{325}. К 1952 году крупномасштабное сопротивление почти прекратилось, но отдельные вспышки протеста и жестокие стычки с властями продолжались еще много лет. Только в Хотане в период с конца 1954 по май 1956 года произошло восемь протестных выступлений с применением насилия, и в некоторых из них приняли участие тысячи человек{326}.
В первые годы после завоевания провинции НОАК действовала осторожно. Территорию второй ВТР, которую в одиночку защищала Национальная армия Или, она оставила и снова оккупировала только в конце 1950 года, включив национальную армию в свой состав. Публичные казни она подкрепляла «политической работой», чтобы привлечь сторонников нового порядка. Сын Османа, Шердиман, скрывался от НОАК еще полтора года, но в конце концов сдался. Его и его последователей поселили в Алтайском округе и выделили им пособие, а Шердиман стал директором животноводческого хозяйства в городе Алтай. Частную торговлю новый режим в основном не трогал и лишь провел скромную земельную реформу, которая включала в себя организацию групп взаимопомощи в среде бедных крестьян с целью в конечном итоге объединить их в кооперативы. Кочевые районы на севере еще меньше ощущали на себе тяжесть нового порядка. Земельная реформа по-настоящему затронула крупных землевладельцев и неотчуждаемую собственность (вакф) мечетей и других исламских учреждений. Гораздо более серьезные масштабы приобрела политика систематического заселения земель ханьцами, начавшаяся с приходом НОАК в провинцию. В 1950 году она демобилизовала 110 000 человек и расселила их по краям оазисов и вдоль пути из Урумчи в Китай. Демобилизованные солдаты занялись сельским хозяйством, животноводством, мелиорацией земель и капитальным строительством. Кроме того, они помогали местной полиции и оказывали дополнительную поддержку пограничникам. По всему Синьцзяну возник архипелаг крупных крестьянских и скотоводческих хозяйств. Эти так называемые «солдатские фермы» (бинтуань) в 1954 году официально сформировали Синьцзянский производственно-строительный корпус (СПСК) – военизированную организацию, подчинявшуюся непосредственно Министерству сельского хозяйства в Пекине{327}. С самого первого цинского завоевания Синьцзяна политика размещения военных подразделений в сельскохозяйственных угодьях с тем, чтобы они стали самодостаточными, часто обсуждалась, но никогда не имела успеха. Однако под покровительством коммунистов эта система расцвела и значительно расширилась за следующие несколько десятилетий. СПСК существует и по сей день как организация, в значительной степени независимая от регионального правительства. Она устроена по военному принципу и управляет параллельной административной системой, охватывающей целые районы.
Синьцзян оставался под прямым военным управлением до 1954 года. Высшая власть принадлежала Синьцзянскому военному округу, сформированному в декабре 1949 года и командовавшему Первой полевой армией, из чьих кадров в основном набиралось руководство в новые органы власти. Ван Чжэнь, командующий Первой полевой армией, был фактическим правителем провинции. В 1952 году его отозвали в Китай, и его сменил генерал Ван Эньмао, который будет командовать Синьцзянским военным округом и возглавлять Синьцзянский комитет КПК до 1967 года. Военные, в подавляющем большинстве ханьцы, укомплектовали новые органы власти. Несмотря на все потрясения, которые пережил Синьцзян за полтора десятилетия, предшествовавшие его так называемому мирному освобождению, Коммунистическая партия Китая едва ли пользовалась хотя бы малейшей популярностью среди коренного населения региона. Немногочисленные коммунисты-мусульмане в Синьцзяне ориентировались на советскую, а не китайскую коммунистическую партию. Поэтому у КПК не было иного выбора, кроме как привлекать некоммунистов в созданные ею новые органы власти. Бурган Шахиди, последний губернатор Синьцзяна, стал председателем провинциального народного правительства, сформированного 18 декабря 1949 года. Еще один резерв кадров руководство ВТР набрало из числа коренного населения. Сайфутдин Азизи, самый высокопоставленный член ВТР, уцелевший после таинственной авиакатастрофы, стал самым видным мусульманским коммунистом в регионе. Ему предстояло прожить счастливую жизнь и продержаться на своем посту до выхода на пенсию в 1978 году. Однако и Шахиди, и Азизи были по большей части номинальными руководителям: да, они занимали крупные должности на самом верху, но никакой поддержки на более низких уровнях у них не было, потому что местные кадры туда не привлекались. Ханьские чиновники преобладали как в партии, так и в правительстве.
Постепенная интеграция в Китай сочеталась с ослаблением советского влияния в Синьцзяне. Одним из первых действий Мао после прихода к власти была поездка в Москву на встречу со Сталиным. Тогда Мао впервые выехал из Китая. Сталин отнесся к нему с высокомерием, но соизволил подписать договор о дружбе, союзе и взаимной помощи с новой коммунистической властью. В течение десяти лет китайско-советский союз процветал: СССР пообещал выделить 300 миллионов долларов помощи в течение пяти лет и направили в Китай тысячи советников и экспертов, обеспечивавших выживание коммунистического режима. Правда, Сталин добился от Китая ряда уступок. По дополнительному соглашению были созданы две китайско-советские акционерные компании для разработки синьцзянской нефти и цветных металлов, а Советы сохранили свои консульства в Урумчи и Кульдже. Китай нуждался в советской поддержке, и Мао пошел на уступки, хотя они его сильно задели. Как ни странно, союз оставался в силе, пока был жив Сталин, но начал рушиться, когда Хрущев стал отходить от сталинского наследия в СССР. К 1959 году китайско-советские отношения уже были в плохом состоянии, а в 1962 году стороны поссорились, что привело к многочисленным пограничным столкновениям. Синьцзян оказался в эпицентре этого спора. Еще до того, как это произошло, китайское государство изо всех сил старалось ослабить в Синьцзяне советское влияние. Оно выкупило долю Советов в акционерных компаниях вскоре после смерти Сталина и стремилось ограничить экономическое взаимодействие провинции с СССР. Даже в лучшие годы союза двух государств власти КПК с глубоким подозрением относились к синьцзянской интеллигенции и членам партии, у которых были связи с СССР. Эти подозрения сыграли важную роль в «кампании по исправлению», которая потрясла Синьцзян в 1958 году.
«Отныне национальные вопросы Китая вступают в новую историческую стадию, – провозгласил в 1951 году Сайфутдин Азизи. – Проблемы расовых меньшинств больше не связаны с борьбой за свободу и равенство со стороны панрасистов… они связаны с тем, как защитить и заново отстроить родное государство и сбросить ярмо феодальной эксплуатации»{328}. КПК объявила программу признания прав неханьских народов, которая распространялась на автономию, и начала претворять ее в жизнь после победы в гражданской войне в Китае. Риторика и политика партии имели определенное сходство с советской национальной политикой, из которой они и вышли, но на практике же пространство для признания национальных различий в КНР оказалось гораздо более скромным, чем в Советском Союзе. Китай оставался унитарным национальным государством. Автономия существовала в строгих рамках и подчинялась идее единства страны. Федерализм как форма правления даже не рассматривался.
С самого начала КПК позиционировала себя как движение национального спасения. Это было самое мощное из множества движений в колониальных и полуколониальных странах, трактовавших коммунизм прежде всего как антиимпериализм. По словам Лю Сяоюань, «знания Мао о Западе в целом и о марксизме в частности были… довольно ограниченными». Для Мао «коммунизм был в первую очередь одним из нескольких "методов", которые можно было использовать для решения проблем Китая»{329}. КПК разделяла с Гоминьданом больше взглядов на национальную политику, чем могла признать. Обе стороны рассматривали Китай как жертву колониализма, а не как колонизатора. Неханьские территории Китая были неотъемлемой частью национального организма, и об их отделении от Китая не могло быть и речи. Гоминьдан последовательно переформулировал национальный вопрос, перейдя от представления Китая как союза пяти рас к утверждению о том, что все граждане Китая принадлежат к одной и той же расовой группе. В коммунистических формулировках лексика была другая, однако и те и другие одинаково настаивали на единстве государства.
В 1920-х годах Коминтерн вынудил зарождавшуюся КПК включить в повестку концепцию национальной автономии. Конституция недолго просуществовавшей Китайской Советской республики в провинции Цзянси (1931–1934) признавала право национальных меньшинств (шаошу миньцзу) на самоопределение (цзыцзюэ). В ней утверждалось, что «Советский Союз всегда признавал право малых и слабых миньцзу на отделение от Китая и создание собственного независимого государства»{330}. Тем не менее влияние Коминтерна на партию ослабевало, и вскоре после этого КПК отказалась от какой бы то ни было поддержки независимости и самоопределения. В 1930-е годы заявления КПК были более двусмысленными, и в них говорилось о «цели национальной свободы для всех национальных меньшинств в Китае»{331}. Японское вторжение в Китай заставило Мао многое пересмотреть. Даже классовая борьба отошла на задний план, и предметом борьбы стал китайский народ (чжунхуа миньцзу). Пока теоретики Гоминьдана настаивали на расовом единстве и общем происхождении всех китайцев, коммунистические авторы говорили о «взаимосвязанной исторической эволюции многосоставного, но органически единого чжунхуа миньцзу»