Глава 9Надежда и разочарование
В Ташкенте никогда еще не происходило ничего подобного. 13 марта 1917 года 30 000 человек, большая часть населения города, набились в пятничную мечеть – но не ради молитвы, а чтобы послушать ораторов, толкующих горячие новости из столицы империи. В мирное время в Центральной Азии еще никогда не собирались такие толпы народа. Отречение царя вызвало беспрецедентную мобилизацию общества. Новая Россия рождалась на глазах. Какое место в ней займет Центральная Азия?
Появилась новая надежда, и люди с воодушевлением смотрели в будущее. «Слава богу, что наступила эпоха свободы. Солнце справедливости осветило мир», – писал ташкентский поэт Сироджиддин Махдум Сидкий в предисловии к длинному стихотворению под названием «Новая свобода», которое он опубликовал 12 марта. Свобода, справедливость и равенство были для него важнейшими плодами новой эры, и они требовали действий: «Настало время любви и правды… Пора отбросить ложные мысли… важнейшей целью теперь будет обдумать, как нам счастливо жить на арене свободы»{110}. Он был не одинок. Независимая пресса на узбекском языке только-только появилась и уже была наполнена подобными настроениями. Собрание в мечети Ташкента отражало всеобщий энтузиазм. Но волнения не ограничивались Ташкентом. Они распространились по всей Центральной Азии и среди выходцев из Центральной Азии, живущих за ее пределами. Где-то далеко, за линией фронта, в трудовом полку группа казахов, призванных в армию по указу от 1916 года, провозгласила в том же духе: «Взошло солнце свободы, равенства и братства всех народов России. Казахи должны организоваться, чтобы поддержать новый порядок и новое правительство. Необходимо держать связь со всеми народностями, поддерживающими новый порядок»{111}.
В первые недели после падения монархии, казалось, исполнилась бóльшая часть обещаний. Серией радикальных законодательных актов Временное правительство, сменившее царя, отменило все правовые различия между гражданами по признаку ранга, религии, пола или национальности и предоставило каждому гражданину старше 20 лет, включая женщин, право голоса. (Таким образом, женщины Центральной Азии получили право голоса раньше, чем женщины Великобритании и Соединенных Штатов.) Кроме того, Временное правительство гарантировало абсолютную свободу печати и собраний. Россия стала самой свободной страной в мире, а бывшие колониальные подданные получили полное гражданство и юридическое равенство. С дискриминационными законами было покончено.
Весной 1917 года в Центральной Азии произошла беспрецедентная политическая мобилизация, сопровождавшаяся лихорадочными усилиями. Активисты создали десятки культурных и политических обществ. «Союз мусульманского образования» в Самарканде, «Поборники просвещения» в Андижане и общество «Туран» в Ташкенте преследовали в первую очередь образовательные и культурные цели, тогда как другие структуры объединяли студентов и ремесленников. Активисты сформировали зонтичную организацию – Исламский совет (Шура-и-Ислам) – и разъезжали по Туркестану, учреждая там и сям региональные отделения и поощряя всякого рода инициативы на местах. В числе более практических шагов можно назвать открытие множества новометодных школ и ускоренных курсов для тех, кто будет в них преподавать. Начали работу и театральные труппы. Кульминацией этой деятельности стал созыв Съезда мусульман Туркестана, который состоялся в Ташкенте 16 апреля. Подобные национальные конгрессы собирались по всей империи. Ташкентская конференция, как и все они, не была представительной в строгом смысле слова: на ней присутствовали делегаты, выдвинутые различными общественными организациями со всего Туркестана. В повестку вошли самые разнообразные вопросы, однако наиболее важные резолюции касались будущего Туркестана. Спустя шесть дней дебатов съезд постановил, что Туркестан должен стать автономной частью федеративной республики России{112}.
Здесь нам стоит отметить одну примечательную особенность событий весны 1917 года. Ощущение эйфории, о котором мы говорили выше, охватило всю территорию бывшей империи. Большинство национальных движений здесь задавались вопросом, как обрести свое новое, лучшее место в новой, лучшей России. Почти никто не хотел независимости или отделения. В 1917 году язык свободы, равенства, демократии, прогресса, автономии и нации преобладал в мусульманской политике. Всего полвека отделяло 1917 год от времен ханов, когда политика представлялась при помощи совсем других понятий, другого лексикона. Новые слова сопровождалась и новыми ритуалами общественной жизни. Собрания, большие и малые, начинались с выбора президиума, председателя и секретаря, часто посредством всеобщего голосования. Протоколы велись и должным образом публиковались в местной прессе, которая возникла словно ниоткуда. Официальные «Туркестанские ведомости» были переданы общественности и переименованы в Нажот («Освобождение»). Свержение российской монархии рассматривалось как шанс, способный изменить не только взаимоотношения России и Центральной Азии, но и само центральноазиатское общество.
Все это было слишком хорошо, чтобы продлиться долго. С разных сторон стали надвигаться темные тучи конфликтов. Первые встречи проводила коалиция джадидов и небольшое число мусульман с российским образованием. (Открытая политическая система вновь подчеркнула важность русского языка.) Эти люди предполагали, что их знания о современном мире делают их естественными лидерами, способными показать обществу возможности нового века, открывшиеся с падением монархии. Они были в восторге от перспектив свободы и равенства, которые позволили бы нации развиваться в современном мире. Однако другие группы общества рассматривали ситуацию совершенно по-другому. Как мы уже увидели выше, улемы не считали реформу всего уклада жизни необходимой и даже желательной. Универсализм нового порядка, предполагавший стирание различий, представлял для них угрозу. Имперский порядок определял четкие границы между мусульманами и немусульманами, а роль улемов заключалась в охране этих границ. Новый же порядок, при котором границы стирались, был для них нежелателен. Свобода означала беспорядок. По их представлениям, «свобода заключается лишь в том, что у женщин больше не будет ни покрывал, ни скромности, [что они] будут ходить по улицам и базарам с непокрытой головой, как женщины христиан, и общаться с мужчинами, с которыми не связаны родственными узами; а равенство заключается лишь в том, что между улемами ислама, иудаизма и индуизма больше не будет различий и что джадиды снимут тюрбаны с голов августейших улемов и сменят их на русские шапки или еврейские телпаки»{113}. В первую очередь их глубоко возмущал вызов их авторитету в обществе, брошенный молодежью. К концу апреля консервативные элиты организовались под руководством улемов и создали свою собственную политическую партию под названием Уламо джамияти («Общество улемов»). Противники быстро разругались и остаток 1917 года провели в ожесточенных спорах, часто переходивших в физическое насилие. Риторика обострилась, и к июню улемы стали регулярно издавать фетвы, обвиняя молодежь в «неверности», тогда как джадиды обвиняли улемов в «предательстве нации».
Бухара стала полем битвы иного рода. Бухарцы, жаждавшие реформ, решили обратиться к Временному правительству России с просьбой вмешаться в либеральные реформы в эмирате. «Великая Россия, благодаря своим преданным сынам, безвозвратно свергла старый деспотический режим и основала на его месте свободное демократическое правительство, – телеграфировали они в Петроград. – Мы смиренно просим новое российское правительство в ближайшее время поручить нашему правительству изменить порядок управления на основе свободы и равенства, чтобы [и] мы могли гордиться тем, что находимся под защитой Великой Свободной России»{114}. Временное правительство и в самом деле обсудило с эмиром манифест реформ, провозглашенный на общественном собрании 7 апреля. Однако эмир видел в революции и другие возможности. Вместо либерализации режима и передачи власти он стремился получить от русских полный суверенитет. Он заручился поддержкой консервативных улемов в городе и обратил их гнев на джадидов. Джадиды устроили демонстрацию, чтобы «поблагодарить эмира за его манифест» и заодно заявить о своем присутствии на улицах. Эту демонстрацию жестоко подавила контрдемонстрация, участники которой обвиняли джадидов в неверности и предательстве. Затем правительство арестовало нескольких наиболее активных реформаторов, а остальных выгнало из эмирата. Садриддин Айни (1878–1954), профессор одного из самых известных медресе города, получил 75 ударов кнутом.
Очерченные таким образом линии фронта определят направление центральноазиатской политики на долгие годы вперед. В 1917 году улемы победили джадидов на нескольких муниципальных выборах. Джадиды осознали, что не являются преобладающей силой в обществе. Они усвоили урок и научились пренебрегать общественным мнением. Раз нация не осознает своих же собственных интересов, значит, ее нужно вести к спасению силой, если это потребуется. Революция стала для них способом быстрой, решительной трансформации.
Временное правительство провозгласило равенство всех граждан, однако бремя прошлого оказалось не так легко сбросить. Русские в Туркестане дивились масштабам мобилизации мусульманского населения. Они предполагали, что в 1917 году повторятся события 1905-го и ничто не будет угрожать их привилегированному положению в колонии. Среди поселенцев было много разногласий – между привилегированными и бедными, между городскими жителями и крестьянами, а также между давними переселенцами и вновь прибывшими солдатами, – и все они основывались на предположении, что им не придется делить власть с местными жителями. В Ташкенте либерально настроенные русские стремились создать из русского города совершенно отдельное образование со своим бюджетом и политическим представительством. Самым же судьбоносным событием стало возникновение советов, ставших мощнейшей формой мобилизации низших классов в России после падения монархии. В Туркестане советы формировали европейцы. В них входили и рабочие, но больше всего там было солдат, многие из которых были из поселенцев этого региона. 31 марта Ташкентский совет, действуя самостоятельно, арестовал генерал-губернатора Алексея Куропаткина и выслал его из Туркестана. Временное правительство назначило Туркестанский комитет, куда вошли несколько мусульман (правда, только один из Туркестана), но он так и не приобрел никакой реальной власти. В следующие два с половиной года Туркестан оставался в значительной степени независим от центрального управления, и события там часто развивались по собственной логике. По всей империи и вправду развернулась масштабная социальная революция, в ходе которой различные группы стремились пересмотреть общественный порядок. За 1917 год центральная власть испа