бло огромное количество людей, как и в первый год после депортации. Оказавшись в Центральной Азии, они не встречали особого сочувствия со стороны принимающих обществ, несмотря на то что тоже были мусульманами тюркского происхождения. Депортированные становились лишними ртами, которые нужно было кормить, а кроме того, их воспринимали как предателей. Узбекские сельчане ворчали, что, пойдя на жертвы ради войны, они теперь вынуждены жить бок о бок с врагами государства. Если узбек жаловался, что таких «предателей» надо «отправлять не в такое хорошее место, как Узбекистан, а по крайней мере в Сибирь за их преступления против Родины»{249}, он говорил как советский патриот. Как ни странно, депортации лишь усилили в жителях Центральной Азии отождествление с Советским государством.
К бывшим военнопленным Советское государство тоже относилось с подозрением и большой жестокостью. В начале войны Верховное командование Красной армии за подписью Сталина издало печально известный приказ № 270, согласно которому «командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров»{250}. Плен всегда приравнивался к дезертирству и государственной измене. Вернувшиеся военнопленные проходили через «фильтрационные лагеря», где им приходилось доказывать политической полиции, что они не сотрудничали с фашистским режимом. Их лишали жилищ, отправляли в трудовые батальоны или даже в ГУЛАГ. Некоторым военнопленным из Центральной Азии – и тем, кто воевал в Туркестанском легионе, и тем, кто нет – удалось избежать принудительной репатриации. Они влились в небольшие центральноазиатские диаспоры в Турции, Саудовской Аравии и Западной Европе. Несколько членов Туркестанского легиона выжили. Вели Каюм-хан остался в Германии и по-прежнему издавал Milliĵ Turkistan. Баймирза Хаит получил докторскую степень по истории Центральной Азии в Кельнском университете в 1950 году и стал выдающимся ученым. С началом холодной войны положение бывших легионеров улучшилось, поскольку переход от нацистского антикоммунизма к его американскому варианту, как оказалось, дело нехитрое. Многие из них нашли себе работу на радио «Свобода» – финансируемой США антисоветской пропагандистской службе. Рузи Назар, еще один лидер Туркестанского легиона, снискал расположение американских оккупационных властей и в 1951 году поступил на службу в Центральное разведывательное управление (ЦРУ). До конца своей карьеры он боролся с коммунизмом на стороне Соединенных Штатов, а в 1980-х годах прошел войну в Афганистане{251}. Еще одним важным наследием Туркестанского легиона стало ощущение единства Центральной Азии, сформулированное НКОТ. Во многом благодаря работам таких ученых, как Хаит, это видение стало аксиомой среди немногих ученых на Западе, интересовавшихся Центральной Азией, хоть оно и не получило поддержки в самом регионе.
Глава 16Еще одна республика в Восточном Туркестане
В октябре 1944 года сотни вооруженных повстанцев атаковали гарнизон небольшого городка Нилка на крайнем северо-западе Синьцзяна и обратили ханьские войска в бегство. Затем боевики двинулись на Кульджу, столицу Илийского района, и 7 ноября напали на нее. По сообщениям эмигрантов, мусульманское население города и соседних деревень присоединилось к повстанцам, вооружившись старыми винтовками и ножами{252}. Через три дня боев Кульджа пала, а стоявшие там ханьские войска были выбиты из города. Повстанцы добились ошеломляющих военных успехов, и в течение следующих девяти месяцев они вытеснили китайские войска из трех северо-западных районов: Или, Алтая и Тарбагатая.
Еще до того как получить полный контроль над городом, повстанцы провозгласили республику. Вторая Восточно-Туркестанская республика была создана в Кульдже 12 ноября, в одиннадцатую годовщину основания первой ВТР в Кашгаре. В состав нового правительства, объявленный в том же месяце, вошли религиозные деятели, видные торговцы и землевладельцы Кульджи и ее окрестностей, а также интеллектуалы, сторонники модернизации{253}. Правительство возглавил Алихан-тюре Шакирходжаев (1885–1976), исламский ученый, пользовавшийся большой известностью в Кульдже. Как и у улемов, участвовавших в создании первой ВТР, он интересовался проектами модернизации общества и находился под глубоким влиянием тюркистских идей. Что еще более удивительно, он был узбеком, родившимся в Токмаке (на территории нынешней Киргизии), который бежал из Советского Союза в 1931 году после ареста за антисоветскую деятельность. В первых прокламациях республики исламские темы сочетались с национальными во многом так же, как это было в первой ВТР. Примером может послужить следующий текст: «Исламское правительство Туркестана сформировано: хвала Аллаху за все его благословения!.. Мы не сложим оружия до тех пор, пока не освободим вас от окровавленной пятерни власти китайских угнетателей, и до тех пор, пока самые корни правительства китайских угнетателей не иссохнут и не исчезнут с лица земли Восточного Туркестана, который мы унаследовали в качестве родной земли от своих отцов и дедов»{254}. В других заявлениях утверждалось, что Восточный Туркестан – родина его коренного населения, и отрицались какие-либо исторические связи с Китаем: «Из четырнадцати народов, проживающих в Восточном Туркестане, десять наций, которые считаются самыми многочисленными, не имели ни национальных, ни расовых, ни культурных отношений, ни кровной общности с китайцами: отродясь такого не было»{255}. Хотя в этом заявлении и говорилось о четырнадцати народах, проживающих в Туркестане (в соответствии с классификационной схемой советского образца, введенной Шэном Шицаем), в других упоминались «народы Восточного Туркестана» в качестве единой нации – та же риторика использовалась и в первой ВТР. Вторая республика, как и первая, была откровенно сепаратистской. Язык антиколониального национализма использовался ее идеологами, чтобы заявить протест против оккупации Восточного Туркестана китайцами.
И все же условия существования второй республики существенно отличались от первой. Новую республику провозгласили не в Алтышаре, а в долине Или, на северо-западе Синьцзяна. Бо́льшую часть ее населения составляли казахи, а помимо них здесь проживали уйгуры, а также значительное количество монголов и сибо. Еще до восстания в ноябре 1944 года на Алтае взбунтовалось множество казахских групп, а у монголов и сибо были собственные поводы для недовольства. В Национальную армию Или, как назывались силы республики, входили новобранцы разных национальностей, в том числе кавалерийская рота сибо{256}. Если первая ВТР возникла на фоне общего кризиса, связанного с ханьским правлением в Синьцзяне, то вторую провозгласили в противовес центральному правительству, которое восстановило контроль над провинцией и пыталось утвердить там свою власть. Если первую ВТР Советский Союз встретил в штыки, то вторая получила его полную поддержку. Вторая ВТР просуществовала пять лет, тогда как первая продержалась всего три месяца. За эти пять лет у нее менялось как руководство, так и риторика, однако на протяжении всего этого периода правительство справлялось со своими обязанностями. Оно учредило новую окружную администрацию, выпустило собственную валюту и почтовые марки, провело земельную реформу, занималось развитием инфраструктуры на своей территории и содержало вооруженные силы, позволявшие ему поддерживать фактический суверенитет в трех контролируемых им районах.
Эти различия между двумя республиками стали результатом масштабных геополитических преобразований в Синьцзяне, вызванных Второй мировой войной. В 1941 году, когда в Советский Союз пришла война, Шэн пересмотрел варианты, которые были в его в распоряжении. Ему по-прежнему требовалась внешняя помощь для сохранения своего режима, однако огромные неудачи, которые потерпел Советский Союз в первые месяцы войны, заставили его задуматься о том, смогут ли Советы и дальше его поддерживать. Вступление Соединенных Штатов (богатого и могущественного союзника Гоминьдана) в войну тоже повлияло на расчеты Шэна, поскольку теперь делать ставку на ГМД было безопаснее, чем на Советский Союз. Более того, условия Сталина только ужесточались. В 1940 году, когда война уже была неизбежна, Сталин навязал Шэну новое соглашение, по которому Советский Союз получал оловянные рудники Синьцзяна в аренду на пятьдесят лет, а советские специалисты – право на беспрепятственную разведку и эксплуатацию ресурсов провинции. Шэн начал жаловаться своему ближайшему окружению, что Ленин и Сталин ничего не смыслили в марксизме и что действия Советского Союза не что иное, как «красный колониализм»{257}. 19 марта 1942 года при загадочных обстоятельствах был убит младший брат Шэна, Шики, генерал вооруженных сил Синьцзяна, обучавшийся в советской военной академии. Шэн Шицай заявил, что убийство произошло в результате «коммунистического заговора», состряпанного в советских учреждениях в Синьцзяне с целью «нанести ущерб тылу Китая, ведущего оборонительную войну [против Японии]» и «свергнуть действующее правительство Синьцзяна», а руководил заговором якобы советский генеральный консул Бакулин{258}. Шэн разорвал отношения с Советами, приостановил всю торговлю с ними, закрыл границу с СССР и потребовал, чтобы советские советники и инженеры покинули Синьцзян. Многие китайские коммунисты, которых отправили на работу в Синьцзян, подверглись преследованиям. Одной из жертв преследований был Мао Цзэминь (младший брат Мао Цзэдуна), который занимал должность казначея провинции. Его обвинили в организации заговора, который «распространялся на все органы власти и во главе которого стояли Москва и Яньань», где располагалась штаб-квартира КПК, и казнили