Пытаясь упрочить положение, Шэн вступил в переговоры с Ходжой Ниязом, лидером Кумульского восстания. Летом 1933 года они заключили соглашение о разделе провинции, согласно которому предполагалось образование государства Восточный Туркестан – «независимой и автономной исламской страны, простирающейся от Кумула до Кашгара. Она [не будет] признавать Урумчи центром. Мусульмане будут править сами». Границей между ними будут горы Тянь-Шаня, и «китайцы не будут распространять свою власть за них»{202}. Правителем этого Восточного Туркестана становился Ходжа Нияз.
Похожие процессы годом ранее своим чередом развивались в Алтышаре. Там не было единой искры, не говоря уже о согласованных действиях, напоминающих события, которые привели к провозглашению ВТР. Первые семена ВТР были посеяны во время восстания в Хотане в феврале 1933 года под руководством тайного общества, основанного Бугрой. Как мы уже отмечали, Бугра происходил из ученой семьи и рассматривал ситуацию в Восточном Туркестане как колониальное рабство. Найдя себе работу в медресе, он стал ездить по провинции, чтобы получить представление о «состоянии земли, духовном состоянии нации и силе врага». В Кульдже Бугра нашел родственную душу. Сабит Дамулла – уроженец расположенного недалеко от Кашгара Атуша, с которым мы уже познакомились в этой главе, – до Первой мировой войны учился в Кашгаре и Бухаре, а затем много путешествовал по Турции, Египту и Индии. После его переезда в Хотан тайное общество подняло восстание. О количестве его участников и ресурсов нам известно мало, однако повстанцам удалось вытеснить китайские войска из Хотана и его окрестностей. Они установили в городе так называемое исламское правительство, в состав которого вошли два младших брата Бугры и Сабит Дамулла. Лидеры правительства называли себя эмирами, и у этого термина был явный исламский подтекст. Они сформировали небольшую армию, чему способствовало прибытие киргизского военачальника по имени Джанибек, бывшего басмача из Советского Туркестана, который жил тихой жизнью изгнанника в Керии. Несмотря на недостаточную подготовку и плохое вооружение, хотанские армии взяли Яркенд плюс ряд небольших городов и перебили отряд дунган, прибывших из Кашгара на смену ханьским полкам в новом Яркенде. Затем они направились в Кашгар.
Тем временем победа Шэна при поддержке советских войск в Урумчи вынудила многих его оставшихся в живых противников бежать на юг. Там сложилась разношерстная армия, куда входили и тюркские, и дунганские войска. Киргизы западного Синьцзяна тоже подняли восстание под руководством Османа Али. К маю 1933 года эта коалиция захватила Кашгар. Однако следствием успеха стал раскол коалиции. Положение дунган, например, в Алтышаре было совершенно не таким, как на севере. С самого начала дунгане играли важнейшую роль в поддержании цинского правления в Алтышаре, и эта традиция продолжалась и в республиканскую эпоху. Дунганские чиновники считали себя сторонниками и партнерами империи. По этой причине никаких особо теплых чувств между ними и местным мусульманским населением не было. Ма Фусин, которого Ян Цзэнсин назначил военным комендантом Кашгара в период с 1916 по 1924 год, славился своей жестокостью. Его преемник, Ма Шаову, тоже правил железной рукой. Когда мусульманские армии захватили Кашгар, между дунганами и местным мусульманским населением вновь возникла напряженность, ставшая ключевым фактором для распада коалиции. Ма Шаову и его китайские войска оказались в осаде в новом городе. Дунгане, сопровождавшие повстанцев с севера, решили встать на сторону Ма и порвали со своими тюркскими товарищами. Между тем в коалиции то и дело возникали стычки между разными группами, и летом 1933 года мусульманский старый город несколько раз переходил из рук в руки.
Как раз в этой неразберихе гражданские активисты стали выступать за независимость. Ядро этой группы составляли торговцы и джадидские улемы из Кашгара. Затем к ним присоединились члены хотанского правительства. Получив известия о перевороте, в Кашгар вернулись несколько изгнанников из советской Центральной Азии и не только. Одним из первых новых учреждений стало министерство образования, которое реквизировало единственную в городе типографию (принадлежавшую шведской христианской миссии, работавшей здесь на протяжении нескольких десятилетий) и принялось издавать газету «Жизнь Восточного Туркестана». Редактировал ее Кутлук Хаджи Шавки, местный джадид с большим стажем, чье имя двадцатью годами ранее появилось в Терджумане Исмаила Гаспринского – крымской газете, ставшей флагманом исламской реформы в Российской империи. 10 сентября активисты под руководством Сабита Дамуллы учредили газету Истиклал джамияти («Общество независимости»), которая 12 ноября начала подготовку к провозглашению республики{203}.
В Хотане Бугра и его братья провозгласили себя эмирами, а в Кашгаре сепаратистское государство назвали республикой. У нового государства было много названий. На местной монете чеканили названия Республики Уйгуристан и Исламской Республики Туркестан, а паспорта выдавались от имени Блистательной Исламской Республики Восточный Туркестан{204}, но чаще всего она упоминается как ВТР. Нация, родина и ислам тесно переплетались в сознании основателей республики. Границы этой родины нигде не указывались, однако Восточный Туркестан, скорее всего, подразумевал территорию преимущественно мусульманской страны от Кумула до Кашгара, исключая Джунгарию на севере. Фактически республика контролировала только оазисы Кашгар, Яркенд и Хотан – и те не полностью. Первая статья конституции гласила: «Республика Восточный Туркестан создана на основе исламского шариата и действует в соответствии с заповедями Мудрого Корана, источника нашего счастья и воплощения непреложного Божественного закона»{205}. В других статьях конституции слово «президент» использовалось как синоним словосочетания «лидер правоверных». Тем не менее сами обстоятельства ее провозглашения четко указывают на то, что республика была основана на политике общественного участия и национального самоопределения. Ее лидеры рассматривали Восточный Туркестан как часть более широкого сообщества тюркских народов, которые по определению считались мусульманами. Термин «уйгур» в республике не упоминался. Вверху на первой странице «Жизни Восточного Туркестана» красовался классический джадидский лозунг Гаспринского: «Единство в языке, мыслях, делах».
ВТР была джадидской республикой, провозглашенной на самом дальнем краю тюркского мира. Ее правительство представляло собой коалицию прогрессивных улемов и людей, которые долгое время активно участвовали в деятельности джадидов в Кашгаре. В ней модернистское понимание ислама сочеталось с неприятием антиколониального национализма в тюркистском духе. Ее риторика уходила корнями в центральноазиатский мусульманский модернизм, о чем ясно свидетельствует использование лозунга Гаспринского. Расстановка сил здесь сильно отличалась от расстановки сил в русском Туркестане в 1917 году, где улемы и джадиды были заклятыми врагами друг друга. В Восточном Туркестане в 1932–1933 годах улемы-реформисты примирились с идеей прогресса во имя нации и родины и не ощущали угрозы со стороны молодежи, как их ташкентские коллеги в 1917 году. Правительство заседало в Кашгаре, но родом из Кашгара или близлежащего города Атуш были всего шесть из пятнадцати членов кабинета. Остальные были из Турфана и Хотана. Сабит Дамулла родился в Атуше, а большую часть своей взрослой жизни провел в Кульдже. Кабинет представлял собой обширную коалицию нацеленных на модернизацию сил со всего Восточного Туркестана. Однако его члены приняли роковое решение предложить пост президента республики Ходже Ниязу, которого они не знали и с которым у них было мало общего. Лидеров ВТР привлекала в нем военная мощь и соглашение с Шэном. На страницах «Жизни Восточного Туркестана» он прославлялся как «великий победитель» и добрый правитель.
У новой республики были все атрибуты современной государственности: конституция, кабинет министров, флаг, валюта и паспорта, но зародилась она в чрезвычайно сложных условиях. Из-за того что у этого государства не было выхода к морю и развитых ресурсов, оно было обречено столкнуться с непреодолимыми трудностями. Кроме того, оно и свою-то территорию контролировало не полностью, поскольку дунганские силы по-прежнему занимали новый город в Кашгаре. Новое правительство спешно вступило в контакт с иностранными государствами. Советы лидерам ВТР не нравились, поскольку к 1933 году идея о том, что целей джадидов можно достичь советскими средствами, в Советской Центральной Азии уже не поддерживалась. Телеграмма правительству Турции с объявлением о создании ВТР вызвала некоторое оживление в турецкой прессе, но никакой реакции со стороны самого правительства, которое на тот момент открыто выступало против вмешательства, не последовало. Контакт с Афганистаном дал столь же скудные результаты. Единственной оставшейся надеждой была Великобритания. Делегация, отправленная в Нью-Дели, наконец добравшись до места назначения в феврале 1934 года, получила поспешный отказ. Китайские историки обычно называют ВТР британской марионеткой, созданной для подрыва суверенитета Китая, однако это мнение идет вразрез с какими бы то ни было фактами. Великобритания в 1930-х годах поддерживала территориальную целостность Китая и считала Нанкин единственной легитимной властью в Синьцзяне. У нее не было намерения вмешиваться в их дела и защищать ВТР{206}. Вымогать у китайского правительства экстерриториальные права в Синьцзяне и даже продавать оружие полунезависимым губернаторам провинции – это одно, а оказывать поддержку сепаратистскому государству – совсем другое. Чиновники британского консульства в Кашгаре вели хронику бурных событий той эпохи, но ничего по этому поводу не предпринимали.