{259}. Затем Шэн связался с Гоминьданом и запустил процесс реинтеграции провинции в состав китайского государства. К лету 1942 года ГМД начал перебрасывать войска в Синьцзян и впервые учредил там отделение партии.
В этой истории был еще один сюжетный поворот. Весной 1943 года – после победы советских войск под Сталинградом, когда ситуация изменилась в пользу Советского Союза, – Шэн снова развернул свою политику на 180 градусов. Он арестовал представителей Гоминьдана в Синьцзяне и попросил Сталина о помощи в борьбе с «японским заговором», который якобы только что раскрыл. Но Сталину было достаточно того, что он уже видел. Он переслал его письмо Чан Кайши и умыл руки. ГМД отстранил Шэна от должности и отправил в Чунцин, назначив на пост министра сельского и лесного хозяйства. Ходили слухи, что он избежал казни только благодаря крупному пожертвованию в казну партии из средств, которые накопил за десятилетие своего пребывания у власти в Синьцзяне. (У Шэна все сложилось благополучно. Он работал на Гоминьдан до его поражения в 1949 году, а затем удалился на Тайвань вместе с остальными лидерами партии. Умер он в своей постели в 1970 году.) Преемником Шэна на посту губернатора Синьцзяна назначили У Чжунсиня. Впервые в эпоху республики провинция оказалась хотя бы под номинальным, но все же контролем центрального правительства.
Как должен был действовать Гоминьдан, чтобы интегрировать регион в Китай? В первые годы своего существования, под давлением Коминтерна, он признал право на самоопределение для всех миньцзу (национальностей) в Китае, но без территориальной автономии{260}. Японское вторжение в Китай в 1937 году резко изменило ситуацию, заставив ГМД фокусироваться на единстве в первую очередь. Так возникло, по сути, расистское видение нации, восходящее к антиманьчжурскому расизму начала XX века. Этот взгляд наиболее точно сформулирован в небольшом трактате под названием «Судьба Китая», вышедшем под именем Чан Кайши в 1943 году, обязательному к прочтению для всех членов партии. На самом деле книгу написал историк Тао Сишэн, который утверждал, что единая китайская нация (чжунхуа миньцзу) существует в единстве уже 5000 лет, и за это время она «выросла за счет постепенного объединения различных групп в гармоничное и органичное целое». «Племена» (цзунцзу) этой нации рассеялись на пространстве от Памира до бассейна реки Амур, и «в силу разных географических условий у них развились разные культуры». Однако, несмотря на различия, «у них либо существуют общие родословные, либо их связывают друг с другом многие поколения смешанных браков»{261}. Неханьские национальности теперь считались не меньшинствами или пограничными народами, а частью единой древней китайской нации. Это видение и легло в основу политики Гоминьдана, который намеревался восстановить власть над Синьцзяном. Он планировал развивать северо-запад, отправив туда до миллиона ханьских поселенцев (общее население Синьцзяна в то время составляло около 4 миллионов человек). Кроме того, правительство надеялось сохранить в провинции 100 000 военнослужащих ханьцев и хуэй-цзу. В китайском государственном управлении давно существовало мнение, что Синьцзян можно интегрировать в Китай путем расселения там китайцев, учреждения администрации и военной оккупации, однако ни одно предыдущее правительство пока не смогло достичь этих целей. Проблема Синьцзяна заключалась не в том, что иностранному населению навязывали китайскую власть, а лишь в «плохой инфраструктуре и постоянном вмешательстве извне»{262}. Под этим «извне», конечно же, подразумевался СССР. Ослабить влияние Советов предполагалось посредством предложения представителям Соединенных Штатов и Великобритании открыть консульства в Урумчи. Обе державы с готовностью согласились. Соединенным Штатам присутствие в Центральной Азии было в новинку, а Великобритании впервые представилась возможность открыть консульство на севере Синьцзяна.
Неудивительно, что разработанная Гоминьданом политика ассимиляции не пришлась по душе местному населению. У них были давние обиды, начиная с недовольства жестоким поведением ханьских чиновников и масштабными полицейскими репрессиями и заканчивая жалобами на то, как китайские солдаты обращаются с местными женщинами. Эпоха Шэна ознаменовалась развитием образования и прессы на уйгурском языке. СМИ находились под политическим контролем Шэна, однако под их влиянием в провинции сформировалось читающее сообщество, а население стало интересоваться политикой. Закрытие Шэном границы с Советским Союзом отрезало как кочевников, так и земледельцев от основных рынков сбыта и создало нехватку промышленных товаров в Синьцзяне. Гоминьдан напечатал ничем не обеспеченные синьцзянские доллары, чтобы покрыть образовавшийся дефицит, а затем решил заменить местную валюту еще более подверженным инфляции национальным долларом по фиксированному обменному курсу. Этот шаг был первым в длинном списке принудительных действий, которые Шэн осуществил перед тем, как уйти в отставку. В 1943 году в связи с переселением ханьских беженцев на пастбищные земли близ Гучэна (Цитая) казахов насильно депортировали с их земель. Той же осенью казахи в Алтайском округе и на северных склонах Тянь-Шаньского хребта подняли восстание под предводительством атамана Османа Батыра. Восстание 1944 года, в ходе которого провозгласили республику в Кульдже, как раз было вызвано недовольством действиями китайцев.
То, в какой степени Советский Союз поддерживал ВТР, напрямую зависело от политической конъюнктуры, и открытие советских архивов не оставляет в этом вопросе сомнений. Теперь мы знаем, что большевики оказали значительную военную помощь ВТР, предоставив ей все – от вооружения и обмундирования до военных советников и солдат. Фактически советские генералы командовали всеми военными операциями и в значительной степени отвечали за успехи армии ВТР. После того как Шэн выступил против Советского Союза, Политбюро постановило, что «советское правительство не может мириться с провокационной деятельностью дубана, враждебно настроенного по отношению к Советскому Союзу, и не может оказать ему помощь в проведении текущей политики, направленной на угнетение народов Синьцзяна». Политбюро наметило иной курс действий. Советское правительство «окажет поддержку некитайским национальностям Синьцзяна (уйгурам, казахам, киргизам, монголам и другим) в борьбе против репрессивной колониальной политики дубана и правительства Синьцзяна». Эта поддержка примет форму создания «нелегальных групп («групп национального возрождения») для каждого народа в Синьцзяне» и оказания им помощи в формировании «военных и политических кадров… и обеспечении их необходимым вооружением». Ответственность за выполнение этого плана была возложена на коммунистические партии Казахстана, Киргизии и Узбекистана{263}. В течение следующего года в Алма-Ате и Ташкенте напечатали множество материалов на уйгурском языке и контрабандой завезли их в Синьцзян. Советские кадры, как российские, так и центральноазиатские, хлынули на северо-запад Синьцзяна.
Так, давняя советская политика, направленная на сохранение единства Китая и отношение к стране в целом как к жертве империализма, сменилась на противоположную. Новообретенный энтузиазм Сталина в плане поддержки антиколониальной борьбы некитайского населения Синьцзяна коренился в чисто геополитических соображениях, касающихся послевоенного будущего. На Ялтинской конференции Сталин пообещал Франклину Рузвельту и Уинстону Черчиллю вступить в войну против Японии после поражения Германии. Взамен он получил заверения в том, что Советский Союз получит все привилегии, которыми пользовалась царская Россия в Маньчжурии до того, как они были «нарушены вероломным нападением Японии в 1904 году», включая контроль над портом Дальний (Далянь) и китайскими железными дорогами – Восточной и Южно-Маньчжурской. Отвращение к тайным пактам и неравноправным договорам, присущее раннесоветскому периоду, осталось в прошлом. Что до правительства Китая, то его никто не спрашивал. Кроме того, Сталин обязался подписать Советско-китайский договор о дружбе и союзе, направленный против Японии. Принимая участие в делах ВТР, Советский Союз оказывал давление на Гоминьдан, чтобы тот подписал договор, не жалуясь на уступки, которые СССР выторговал себе в Маньчжурии. В более широком смысле Советы надеялись создать буферную зону вокруг своей границы, где они могли бы долго сохранять стратегическое влияние. В то же самое время, когда Советы вмешались в дела Синьцзяна, они поддержали и сепаратистскую Демократическую Республику Азербайджан на севере Ирана и оказали давление на Турцию, чтобы та предоставила советским судам право свободного прохода через Дарданеллы. Как отмечает азербайджанский историк Джамиль Гасанлы, для Советов эти три интервенции были взаимосвязаны{264}. Все они были частями единой стратегии обеспечения безопасности советских границ посредством создания вдоль них дружественных государств. Это было старое доброе имперское мышление, а язык антиколониализма просто служил советским геополитическим целям.
Советская поддержка не обязывала вторую ВТР выполнять приказы Москвы. Даже у Сталина не было волшебной палочки, по мановению которой из ничего вдруг возникало восстание. На то существовали обиды населения. Люди были недовольно жестокой военной оккупацией, на которой зиждилось китайское правление в Синьцзяне, и экономическими трудностями, вызванными политикой: существование неханьских народов в Синьцзяне игнорировалось, как и тот факт, что у них могут быть какие бы то ни было коллективные права. Стремление к национальной государственности и независимости тоже возникло не с подсказки СССР. На самом деле в сотрудничестве между Советами и ВТР было много противоречий и парадоксов. Пожалуй, удивительно даже не то, что Алихан-тюре, бежавший из Советского Союза от преследований, сотрудничал с Советами в деле национального освобождения своего нового убежища, а то, что советское правительство само готово было работать с бывшим гражданином СССР, да еще и с религиозным образованием. В 1930-е годы многих советских граждан расстреляли за то лишь, что те изъявили желание покинуть страну. Но времена изменились. Политбюро изучало вероятность восстания, в отчетах советских консульских чиновников с мест подчеркивалось как глубокое отчуждение от китайского правления в обществе Восточного Туркестана, так и необходимость работы с духовенством