Конечно, в 1924 году существовали национальные идеи, будоражившие отдельных людей, которые были в них заинтересованы и готовы мобилизовать на их поддержку определенные ресурсы. Однако основная масса населения к ним была равнодушна и по-прежнему идентифицировала себя в более узких категориях. Этому не стоит удивляться, как не стоит и полагать, что национальные проекты неаутентичны или кем-то сфабрикованы. Нации никогда не возникают сразу в готовом виде, чтобы тут же заявить о своих претензиях, но всегда создаются национальными движениями, а затем – государствами. Национальные движения всегда работают на два фронта: один – для борьбы с внешним миром, от которого нужно добиваться признания, автономии или независимости, а второй – с самой нацией, которую движение стремится выстроить или изменить. Для большинства движений задача состоит не только в том, чтобы изменить нацию, преобразовать ее, обучить и мобилизовать, чтобы она могла адекватно противостоять вызовам современности, но и в том, чтобы ее воспеть. Представителей нации необходимо приучить воспринимать себя как часть единого народа (в первую очередь это задача массового образования) и принудить отказаться от устаревших обычаев и традиций, которые, как считается, стали причиной ее упадка. Подлинность нации подтверждается обращением к былому величию (часто воображаемому или переосмысленному), запятнанному иностранными заимствованиями. Как отмечалось выше, все национальные движения сталкиваются с диалектическими отношениями между современностью и аутентичностью. Мы увидим это на примере Центральной Азии в следующих главах, однако полезно иметь в виду, что проблема не уникальна для данного региона.
В январе 1924 года партийные власти в Москве решили «начать предварительное обсуждение возможности и целесообразности размежевания казахского, узбекского и туркменского районов [в Туркестане] по национальному принципу»{162}. Это предварительное обсуждение вылилось в полномасштабную дискуссию, которая развивалась стремительно. Комиссии, избранные из числа членов партии и представлявшие разные национальности, высказывали свои соображения относительно создания новых республик. К июню Москва согласовала и одобрила проект размежевания. За лето территориальные комиссии определили новые границы, и к 18 ноября, когда правительства Туркестана, Бухары и Хивы встретились, чтобы распустить эти образования и учредить республики, процесс подошел к завершению.
Москва не собиралась выносить дискуссию в публичную плоскость. Нет уж: вопрос должна была решить именно авангардная партия. Центральноазиатские члены партии ухватились за эту возможность с поразительной готовностью и почти самостоятельно руководили дискуссией по мере того, как она разворачивалась. По сути, они делали все возможное, чтобы реализовать вышеописанные национальные проекты. Все стороны воспринимали существование разных народов в Центральной Азии как очевидный факт. На удивление, ожесточенные споры велись на тему того, как именно Центральную Азию разделять, а не того, стоит ли ее разделять вообще. Против самой идеи размежевания никто не возражал. Некоторые участники проекта выдвинули идею центральноазиатской федерации: вместо нескольких отдельных республик, непосредственно подчиняющихся центру, Центральная Азия могла бы стать единой федерацией национальных республик. Это предложение было основано не на идее единства Центральной Азии, а на принципе сохранения экономических взаимосвязей в регионе. Предложение отклонили. Центральным стал вопрос о том, где именно проходят границы – как этнические, так и территориальные – между народами Центральной Азии. До того момента классификации этнического состава региона не существовало. Первоначальное обсуждение касалось всего трех национальностей. Еще несколько категорий, существующих сегодня в Центральной Азии, сформировались в процессе размежевания, когда интересы местных элит и современные методы этнографической категоризации сложным образом пересеклись с политическими интересами советского режима, который тогда еще только набирал силу.
Предложения о формировании узбекской нации сформулировала Бухарская коммунистическая партия, выдвинув идею «создания Узбекистана на основе Бухары». В основном документе приводился простой аргумент: «Узбекский народ, ранее объединенный государством Тимура и его преемников, за последние столетия распался на отдельные части. На протяжении веков этот распад характеризовался ослаблением экономических сил и политических структур, заключительной стадией которых является экономический застой, потеря государственного единства и физическое уничтожение народа под господством ханств, эмиратов и царизма». В документе утверждалось, что государство Тимуридов было национальным государством узбеков (ключевой аргумент чагатайского проекта), а распад этого единого государства рассматривался как причина упадка, культурной отсталости и даже эксплуатации. Теперь же, когда революция «вывела узбекский народ на новый этап исторического развития», необходимо было сделать так, чтобы «все народы, носящие единое имя», получили свои, отдельные советские политические единицы на национальной основе, в соответствии с особенностями их образа жизни и экономических практик»{163}. Такие национальные единицы позволят партии «проводить комплексную экономическую и культурную работу» и облегчить строительство социализма. Автором документа был Файзулла Ходжаев, молодой премьер-министр Бухарской народной республики и самопровозглашенный ученик Фитрата. Ходжаев превратил проект восстановления национального единства узбекского народа в важную революционную задачу Советского государства. В каком-то смысле новый Узбекистан должен был стать прежней Бухарой, где соберется все оседлое население Центральной Азии, за исключением кочевников, которых бухарские правители так и не смогли подчинить. Эта идея стала кульминацией чагатайского проекта, который представлял оседлое население Центральной Азии как единую нацию. В некотором роде это было и воссозданием тимуридской государственности в советских условиях.
Самый серьезный вызов бухарскому проекту для Узбекистана исходил от казахской комиссии. Ее возглавлял Султанбек Кожанов (1894–1938), человек непростой судьбы. В 1917 году он издавал вместе с Мустафой Шокаем в Ташкенте газету на казахском языке и участвовал в организации казахского движения. В 1921 году, вступив в Коммунистическую партию, он сопровождал Георгия Сафарова в ходе его деколонизаторской поездки по Семиречью. Вначале Кожанов выступал за создание центральноазиатской федерации, но, как только от этой идеи отказались, он и его коллеги выбрали себе другую цель, занимавшую все казахские элиты в начале XX века: объединить всех казахов в одну политическую единицу. Казахи Туркестана должны были объединиться с жителями Казахской автономной республики, существовавшей с 1920 года на территории бывшего Степного генерал-губернаторства. С этой целью они претендовали на все Семиречье и Сырдарьинский район, включая город Ташкент, который, по их мнению, был центром экономической жизни Казахстана и должен принадлежать казахам. Претензии узбеков казахские представители высмеивали и утверждали, что узбеки вообще не являются настоящей нацией, а представляют собой совокупность различных групп, не способных претендовать на оформление национальной государственности. Туркмены поддержали казахов – главным образом для того, чтобы избежать экономического господства узбеков. Киргизам удалось доказать, что они отличаются от казахов (казахские делегаты решительно оспаривали эту точку зрения), и каракалпакам тоже.
Жаркие споры между различными комиссиями, похоже, застали Москву и ее эмиссаров врасплох. Лидеры Центральноазиатского бюро европейского происхождения пытались установить правила принятия решений, и последнее слово по наиболее спорным вопросам оставалось за Москвой. Что Ташкент должен стать частью Узбекистана, а не Казахстана, постановил сам Сталин, однако стенограммы дискуссий ясно показывают, что ход этих дискуссий определяли коммунисты Центральной Азии{164}.
В ходе размежевания Туркестан, Бухара и Хива перестали существовать, а на их месте возникло несколько новых национальных территорий. Узбекистан и Туркменистан стали союзными республиками, подписав договор, зафиксировавший образование федеративного союза. Казахи не получили Ташкента, однако к Казахской автономной республике, основанной в 1920 году, отошла большая часть Сырдарьинского района и все Семиречье. Советский проект национального размежевания осуществил мечту казахского политического класса, сформулированную еще в 1917 году. Казахстан стал автономной республикой в составе Российской республики, а каракалпакам и киргизам достались автономные округа, также в составе Российской республики. Наконец, внутри Узбекистана была создана Таджикская автономная республика. За следующие двенадцать лет на карте произошли некоторые изменения, и некоторые территории получили более высокую степень автономии: Таджикистан стал союзной республикой в 1929 году, а Казахстан и Киргизия – в 1936 году. В 1936 году Каракалпакский автономный округ получил статус автономной республики в составе Узбекистана. К этому моменту политическая карта Центральной Азии приняла свои нынешние очертания.
Самое важное в проекте размежевания – торжество идеи нации, которая стала основным способом идентификации. Советская политика признала и кодифицировала национальность, хотя и продолжала настаивать на тезисе об универсальности Истории. Всем нациям было суждено пройти один и тот же путь прогресса и достичь бесклассового общества, только делать это они должны были на своих родных языках и в своих национальных костюмах. Всех советских граждан официально классифицировали по национальности. Она стала не просто абстрактным ощущением культурной принадлежности, а частью юридической идентичности человека. Национальность записывалась в документах, удостоверяющих личность, и была одним из существенных факторов на протяжении жизненного пути советского гражданина. Обещаниям национального самоопределения суждено было на несколько десятилетий вперед стать важной частью представлений о сути советского строя. Коммунистический режим превратил разные национальные проекты центральноазиатских интеллектуалов в политическую реальность. Кроме того, признав существование шести наций, он на долгие годы заморозил различия в том виде, в каком они существовали в 1924 году. Реальность некоторых из них (узбеков и казахов) была более очевидной, других же (например, киргизов и каракалпаков) – менее. Казахская интеллигенция рассматривала последние две группы как подгруппы казахской нации, однако активизм в Киргизской и Каракалпакской автономиях привел к формированию там отдельных наций. А вот в таких группах, как сарты или кипчаки, таких активистов не нашлось, и национальной мобилизации не случилось, и потому они исчезли из официальной номенклатуры и стали рассматриваться как часть узбекского народа.