Видение Цзо приняло форму государственной политики в 1884 году, когда вновь завоеванную территорию преобразовали в провинцию со столицей в Урумчи. Перемена статуса подразумевала, что старую военную администрацию во главе с маньчжурскими и монгольскими знаменосцами и их мусульманскими посредниками (ванами) следовало заменить бюрократической системой областей, префектур и округов, укомплектованной ханьскими чиновниками. На практике же для Синьцзяна был сделан ряд исключений. Чиновники, которые им управляли, стояли в стороне от общей ротации должностей на имперской государственной службе, и им не нужно было сдавать общие экзамены. Новый чиновничий аппарат составили солдаты армии завоевателей. Цзо организовал его как современную армию, только без знамен династии Цин. В него вошли китайские солдаты (как ханьцы, так и хуэй-цзу), а также узкий круг офицеров, в основном из провинции Хунань. После окончания кампании Цзо не задержался в Синьцзяне, и эта территория стала настоящей страной возможностей для хунаньских офицеров его армии, правивших провинцией до распада империи в 1912 году. Таким образом, второе цинское завоевание Синьцзяна существенно отличалось от первого.
Как оказалось, превратить регион в провинцию легче на словах, чем на деле. В Синьцзяне были плохие дороги, а о строительстве железных дорог или о китайском образовании для местного населения даже и речи не заходило. Поскольку по-тюркски говорили лишь немногие из новых чиновников, прежние мусульманские посредники остались на своих местах, хотя их и разжаловали из «чиновников» в «официальные служащие». Кроме того, организация поселений ханьцев тоже оказалась задачей не из простых. Многие солдаты, демобилизованные из армии завоевателей Цзо, участвовали в проектах по мелиорации земель, но лишь немногие продемонстрировали достаточную выносливость в качестве поселенцев. Доля китайцев в населении Синьцзяна по-прежнему оставалась ничтожной, а пропасть между правителями и гражданами была столь же велика, как и в российской Центральной Азии, если не больше. В Алтышаре династия Цин строила свои города-крепости на некотором расстоянии от старых городов, однако здесь больше заботились о безопасности, чем о демонстрации превосходства собственной цивилизации. Когда Синьцзян стал провинцией, положение дел не изменилось. На севере большинство городов разрасталось вокруг стен крепостей, как и в Российской империи. Кульджа и Урумчи так же сильно отличались этнически от новых соседних поселений, как Верный или Пишпек.
Более важной причиной ослабления цинского правления в Восточном Туркестане было то, что империя Цин сама была жертвой империализма. Со времен Опиумных войн вследствие ее геополитической слабости другие империи заставляли династию Цин подписывать неравноправные договоры и вымогали у нее экстерриториальные привилегии. Такими правами обладали и Россия, и Великобритания, и, мало того, эти права еще существеннее укрепились в ходе дипломатических переговоров, сопровождавших восстановление цинского правления в Синьцзяне. Согласно Петербургскому договору Россия получала право открыть в Синьцзяне четыре консульства, а российским подданным разрешалось свободно торговать в регионе. Во времена правления Якуб-бека Великобритания также обозначила свое присутствие в регионе. После второго завоевания она получила от династии Цин право открыть консульство в Кашгаре, а для своих подданных – те же условия торговли в провинциях, что и у россиян. Экстерриториальность и право европейцев на беспошлинную торговлю во всем мире были ключевыми чертами империализма в XIX веке. Необычным в Синьцзяне было то, что и в Российской, и в Британской империях от экстерриториальности выигрывали имперские подданные, которые представляли отличающуюся от правящей нацию и культуру. Подданными России, ведущими деятельность в Синьцзяне, были в основном татары на севере и «андижанцы» на юге. «Андижанцы» пользовались привилегированным статусом в Синьцзяне как подданные Коканда. После завоевания русскими Коканда они стали подданными России, хотя в прошлом никакого отношения к Российской империи не имели, а большинство из них даже не родились в Западном Туркестане. И все же свой новый статус они сочли весьма выгодным. Помимо того, что им не нужно было платить налоги, они находились под защитой российских консулов и освобождались от судебных разбирательств в цинских судах. Сами консульства – в Тарбагатае, Кульдже, Урумчи и Кашгаре – стали центрами российского влияния. Консулы назначали своим подопечным, проживающим в разных местах, своих старост (аксакалов). Старосты выступали посредниками между российскими подданными и цинскими властями и разрешали споры между ними. Они распространяли экстерриториальность гораздо шире, чем это могло бы сделать ограниченное число консулов. Все британские подданные, торговавшие в Синьцзяне, были индийцами, и большинство из них были индусами. Британское консульство в Кашгаре взяло на себя управление уже существующими сетями старост индийских общин и предоставило им консульскую защиту. Чиновники династии Цин назначением старост были недовольны, поскольку в договорах о них прямо не упоминалось, однако династия Цин мало что могла с этим поделать.
Британское влияние распространялось лишь на юг Синьцзяна, а российские торговцы вели деятельность по всей провинции, и их влияние стало здесь преобладающим. Российские подданные импортировали из Синьцзяна сырье, в том числе хлопок, а ввозили ткани, изделия из металла, часы, сигареты и спиртные напитки – и все эти товары стоили гораздо дешевле китайских аналогов, которые облагались несколькими налогами. При пересечении границ провинций китайские торговцы были обязаны платить внутреннюю пошлину (лицзинь). Властям Синьцзяна, больше не получавшим дохода от российской торговли, часто приходилось снимать лицзинь, поскольку при уплате всех налогов китайские торговцы рисковали обанкротиться. Таким образом, администрация Синьцзяна функционировала за счет субсидий из центрального бюджета, который все больше истощали требования крупных держав о контрибуциях, особенно после Ихэтуаньского восстания 1900 года. Российское господство в экономике Синьцзяна ощущалось в различных формах. Задолго до начала XX века рубль стал самой стабильной и широко распространенной валютой на базарах Синьцзяна. Инфраструктура в империи Цин была развита слабо, и даже китайские товары доставлялись в Синьцзян по российским железным дорогам. Транссибирская железнодорожная магистраль, построенная в 1894 году, и Китайско-Восточная железная дорога, ее южная ветка, построенная в 1896 году и проходившая по территории Маньчжурии, служили самым быстрым транспортом от китайского побережья до Синьцзяна. Дешевле и быстрее выходило перевозить грузы, скажем, из Шанхая в Кашгар вокруг Азии и через Российскую империю (пароходом в Одессу или Батуми на Черном море, затем по Транскаспийской железной дороге в Андижан, а потом караваном в Кашгар), чем по суше через земли Китая{83}. Местная почтовая служба была создана лишь после падения династии Цин. До этого единственным способом подключиться к мировой почтовой системе оставались отделения почты России. В Синьцзяне не было и телеграфа. Вероятнее всего, новости из-за рубежа быстрее доходили через русский Туркестан, чем через Китай. У нового купеческого класса в Синьцзяне были более тесные связи с Россией, чем с Китаем, а новые возможности и источники вдохновения он искал на западе. Переселение через границу не было однонаправленным. Многие безземельные или бедные крестьяне, в основном из Кашгара, отправлялись в русский Туркестан в поисках работы и более высокой заработной платы. Эта трудовая миграция началась в 1870-х годах, но значительные масштабы приобрела на рубеже XX века. По приблизительным оценкам, в 1905 году такое путешествие совершили 13 000 человек, в 1908 году – 28 000, а в годы Первой мировой войны количество мигрантов выросло до 50 000 человек в год. Некоторые из них отправились в Семиречье (где уже проживало многочисленное население таранчей, представители которого мигрировали из Или, когда район снова отошел династии Цин), но еще более популярным местом назначения стала Ферганская долина. Труд кашгарцев внес важный вклад в развитие русского Туркестана, особенно во взрывной рост хлопковой промышленности. В основном миграция была сезонной, однако многие оставались на длительный срок и зачастую получали российские документы. Община кашгарцев еще сыграет важную роль в становлении уйгурской национальной идентичности в XX веке.
Синьцзян был, по сути, колонией, но по ряду важных аспектов он был в гораздо большей степени колонией Российской империи, нежели династии Цин. На заре XX века Восточный Туркестан одновременно служил продолжением Туркестана, при этом более бедным и менее развитым, и задворками русского Туркестана, с которым он взаимодействовал гораздо интенсивнее, чем с самим Китаем.
Глава 7Новое видение мира
«Европейцы, воспользовавшись нашим небрежением и невежеством, отобрали у нас власть и постепенно отнимают у нас ремесла и торговлю. Если мы срочно не приложим усилия, чтобы провести реформы и защитить себя, свой народ и своих детей, нас ждет чрезвычайно трудное будущее». Такой диагноз текущему состоянию туркестанского общества поставил в 1906 году ташкентец Мунаввар Кары Абдурашидханов в первом номере газеты «Солнце», которую он основал, когда политическая либерализация, ставшая следствием русской революции 1905 года, позволила жителям Центральной Азии издавать газеты. По словам Мунаввара Кары, ситуация была ужасной: «Все наши поступки и действия, наш образ жизни, наши слова, наши мектебы и медресе, наши методы преподавания и наши представления о морали порочны по своей сути. Если мы будем продолжать в том же духе еще пять или десять лет, нам грозит опасность рассеяться по свету или погибнуть под гнетом развитых стран». Решение состояло в том, чтобы провести общественные реформы и самим вытащить себя из болота за волосы: «Реформа начинается со стремительного развития наук, соответствующих эпохе. Для знакомства с современными науками нам необходимо прежде всего реформировать наши школы и методы обучения». Развитие наук, необходимых для удовлетворения потребностей нового века, позволило бы туркестанцам избежать мрачного будущего, которое в противном случае неминуемо наступит. Следовало призвать общество к безотлагательной модернизации, однако задача была не из легких: «Пелена невежества настолько затмила нам свет, что мы даже не видим, до какой степени отстали… [Среди нас] много тех, кто всю свою жизнь словно просидел в темном доме, вдали ото всех, и уверен, что все реформы лишь прикрывают разгул коррупции, а все реформаторы – просто жулики»