{120}. Зимой 1917/18 года в поисках пропитания беженцы стали прибывать в Ташкент, где они толпились перед фабриками и другими предприятиями и умоляли дать им работу, лишь бы прокормиться. Многие падали в голодный обморок и умирали прямо на улицах. Другие так и не добирались до Ташкента и гибли в пути. Мор усугубляли сопутствующие эпидемии холеры, тифа и брюшного тифа. Буттино проанализировал статистические данные, чтобы определить полный масштаб катастрофы, вызванной войной и голодом. В период с 1915 по 1920 год площадь обрабатываемых земель сократилась вдвое, поголовье скота уменьшилось на 75 %, а производство хлопка практически прекратилось. Разные социальные группы страдали от потерь разного рода: у русских крестьян площадь обрабатываемых земель сократилась на 28 %, поголовье скота – на 6,5 %, а у коренного населения дела обстояли гораздо хуже. Оседлое мусульманское население сократилось на 39 %, а кочевое – на 46 %{121}.
Пока российское государство разрушалось, различные группы населения стремились обрести безопасность и получить доступ к продовольствию, и среди них возникали новые формы солидарности. В туркменской пустыне разные группы кочевников пытались контролировать сельскую местность. В Семиречье кровопролитие не прекращалось с 1916 года. Русские поселенцы по-прежнему убивали кочевников и захватывали их земли. Фергана погрязла в хаосе, когда русские поселенцы, не столь многочисленные, но вооруженные, начали конфисковывать земли своих мусульманских соседей и реквизировать их запасы зерна. Главной проблемой был голод, а захват земель осуществлялся во имя идеальной цели – революции. Сельское население организовалось в целях самообороны. У них появилось несколько военачальников (курбаши), объединивших людей, – правда, и они вскоре начали действовать по собственной логике. Эти военачальники часто использовали военные звания Кокандского ханства, хотя претендентов на звание хана Коканда среди них не находилось (от старых элит к тому времени избавились основательно).
Советы называли повстанцев басмачами. Этим словом, означавшим бандита или разбойника с большой дороги, долгое время называли мужчин, нападавших на проезжавших по сельской местности близ Ферганы, до революции. Другие авторы видели в басмачестве национально-освободительное движение или сопротивление большевикам. Ни одно из этих описаний нельзя считать полностью точным. Басмачи обеспечивали вооруженную самооборону против поселенцев, а кроме того, боролись со всеми формами государственной власти в городах. Своей риторикой, способами мобилизации и формами руководства басмачи представляли совершенно иную форму политики, чем та, что преобладала среди городского населения в 1917 году. Одним из первых курбаши был Эргаш – уголовник, возглавлявший банду разбойников с большой дороги в Фергане до революции. За эту деятельность его арестовали и сослали в Сибирь. В 1917 году благодаря массовой амнистии по всей империи он вернулся в Фергану, где его быстро назначили начальником полиции в старом городе Коканда. В феврале 1918 года, отчаянно пытаясь создать хоть какую-то вооруженную силу, Туркестанская автономия назначила его главнокомандующим своей практически несуществующей армии. После разрушения Коканда Эргаш бежал в родную деревню, где организовал отряд вооруженных людей для ее защиты от набегов поселенцев. У его лидеров было мало общего с политическими деятелями 1917–1918 годов – и с джадидами, и с городскими улемами. Многие лидеры басмачей считали, что «джадиды» и «большевики» – одно и то же, и с одинаковым ожесточением боролись и с теми и с другими. Множество курбаши в Фергане, как и Эргаш, были в прошлом преступниками, до того пребывавшими в изгнании в отдаленных уголках Российской империи. Некоторые были выходцами из старой военной элиты Коканда, но почти никто из них не имел отношения к общественной жизни, возникшей в городах Центральной Азии при царском правлении. Они действовали строго на местном уровне и мыслили столь же ограниченно. Часто оказывалось так, что они живут за счет тех самых людей, которых защищают: они забирали продовольствие, фураж и домашний скот, а сельских жителей принуждали вступать в вооруженные банды – и всё это лишь усугубляло страдания крестьян.
В феврале 1917 года о большевиках еще практически не было слышно. Рост их популярности в течение года говорил о радикализации общественного мнения в российской глубинке. Большинство нерусских народов, вероятно, воспринимали революцию 1917 года как момент национального освобождения, однако в глазах русских жителей империи она не имела четкого национального аспекта. Синьхайская революция в Китае была направлена на освобождение китайской нации от правления династии чужаков. Для русских же революция 1917 года была связана с освобождением угнетенных классов от тирании несправедливого общественного порядка. В России возобладал язык классового противостояния. В самом начале, когда Петроградский совет бросил вызов Временному правительству от имени низших классов, революция представляла собой борьбу простых людей против привилегированных слоев общества. В течение года позиции радикализировались, и к октябрю в Петрограде, Москве и на фронте возобладали радикальные партии. Как отмечалось выше, в октябре большевики свергли Временное правительство и захватили власть, прикрываясь советами. Большевикам было свойственно совершенно универсалистское видение. Карл Маркс описал исторический процесс как движение к бесклассовому обществу, свободному от угнетения и эксплуатации. Большевики надеялись воплотить это видение в жизнь. Их целью было по меньшей мере переустройство мира и создание утопического бесклассового общества. Они были творцами Истории (с большой буквы), их миссия была предречена, а цели предопределены. Эта милленаристская картина мира словно оправдывала чудовищную жестокость и насилие большевистской эпохи. Она позволяла революционерам осуществлять такие проекты переустройства социальной и культурной жизни, от которых другие режимы отказались бы. Они не всегда добивались успеха, и непреднамеренные последствия их действий часто оказывались важнее декларировавшихся целей. Тем не менее их триумф изменил ход истории. Двадцатый век выглядел бы совсем иначе, если бы исход русской революции 1917 года был другим.
Конечно, в 1917–1918 годах никто не знал, каким окажется будущее, и предсказать что-либо было невозможно. Большевики утвердились у власти лишь в результате длительного ожесточенного конфликта. Захват власти в Петрограде вызвал сильное возмущение людей абсолютно различных политических убеждений и почти немедленно привел к вооруженному конфликту, который перерос в чрезвычайно жестокую Гражданскую войну, продолжавшуюся до 1921 года. Возможно, «гражданская война» не совсем верный термин. К концу 1917 года государство в значительной степени развалилось, и за власть стало бороться множество политических сил. Обычно Гражданскую войну в России (1917–1922) понимают как конфликт между «красными» и «белыми». Красных представляли более или менее сплоченные большевики, а под движением белых подразумевается огромное количество мало связанных друг с другом сил, объединенных разве что ненавистью к большевикам. К ним относились казаки и генералы императорской армии, боровшиеся за возрождение империи; социалисты и либералы, которые защищали Учредительное собрание – великую революционную мечту, разрушенную большевиками; армии различных нерусских народов, стремившихся к автономии или независимости; а также группы населения на местах, которые бились за контроль над землей и поставками продовольствия. Сражаясь друг с другом в полях и степях, армии уничтожали посевы, разрушали ирригационные каналы и железные дороги. Как человеческие, так и материальные потери были огромными. Ожесточенная борьба за победу существенным образом повлияла и на политику большевиков.
Советская власть сформировалась в Центральной Азии в результате длительного процесса, в котором были свои взлеты и падения. В определенной степени она основывалась на втором завоевании Центральной Азии, когда в регион вторглась Красная армия. Тогда на эти земли впервые обрушился огонь пулеметов и самолетов. Военный захват сопровождался и политической работой, способствовавшей установлению в Центральной Азии нового порядка. Любопытно, что в 1917 году большевики, партия классовой революции, были единственными в России, кто поддержал права наций. И Владимир Ленин, и Иосиф Сталин считали, что национальные и языковые различия в империи нельзя игнорировать; это объективные факты, с которыми предстоит работать. Классовую борьбу можно облегчить, а окончательную победу пролетариата – ускорить, если сначала решить национальный вопрос. Если предоставить угнетенным нерусским народам автономию, они ясно увидят классовое угнетение со стороны своей собственной буржуазии, а революционная пропаганда лучше всего воздействует на родном языке. В реалиях 1917 года эти абстрактные идеи подтвердились на практике. Большевиков ошеломила сила национальных движений в империи. Задача состояла лишь в том, чтобы использовать эти обиды для достижения целей большевиков. Одним из первых декретов советской власти было воззвание «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», в котором Ленин и Сталин призывали мусульман поддержать новое правительство: «Все те, мечети и молельни которых разрушались, верования и обычаи которых попирались царями и угнетателями России! Отныне ваши веровании и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно»{122}. Большевики хотели как можно сильнее дистанцироваться от бремени имперского прошлого. Советская власть стремилась к тому, чтобы нерусские народы воспринимали ее как свою собственную власть, а не власть русских. «Дьявольски важно, – писал Ленин в 1921 году, –