. Ну, бог вам судья. Маньяки помешаны на матерях. Я скажу больше - их злодейства совершаются во имя матерей, назло матерям, при содействии и молчаливом попустительстве матерей! Возвращаясь с очередного кровавого дела, они перво-наперво крадутся в мамины спальни и шепчут, шепчут без умолку, признаваясь в преступлениях. И мамы прощают... Но здесь - здесь все иначе. Кт