Рис. 5.1. Якуб-бек. Фотография без даты. Опубликована в «Записках Восточного Отделения Российского Археологического Общества». 1899. № 11. С. 89
Русские относились к нему настороженно. Крах Цинской державы в Центральной Азии вызывал у них смешанные чувства. Такой поворот событий открывал возможности для дальнейшей российской экспансии и присоединения новых вассальных территорий в Синьцзяне, однако в нем таились и опасности. Беспорядки могли перекинуться и на их сторону границы. Восстание мусульман и так уже вызвало волну беженцев, перебиравшихся на российскую территорию из Илийской долины на севере. Дунгане и таранчи, действуя сообща, свергли правление Цин в Илийской долине, но вскоре после этого коалиция распалась, и таранчи по имени Абуль-Ала Хан объявил себя султаном в долине. Русские опасались, что это мусульманское государство привлечет казахов, которые уже были российскими подданными, или Якуб-бека, который захочет его аннексировать. Чтобы предотвратить это, они использовали как предлог бегство в Или казаха, который был российским подданным и обвинялся в убийстве, и вторглись в долину. Войска Абуль-Ала Хана не в состоянии были оказать сопротивление, так что 22 июня 1871 года тот сдал ключи от города Кульджи генералу Герасиму Колпаковскому, губернатору Семиречья, руководившему военной экспедицией. Официально русские заявляли, что оккупация поможет династии Цин поддерживать порядок в пограничных регионах и что Или вернут маньчжурам, как только китайское правительство восстановит порядок. Однако никто не ожидал, что Китай вернет себе провинцию, поэтому и обещание вернуть Или было скорее гипотетическим. Илийская долина вошла в состав Российской империи, что еще больше укрепило торговые связи между Россией и Семиречьем.
Захватив Или, русские вступили в переговоры с Якуб-беком, чтобы обеспечить безопасность российских подданных в Алтышаре. Российские представители демонстративно не признавали Якуб-бека законным правителем и общались с ним через генерал-губернатора недавно основанной провинции Туркестан, а не через Министерство иностранных дел России. Как бы там ни было, в 1872 году Россия подписала с Якуб-беком торговый договор, в котором тот именовался «почетным правителем» своих владений. Договор давал российским подданным право торговать в так называемом Йеттишаре (Семиградье, варианте Алтышара), строить собственные караван-сараи и назначать торговых представителей{60}. Примерно такие же условия Россия навязала Бухаре в 1868 году. Опасения русских относительно своих границ никуда не делись, и Кашгар стал для них вассальным государством, новым фронтиром.
Якуб-Бек остался доволен и тем, что договор с Россией обеспечивал ему безопасность и признание, но статуса российского вассала ему было недостаточно. Он направил посольство в Индию для установления торговых связей и приглашения дипломатической миссии. Британцы отнеслись к российской экспансии в Мавераннахре с беспокойством. Им хотелось бы лишить Россию влияния в Восточном Туркестане. Кроме того, они надеялись, что владения Якуб-бека вольются в ряд дружественных (и уступчивых) государств, которыми они давно уже пытались окружить Индию. Таким образом, Алтышар мог бы стать восточным аналогом Афганистана. Однако британские представители в Индии очень мало знали об Алтышаре. Первыми британцами в Кашгаре стали несколько бесстрашных независимых путешественников. Роберт Баркли Шоу посетил Кашгар в 1868–1869 годах и по возвращении написал сильно преувеличенный отчет о торговом потенциале Алтышара и его стратегическом значении{61}. Граф Мейо, вице-король Индии, направил к Якуб-беку миссию, члены которой провели в Кашгаре зиму 1873/74 года. В феврале миссия подписала торговый договор, аналогичный тому, который Якуб-бек подписал с русскими. Однако англичане признали Якуб-бека «правителем территории Кашгара и Яркенда» и назначили своего представителя при его дворе. Якуб-бек получил разрешение покупать в Индии оружие{62}. Помимо англичан, Якуб-бек вступил в переговоры с турками. Османская империя была самым могущественным мусульманским государством того времени, а ее султаны претендовали на титул халифа, духовного главы всех мусульман-суннитов мира. Время от времени мусульманские монархи всего мира обращались к главе Османской империи за помощью. Однако к середине XIX века империя столкнулась с теми же дипломатическими и военными проблемами, что и Цин. Европейские державы оказывали на нее давление, навязывали неравноправные договоры и угрожали целостности ее территории. В этом отношении главной угрозой для Османской империи стала Россия. Именно поэтому в последние десятилетия османы методично игнорировали попытки центральноазиатских правителей обрести в них союзников. На этот раз ситуация изменилась. По стечению обстоятельств у османов появилась возможность предложить Якуб-беку помощь. Делающая свои первые шаги османская пресса восторженно аплодировала мусульманскому восстанию и созданию независимых государств в Китае, не обращая внимания на детали. В Восточном Туркестане османы могли без особых угроз для себя претендовать на роль духовных лидеров мусульманского мира. У них не было связей с династией Цин, и они могли вторгнуться в Восточный Туркестан, не вызвав реакции ни у России, ни у Великобритании, которых в противном случае обеспокоило бы османское влияние на их собственные мусульманские колонии.
В 1864 году Алимкул обратился к османам в качестве последней отчаянной меры. К тому времени, когда его посланник прибыл в Стамбул, Алимкул уже погиб, а Ташкент перешел к русским, однако до Османской империи стали доходить вести о победах Якуб-бека. Сам посланник, Саид Якуб-хан, оказался племянником Якуб-бека, и от своего имени он попросил султана передать Якуб-беку императорскую грамоту и османскую медаль. Кроме того, он попросил, чтобы в Кашгар прислали военных инструкторов и поставили партию винтовок. Винтовки османы отправили, а в грамоте отказали. По возвращении в Кашгар в 1869 году Якуб-хан убедил дядю обратиться к Османской империи за дополнительной помощью. В результате в 1873 году Якуб-бек направил собственную официальную миссию в Стамбул, и грамота была получена. Кроме того, османы отправили четырех военных офицеров в качестве инструкторов для армии Якуб-бека, а также шесть пушек и 1200 винтовок. Когда миссия вернулась в Кашгар, Якуб-бек совершил торжественную церемонию в мавзолее Афака Ходжи, в ходе которой подпоясался мечом, посланным ему султаном, прочитал вслух императорскую грамоту и приказал упоминать султана в пятничной проповеди и чеканить его имя на местной монете. Он признал султана своим сюзереном, по крайней мере официально.
Обе стороны от этого оказались в выигрыше. Признание власти султана никоим образом не ограничивало власть Якуб-бека, зато подданным говорило о том, что он связан с крупной иностранной державой. Такой новый способ легитимизации власти выходил за рамки традиционной в Центральной Азии связи с Чингизидами или другими местными исламскими правителями. Османы же, в свою очередь, могли рассказывать, что поддерживают отдаленную мусульманскую общину, и при этом не подвергаться чрезмерному политическому риску. И все же это скромное вмешательство было самым серьезным шагом, который османы когда-либо предпринимали, чтобы оказать помощь другой мусульманской стране. И иных подобных прецедентов не было. Этот эпизод еще более значим по другим причинам. Он свидетельствовал об уплотнении мира и включении Центральной Азии в мировую политику. И он же ознаменовал появление Османской империи в качестве важного фактора для истории Центральной Азии. Ограничившись отправкой четырех военных советников, Османская империя, возможно, больше и не вмешивалась напрямую в жизнь региона, однако ей определенно удалось очаровать умы центральноазиатских элит, и в последующих главах мы увидим это. Ей предстояло стать образцом для подражания, посредником и верным ориентиром даже в период укрепления колониального правления в регионе.
В государстве, созданном Якуб-беком, было много новшеств. Он построил армию на основе воинской повинности, что до него в Центральной Азии пытался сделать лишь Алим-хан. Эту армию обучали по современным методам четыре османских советника, а также ряд афганских и индийских офицеров-мусульман. Якуб-бек первым из правителей Центральной Азии стал налаживать отношения с державами за пределами региона. При этом многие его методы имели глубокие корни в центральноазиатских традициях. Государство сформировало минимум институтов. Оно строилось на завоеваниях и финансировалось за счет жестоких поборов с населения. Правящий круг, ближайшее окружение Якуб-бека, состоял в основном из людей, перебравшихся из Ферганской долины. Многие алтышарцы стали воспринимать правление Якуб-бека как оккупационный режим. Эксперимент шел с переменным успехом, и довольно скоро власть столкнулась с проблемами.
Потеря Синьцзяна вызвала в Пекине бурные споры о месте региона в империи. Вопрос о ценности Синьцзяна для империи поднимался с момента его завоевания в 1759 году, и теперь он стоял еще более остро. Влиятельные представители двора выступали за то, чтобы отказаться от далекого, беспокойного и бесплодного Синьцзяна и сосредоточиться взамен на защите побережья от вполне реальных угроз со стороны европейских держав и, в значительной степени, Японии. Другие же утверждали, что Синьцзян имеет важное значение. Никто не сказал об этом лучше генерала Цзо Цзунтана. Когда он обучался в Хунане, ему трижды не удалось получить достойное звание на экзаменах для поступления на государственную службу, зато он сделал себе имя, сформировав местную армию, которой предстояло подавлять восстания на юге. Затем его назначили генерал-губернатором Шэньси и Ганьсу, где он усмирил восстание дунган. Теперь он утверждал, что, несмотря на важность защиты побережья, угроза евразийским границам еще опаснее. На северо-западе не было «естественных границ, мешающих наступлению врага», и их безопасность зависела от численности расположенных там вооруженных сил. «Поэтому, – рассуждал он, – Синьцзян важен для защиты Монголии, а защитить Монголию – значит защитить столицу. Пекин и северо-запад связаны столь же тесно, как пальцы связаны с рукой. Пока связь прочная, мы можем гарантировать безопасность. Однако, если [наш контроль над] Синьцзяном не будет прочным, племена Монголии потеряют стабильность»