В рамках этой поездки Иса посетил Афганистан, где встретился со вторым участником тройки – Мехмедом Эмином Бугрой – лидером первой ВТР, уже несколько лет жившим в изгнании в Кабуле. Бугра был вынужден отказаться от политической деятельности в обмен на разрешение поселиться в Афганистане. В итоге он обратился к науке и работал над общей историей Восточного Туркестана. Иса убедил его приехать в Нанкин и вместе с ГМД разработать проект автономии своей родины. Оформление необходимых документов заняло некоторое время, и в апреле 1943 года Бугра прибыл в Чунцин, военную столицу чанкайшистов. Тот факт, что лидер сепаратистского восстания сотрудничал теперь с центральным правительством (и был принят им), свидетельствовал о сложной геополитической ситуации в Восточном Туркестане и отсутствии иного выбора у всех ее участников. Третьим деятелем был Масуд Сабри (1886–1952), выходец из зажиточной кульджинской семьи. В начале XX века он больше десяти лет прожил в Османской империи, где выучился на врача. Помимо медицинского образования, Сабри приобрел там глубокую приверженность тюркизму. Вернувшись в Кульджу, он основал не только больницу и аптеку, но и ряд современных школ. Этой деятельностью он обратил на себя гнев Яна Цзэнсиня, который неоднократно закрывал школы, основанные Сабри, и сажал его в тюрьму за «революционную деятельность». Во время потрясений 1933 года Сабри оказался в Аксу, где участвовал в создании ВТР. Когда республика распалась, ему пришлось бежать в Индию. В 1934 году он поехал в Нанкин и вступил в Гоминьдан по тем же причинам, что и Иса. Сабри сделал в партии карьеру, стал членом ее Центрального комитета, а также Государственного совета Китайской республики{274}.
Все трое сотрудничали с чанкайшистами, поскольку не видели для Восточного Туркестана других вариантов. Они надеялись подтолкнуть центральное правительство к признанию национальной специфики региона и предоставлению ему большей автономии. Также они были глубоко привержены тюркистскому взгляду на Восточный Туркестан и поэтому не испытывали симпатии к представлению Чан Кайши о китайской нации как расово однородном образовании. Иса основал Ассоциацию Восточного Туркестана, общество студентов и выходцев из Восточного Туркестана в Нанкине, а также издавал газету Chiniy Türkistan avazi («Голос Китайского Туркестана»), выполнявшую для его программы функцию рупора. Все трое настаивали на официальном признании тюркского населения Восточного Туркестана отдельным национальным сообществом. Они вступили в ожесточенную полемику с китайскими учеными, которые отрицали тюркское происхождение жителей провинции и считали их частью единой, расово однородной объединенной китайской нации. В 1941 году на VIII конгрессе Гоминьдана Сабри выступил против использования общего термина «хуэй-цзу» (мусульманин) для обозначения жителей Туркестана, поскольку религия в нем смешивалась с национальностью. Сабри утверждал: несмотря на то что Восточный Туркестан является неотъемлемой частью Китая, он в то же время – родина (ватан) отдельной нации (миллат), и этот факт необходимо официально признать. Кроме того, он настаивал на том, чтобы провинция называлась Восточный Туркестан, а не Синьцзян{275}.
В 1945 году обстоятельства вынудили Гоминьдан прислушаться к словам этих троих деятелей. Их назначили на официальные должности в Урумчи, где они прославились как уч апанди (три господина). Их назначение положило начало короткому периоду, в течение которого китайское государство признавало, что коренное население провинции обладает политическими правами и в том числе – правом на самоопределение. Чжан, назначенный губернатором Синьцзяна в 1946 году, на пресс-конференции в Урумчи сказал: «Мы, китайцы, составляем всего 5 % населения Синьцзяна. Почему мы не передали политическую власть уйгурам и другим национальностям, которые составляют остальные 95 %? Во многих отношениях политика, проводившаяся правительством Синьцзяна в прошлом, была совершенно неправильной и фактически ничем не отличалась от политики империалистических стран по отношению к своим колониям. Мы должны исправить эти ошибки, а также устранить и искупить множество зол и кровавых преступлений, оставленных бывшим губернатором Шэном»{276}. Это заявление было беспрецедентным в истории маньчжурского и китайского правления в Восточном Туркестане, и повториться ему будет не суждено. Чжан признал тюркский язык официальным языком в провинции, история региона вошла в школьную программу, а официальной прессе было приказано использовать термин «Восточный Туркестан» вместо Синьцзяна. Чжан разрешил трем господам организовать культурную и политическую работу с коренным населением. Иса основал издательство «Алтай», которое выпускало одноименный журнал и газету Эрк («Свобода»). На первой странице в ней печатали джадидский лозунг Гаспринского «Единство в языке, мыслях, делах», а также следующую прокламацию: «Мы националисты. Мы демократы. Мы гуманисты. Наша раса – тюркская. Наша религия – ислам. Наша родина – Туркестан». При издательстве работала библиотека и научная комиссия, которая поставила перед собой задачу создать общий язык для всех тюркских групп региона и издавать полезные книги на этом языке{277}.
Бóльшая часть работы «трех господ» была направлена против ВТР, и это привело к любопытному политическому конфликту. Две разные версии тюркизма, подразумевавшие разные политические и геополитические выводы, оказались противопоставлены друг другу. После 1946 года риторика ВТР изменилась, в ее заявлениях все чаще стала звучать советская лексика: «антиимпериализм», «единство народа», «классовая борьба». Что еще более важно, в прокламациях ВТР говорилось, весьма в советском духе, о нескольких национальностях в Восточном Туркестане. Ассоциация по защите мира и демократии в Синьцзяне, созданная ВТР с целью выполнения условий мирного договора, называла Восточный Туркестан родной землей для ряда национальностей: «Мы искренне верим, что мир и дружба между народами Синьцзяна, справедливость и настоящая свобода будут восстановлены, если уйгуры и казахи, киргизы и монголы, китайцы и дунгане, узбеки и другие народы, населяющие нашу территорию, объединятся, чтобы вместе положить конец беззаконию, бесправию, рабству, бедности и невежеству. Мы будем строить свою жизнь на родной земле в интересах народов, которые занимаются полезным трудом, и в этой жизни не будет места ни вражде между разными национальностям, ни унижению малых этнических групп»{278}. ВТР прекратила обращаться к единой нации Восточного Туркестана (миллат) и к исламской общности.
«Три господина» предпочитали указывать на единство тюркской нации Восточного Туркестана. Это объясняет попытки Исы ввести в регионе общий тюркский язык. Они придерживались джадидских рамок тюркской исламской идентичности, однако к 1947 году, чтобы обозначить ее, ВТР уже пользовалась советскими понятиями. Это привело к взаимным подозрениям и расхождению политических стратегий. Бугра, лидер первой ВТР, теперь выступал против второй ВТР. Несколько десятков лет спустя Иса вспоминал личный разговор с Касыми, когда тот сказал ему: «Китайцы сильно угнетали нас». Иса ответил так: «Китайцы угнетали нас. Согласен. Угнетали ли они нас так же сильно, как русские угнетали народ Западного Туркестана?» Китай он рассматривал как меньшее зло. Касими убеждал его: «Несмотря ни на что, я прежде всего уйгур!» Иса с горечью отмечал: «Он сказал, что он уйгур. Он не назвал себя частью тюркского народа»{279}. В этом и заключалось главное различие между их позициями. Иса считал, что Касыми действует в интересах Советов (и подозревал, что Касыми на самом деле родился в русском Туркестане), а Касыми видел в «трех господах» агентов империализма, которые «курят английский табак, пьют американское пиво и носят одежду колонизаторов», а народ свой готовы продать{280}. И те и другие были националистами и тюркистами, однако будущее Восточного Туркестана они видели совершенно по-разному.
К 1947 году активная политическая мобилизация против китайского правления в семи округах, по-прежнему находившихся под контролем Гоминьдана, вынудила партию на самые отчаянные действия. Центральное правительство отстранило Чжана от должности в июне 1947 года и заменило его Масудом Сабри, который стал первым туркестанцем, возглавившим Восточный Туркестан после его завоевания династией Цин. Сабри оказался в трудном положении. Гоминьдан решительно сопротивлялся национальной автономии, а власть Сабри была существенно ограничена. Он мало что мог поделать с масштабными проблемами провинции: умирающая экономика, дефицит товаров первой необходимости и безудержная инфляция, постоянное вмешательство в политическую жизнь армии Чанкайши, состоящей в основном из ханьцев, и резкое несогласие местного населения с политикой центра. Несмотря на его националистические взгляды, Сабри стали рассматривать как подставное лицо, исполняющее приказы китайцев. В январе 1949 года центральное правительство решило забрать у Сабри «отравленный кубок» власти и передать ее другому местному уроженцу, Бургану Шахиди. Шахиди был фигурой иного рода. Шахиди – татарин из деревни Аксу на территории современного Татарстана – в 1912 году приехал в Синьцзян в возрасте 18 лет, получив должность бухгалтера в татарской фирме в Чугучаке. Через несколько лет Шахиди начал карьеру на государственной службе Синьцзяна. Он был переводчиком у Яна Цзэнсиня, а Цзинь Шужэнь отправил его в Германию в качестве торгового агента. Шэн Шицай назначил его на дипломатический пост в Советском Союзе в 1937 году, а на следующий год отозвал обратно и посадил в тюрьму за троцкизм. До 1944 года Шахиди сидел в тюрьме, а затем его освободили и снова заставили работать на правительство. Его назначили заместителем Чжана в коалиционном правительстве 1946 года