У нас была очень неприятная беседа – он прямо на планерке стал хвастаться тем, какую шумиху поднимет статья о «двойниках».
– Ах, значит, шумиха – вот что тебя теперь волнует, – сказал я. – Мы теперь за сенсациями охотимся, стало быть.
Грек как-то странно на меня посмотрел, дернул головой, словно убрал с глаз несуществующую челку.
– А что плохого в сенсациях? Сенсации – это хорошо, они привлекают аудиторию и увеличивают конверсию на сайте, – сказал он и как-то натянуто улыбнулся. Было странно слышать от него такое, раньше он всегда неохотно говорил о доходах-расходах; когда я приходил к нему обсудить новый контракт с рекламодателями, он вечно ворчал: мол, наша цель – рассказывать истории, и если они будут хорошие, то будет и результат. Плохие, желтые истории тоже дают результат, говорил он, но лишь на короткой дистанции – на длинной желтизна убивает любой журналистский проект.
– Помнится, когда мы только открылись, один из нас – и это был не я! – сказал, что слепая погоня за трафиком и цифрами – первый шаг к деградации СМИ.
Грек стыдливо опустил голову, разглядывал грязные шнурки на своих кедах.
– Мы открывались в другой стране, Петро.
Мне следовало обратить внимание на эту реплику, но я был слишком зол и ничего не заметил. Я повернулся к Оле:
– Оль, ради бога, поговори с ним, я больше не могу.
Оля массировала переносицу. Она у нас главный судья и миротворец, вечно улаживает спорные вопросы.
– Петя прав, – сказала она, и я с облегчением выдохнул. – Если у тебя нет подтверждения хотя бы двух источников, ты не имеешь права публиковать подобное. Это вопрос репутации.
Грек затравленно смотрел на нее – как школьник, который знает, что учителя неправы, но не может это доказать.
– Вы все еще не понимаете, да?
[5 августа 20ХХ]
На нас давят. Сначала через инвесторов давили, теперь – напрямую. Постоянно к материалам придираются, хотя к чему тут придерешься? Эзоповым языком мы овладели в совершенстве, за текстами статей следим внимательно, и если и показываем кому-то средний палец, то всегда старательно маскируем его под указательный.
Стараюсь не впадать в безумие, но мне и самому уже кажется, что взялись за нас как раз после того, как Грек начал копать эту историю с «двойниками». Он даже отправился в Гонконг, где попытался найти тот самый пансионат, в котором, если верить «двойнику», Боткин боролся с последствиями инсульта и из которого, собственно, сбежал.
Мы с Олей не возражали – мы понимали: у Грека очередной период «вселенской тоски», – когда с ним такое случается, он начинает творить всякие глупости: выдумывает себе новые проекты, вляпывается в неприятные истории или же отправляется на край света, где лезет под пули ради красивого кадра, – в общем, все что угодно, лишь бы «не сдохнуть от скуки». Вот и сейчас то же самое, все бросил на нас и уехал в Гонконг, расследовать долбаное «дело о двойниках».
И я бы рад сказать, что он вернулся ни с чем, но все гораздо хуже. С ним что-то случилось там. Приехал весь зашуганный. О том, что случилось, рассказал с неохотой. Пансионат, говорит, так и не нашел, но было постоянное ощущение, будто за ним следят – одни и те же люди попадались на глаза в разных деревнях, даже не пытались прятаться. Пару раз прокалывали колеса. А в один из дней и вовсе напали какие-то бугаи. Отбился чудом, под рукой был электрошокер. Когда шарахнул током одного из нападавших, тот явно заматерился на русском.
Очень беспокоюсь за его состояние. Мне кажется, это что-то психическое уже. Естественно, все эти события он интерпретирует как доказательства своей правоты.
Клянусь, еще чуть-чуть – и напишу заявление об уходе. Надоело все.
[1 сентября 20ХХ]
Законных оснований для закрытия «Осмоса» у них нет. Прибегнуть к незаконным они не могут. Пока. Железную пяту система еще не отрастила, но все последние законы уже имеют отчетливый металлический привкус. Гайки закручиваются, я это кожей чувствую. Могут прийти ночью с обыском. Доходит до абсурда: недавно у Грека дома во время обыска нашли комикс Арта Шпигельмана «Маус». На обложке была свастика, и полицаи угрожали ему, что заведут дело по статье «экстремизм» за хранение материалов «такого характера».
[27 января 20ХХ]
Прям под новый год из офиса выгнали. Каково, а?
Ничего не писал целый месяц, нет сил. Очень устал. Очень. Все это выматывает. Психосоматика началась: перхоть и зубы болят. Весь январь в домашних условиях пашем, без зарплат и гарантий. Два дня назад все же нашли новое помещение – практически ушли в подполье – на цокольном этаже, в старой типографии. Двоюродный дядя Грека позволил нам разместиться в каком-то аварийном здании. Чуть ли не в подвале. Грек говорит, летом здесь было жарко; может быть, но зимой – холодно (стены покрываются инеем), пахнет бумажными книгами и типографской краской, офсетной печатью – такая вот ностальгическая обстановка. Окна маленькие, узкие, похожие на амбразуры, и в них без конца мелькают ноги-ноги-ноги (ну, цокольный этаж же). Столы наши располагаются прямо здесь, между вышедшими из строя типографскими станками («Тут есть какая-то метафора», – говорит Грек, шагая между ними, звеня мелочью в карманах).
Грек числился у нас главным редактором. Но это – лишь формально. На самом деле он пашет за троих – общается с инвесторами и рекламодателями, достает деньги и материалы, пишет статьи, верстает их и, кроме того, охраняет редакцию. В прямом смысле. Месяц назад, прям перед закрытием кто-то пытался поджечь вход в наш прошлый офис. Попытка не удалась, сработала сигнализация. На следующий день Грек привез из дома раскладушку, три огнетушителя, бейсбольную биту, лом и «Белую крепость» Орхана Памука.
«Пусть только попробуют еще раз», – ворчал он, пока стелил себе постель прямо рядом с рабочим столом.
Новую редакцию он превратил в настоящую крепость. Установил дверь с четвертым уровнем защиты от взлома («Чтобы попасть сюда, им придется разобрать стену»), на окнах – металлические ставни. Все это выглядит зловеще и устрашающе. Мы перешли на одноразовые телефоны: их сложно отследить (хреновая китайская сборка), это раз, но главное, если отберут при обыске – не жалко.
Во всем этом есть какая-то горькая ирония: чтобы обмануть систему, мы пользуемся устаревшим оборудованием – и чем старше, тем лучше. Мы словно откатились в прошлый век – в двадцатом веке прячемся от двадцать первого. Абсурдная машина времени.
С хранением информации проблем нет. Мы всегда заранее знаем о приближении полицаев из отдела «Э» – они сами выдают свою позицию. На их машинах установлены устройства, глушащие радиосигналы – Грек называет их «клетками Фарадея». Когда такая штука приближается к офису, у наших дешевых китайских телефонов пропадает связь и GPS. С обычными, продвинутыми смартфонами такого не происходит, но наши пластиковые, пятидолларовые китайские подделки сразу выдают приближение полицаев.
– Оп-па! – говорил Грек. – Клетка Фарадея едет, делаем бэкапы, быстро!
К тому моменту, когда они подходят к двери, мы уже готовы.
– Неужели они не понимают, что эти их глушилки – как колокольчик на шее у кота?
– Они вертухаи, – говорит Грек. – Способность понимать – это первое, что из них выбивают во время обучения.
[28 января 20ХХ]
Я знаю, этого они и добиваются: хотят сломить морально. С Греком это не работает: его, мне кажется, все эти схватки и препирательства только бодрят; борьба – его стихия, и лучше всего он раскрывается под давлением, в противостоянии, – поэтому любые попытки властей запугать его обречены на провал; они его только подначивают. Во многом именно воинственный настрой Грека, его характер и в нас поддерживает боевой дух. И все же – мне тяжело. Очень. Переживаю я не столько за себя, сколько за Олю и Леву; Греку проще – он (как сам однажды выразился) «предусмотрительно не стал заводить семью и покупать квартиру». А я – я чувствую, что мне все сложнее выстраивать вокруг родных капсулу разумного, безопасного мира – стенки капсулы истончаются, и государство все активнее вторгается в нашу жизнь, через «Соглядатая-Н», переписанные учебники истории, гонения на художников и прочие грязные следы казенных сапог внутри личного пространства граждан.
[1 февраля 20ХХ]
Законопроекты все чаще начинаются со слова «запрещается». Разворот «на восток» идет полным ходом.
Во время очередных парламентских выборов уставшие от показухи и пустых обещаний люди начали освистывать кандидатов. Что сделало правительство? Ввело уголовную ответственность за свист в местах массовых мероприятий. Но это не остановило людей – они продолжали приходить на дебаты и просто аплодировали, мешая кандидатам выступать, заглушая их голоса. Тогда вышел новый закон: нам запретили аплодировать.
Во время одной из демонстраций полицаи повязали целую группу активистов, в протоколе задержания было написано [sic!] «нарушали общественный порядок, создавая шум с помощью хлопков одной ладони об другую». И все бы ничего, да только среди задержанных значился один инвалид, у него была только одна рука – левая. И все равно его наравне со всеми судили за «аплодисменты». Мы называли его Буддой.
На этом истерия с запретами не закончилась. Люди стали выходить на улицы с заклеенными скотчем ртами.
– Угадай, что случилось?
– Только не говори, что они запретили заклеивать рот скотчем.
– В точку!
И даже этому я уже не удивляюсь. Вчера Лева написал школьное сочинение по истории и принес мне на проверку: «Многие виликие люди стродали за свои убиждения например Иисус Христос, Галилео Галилей, Михаил Боткин», – так начиналась его работа. И да, со стороны это выглядит смешно, но я был в панике – честное слово – они добрались до моего сына, до его мозгов, а это уже заповедная территория.
[2 февраля 20ХХ]
На неугодных журналистов все чаще нападают – их обливают зеленкой, йодом, фекалиями, бензином, бросались в них тортами, яйцами, оскорблениями.