Это не значит, что люди перестали считать себя мусульманами. Отнюдь нет. Скорее, изменилось само представление о том, что значит быть мусульманином. Для большинства верующих в Советском Союзе принадлежность к исламу стала признаком национальной идентичности, и для этого не требовалось никакого личного благочестия или соблюдения религиозных обрядов. Ислам был неотъемлемой частью национальных обычаев и традиций, которые отличали жителей Центральной Азии от разного рода чужаков. Возник определенный вид «опосредованной религиозности», в рамках которой определенные группы общества – несколько семей знатного происхождения, женщины и старики – соблюдали ритуалы более усердно, и считалось, что они выполняют их за всю общину, которая благодаря им остается мусульманской. Большинство жителей Центральной Азии отождествляли себя с исламом через понятие мусульманства («мусульмончилик» по-узбекски, «мұсылманшылық» по-казахски): общинной идентичности, основанной на наборе культурных и поведенческих моделей, в которых вера и соблюдение ритуалов не играют главной роли. В ряде этнографических исследований постсоветского периода отмечается, что большинство жителей Центральной Азии видели ислам в домашних ритуалах и обычаях, а не в общественной жизни. Можно назвать эту форму религиозного минимализма советским или национальным исламом. Жангельдин является очень ярким представителем как раз этого подхода к вере.
Традиция исламского учения сохранилась в нескольких институциях, чье положение в обществе никогда не было стабильным. Одна из них – САДУМ, управление, созданное в 1943 году как официально санкционированная организация для содействия исламской деятельности и контроля за ней. Было разрешено вновь открыть медресе Мири Араб в Бухаре, и в 1948 году здесь начали преподавать по полностью модернизированной учебной программе. Второе учебное заведение, Исламский институт имени имама аль-Бухари, открылось в 1971 году для продолжения образования после бухарского медресе. В 1982 году в Мири Араб зачислили 86 человек, а в институте было всего 34 места, и это были единственные учебные заведения такого рода на весь Советский Союз. Таков был объем официально доступного исламского образования. Кроме того, САДУМ управляло зарегистрированными мечетями, число которых оставалось небольшим (в 1981 году во всей Центральной Азии насчитывалось около 180 таких мечетей), и в нем самом было несколько святилищ. В 1960-х годах оно начало направлять студентов на учебу в религиозные учреждения дружественных СССР мусульманских стран, таких как Египет, Сирия и Ливия. Возможность поддерживать хоть какие-то контакты с мусульманами за пределами Союза была особенно ценна в советских условиях. САДУМ, в свою очередь, служило целям советской внешней политики в мусульманском мире. Его лидеры принимали высокопоставленных гостей из мусульманских стран и участвовали в международных конференциях по вопросам мира или религиозной свободы. САДУМ издавало ежеквартальный журнал «Мусульмане Советского Востока» на нескольких языках (английском, французском, арабском и дари) для иностранцев{322}.
Основали САДУМ настоящие улемы, пережившие ужасы 1930-х годов. Они работали в надежде хоть как-то сохранить традицию исламского обучения и, быть может, оказать влияние на местное общество. Одним из первых шагов САДУМа было учреждение кабинета, где издавались фетвы по вопросам, которые присылали люди со всей территории, на которую распространялось влияние организации. Основатель САДУМа Эшан Бабахан был шейхом Накшбанди в старых центральноазиатских традициях, а его преемники прониклись более модернизированными и ригористическими течениями ислама, имевшими некоторое отношение к джадидам, однако у них были тесные связи с современным арабским миром. В вопросах ритуалов несколько фетв САДУМа противоречили консенсусу центральноазиатской исламской традиции. САДУМ издавало фетвы и по просьбе Советского государства. В них выражались некоторые из самых радикальных позиций организации. Например, САДУМ объявило честный труд исламской добродетелью, соблюдение которой требовало от мусульман избегать прогулов и пьянства (и то и другое было для государства вечной проблемой). Другие фетвы заходили еще дальше, и в них объявлялось, что пост во время священного месяца рамадан необязателен для тех, кто занимается физическим трудом, или что жертвоприношение скота на Праздник жертвоприношения (Курбан-байрам), вечернее разговение во время рамадана (ифтар) и сбор милостыни для бедных больше не являются обязательными в советских условиях. В других фетвах подвергались порицанию как образчики неисламского поведения такие обычаи, как посещение святилищ, обращение за заступничеством к умершим, ношение паранджи, деятельность суфийских наставников и чрезмерные расходы на праздниках, посвященных событиям жизненного цикла. Такого рода явные противоречия с предшествующими традициями поставили улемов САДУМа в опасное положение, поскольку получалось, что они критиковали традиции, которые можно было защищать как по религиозным, так и по национальным соображениям. Улемы по-прежнему подвергались маргинализации в обществе и на тех и на других основаниях{323}. Стоит учесть, что САДУМ было советским учреждением далеко не первого ряда. Его фетвы не имели юридической силы, у его должностных лиц не было никакого общественного статуса, и в официальных мероприятиях они участия не принимали. По бóльшей части религиозная деятельность осуществлялась вне контроля САДУМа. Этот неофициальный ислам был по определению незаконным, но в более поздний советский период к нему относились более или менее терпимо. Подобно теневой экономике, которая процветала в тот же период, неофициальный ислам не подрывал советского строя, и между ним и исламом САДУМа не было четких границ. Улемы САДУМа стремились лишь задавать направление, но не претендовали на контроль над всей деятельностью верующих. Незарегистрированных мечетей, тайно существовавших в складских помещениях в колхозах или городских кварталах, было больше, чем официальных. Многочисленные святилища привлекали к себе паломников, а празднования жизненного цикла часто включали чтение Корана или благословений, которые совершали старейшины общины. Многие из святынь принадлежали местным уважаемым семьям с хорошей родословной, которым удалось передать исламское учение от поколения к поколению. В конце 1950-х годов некоторые из них начали тайно давать уроки избранным ученикам. Такие учебные кружки назывались худжра (по названию келий в медресе, где жили студенты): редкие в Центральной Азии места, где можно было делиться исламским учением. Большинство учителей были улемами, пережившими ужасы 1930-х годов, которым было важно сохранить в обществе знания об вере. Их мало интересовала и критика джадидов, и новые течения политического ислама, возникшие на Ближнем Востоке после Второй мировой войны.
Самым важным из этих учителей оказался Мухаммаджан Рустамов (ок. 1892–1989), известный своим ученикам по прозвищу Домулла Хиндустани, или «индийский профессор». У Мухаммаджана, представителя поколения джадидов, была очень необычная жизнь. Он учился в медресе в Коканде и Бухаре в период, когда джадиды критиковали традиционное образование в Центральной Азии. Их взгляды были ему неблизки, и во время потрясений Гражданской войны в России он уехал из Туркестана, намереваясь продолжить образование. Так он оказался в Индии (отсюда и прозвище), где учился в совсем не реформаторском медресе Усмания в Аджмере. В 1929 году, как раз в тот момент, когда Сталин начал свою революцию сверху, он вернулся домой, и, разумеется, там его ожидали неприятности. За следующую четверть века более восьми лет он провел в заключении в трех разных местах, а в период Второй мировой войны служил в Красной армии и получил ранение на Западном фронте в Белоруссии. После этого он некоторое время официально работал имамом САДУМа в Таджикистане. Выйдя на пенсию, он начал неофициально преподавать в худжре. Кроме того, он написал шеститомный комментарий к Корану, который остался неопубликованным. Другой важной фигурой в кругах худжры был Алихан-тюре Шакирходжаев, бывший лидер второй ВТР, которого советские власти похитили за непокорность и отвезли в Ташкент. Как и Хиндустани, он стремился к сохранению традиций: он хотел защитить исламское образование, а не подвергать его критике, что так любили делать джадиды. Советская власть стала для него испытанием веры, пройти которое можно было при условии, что будешь уповать на Бога и терпеть, а не вести политическую или военную борьбу. Ислам не был для него вопросом политики{324}.
Глава 19Синьцзян при китайском коммунизме
Четыре послевоенных десятилетия прошли в Синьцзяне совсем иначе, чем в советской Центральной Азии. Китайская революция пришла в Синьцзян в форме военного переворота, совершенного Народно-освободительной армией Китая (НОАК) в октябре 1949 года. В последующие десятилетия партийная политика чередовала осторожное приспособление к местным условиям и радикальные фазы с жестокими репрессиями, напоминающими советские 1930-е годы. Несмотря на весь этот хаос, Синьцзян оказался интегрирован в китайское государство как никогда прежде. Советское влияние, столь важное в эпоху Шэна, в 1950-х годах улетучилось. К концу 1950-х, когда китайско-советский союз драматическим образом раскололся, граница оказалась сильно милитаризована и Советский Союз стал вражеской территорией. На протяжении последующих тридцати лет две части Центральной Азии оказались изолированы друг от друга.
«Мирное освобождение Синьцзяна» не было таким уж мирным. Силы Гоминьдана сдались без боя, однако другие силы в провинции оказались менее сговорчивыми. Люди под командованием Осман-батыра, казахского вождя, отколовшегося от ВТР, продолжали бороться с НОАК за автономию и кочевой образ жизни. Больше года ушло у НОАК на то, чтобы сломить их сопротивление. В феврале 1951 года Османа окружили и взяли в плен на землях вдоль границы Ганьсу и Цинхая, а затем, 29 апреля, публично казнили в Урумчи. Многие из его последователей предпочли жизнь в изгнании. Четыре тысячи семей перешли через Синьцзян и Тибет в Кашмир. Их преследовала НОАК и непогода, так что всего 350 семьям удалось пересечь границу. Они нашли убежище в Турции. Этот «казахский исход» привлек международное внимание к Синьцзяну в последний раз, и с тех пор остальной мир по большей части забыл о нем на несколько десятилетий