СССР был весьма осторожен в том, что касается военных интервенций за рубежом. За исключением Восточной Европы, они посылали в дружественные страны и зависимые государства только военных советников и экспертов. Вначале Политбюро не проявило особого энтузиазма в отношении вмешательства в афганские дела. Советский Союз не инициировал революцию, однако дружественный режим в Афганистане был бы ему кстати. Другое дело – стоила ли эта дружба военного вмешательства, которое, несомненно, обострило бы отношения с Соединенными Штатами и испортило момент разрядки, возникшей между двумя сверхдержавами. Однако в течение 1979 года мнение советского руководства изменилось. Поведение Амина становилось все более непредсказуемым, и лидеры Политбюро опасались и того, что его радикализм поставит под угрозу социализм в Афганистане, и того, что он может заключить сделку с Соединенными Штатами и выступить против Советов. 10 декабря 1979 года Политбюро приняло судьбоносное решение о вмешательстве в Афганистан. Две недели спустя советский спецназ взял штурмом резиденцию правительства в Кабуле. В ходе операции Амин был убит, и его заменили члены фракции Парчам, которых вернули из изгнания и поставили у власти. Советы вмешались от имени менее радикальной социалистической фракции и надеялись, что их участие ограничится наведением порядка, пока сами афганские силы подавляют мятежи и консолидируют власть{362}. Но все пошло не по плану. Восстание против правительства оказалось слишком масштабным, а афганские силы чересчур разобщены, чтобы восстановить порядок. Советские войска вскоре обнаружили, что сражаются бок о бок с афганской армией (а часто и вместо нее). Им пришлось остаться в Афганистане еще почти на десять лет.
Советское вторжение привело к массовому переселению гражданских лиц в Иран и Пакистан. Лагеря беженцев в Пакистане стали бастионом оппозиции СССР, подпитываемой американскими, пакистанскими и саудовскими ресурсами. Советское вторжение, последовавшее за революцией в Иране, потенциально могло дестабилизировать позиции США на Ближнем Востоке и лишить их доступа к нефти в регионе. Консервативные монархии арабского мира во главе с Саудовской Аравией почувствовали прямую угрозу как со стороны иранской революции, так и со стороны советского наступления. Ощутил ее и военный режим в Пакистане, у которого долгое время были непростые отношения с Афганистаном несмотря на общую веру. Все стороны объединились в поддержку афганского сопротивления. Они назвали это джихадом против советских атеистов и оказывали боевикам большую помощь. Бойцы сопротивления, известные как моджахеды, на Западе прославлялись как борцы за свободу. В 1980-х годах понятие джихада связывалось в вашингтонских коридорах власти исключительно с позитивными смыслами. Рональд Рейган, приветствуя нескольких лидеров моджахедов в Белом доме, сравнил их с отцами-основателями Соединенных Штатов. На протяжении всей холодной войны общепринятая точка зрения на Западе состояла в том, что ислам – противоядие от коммунизма и, следовательно, стратегический актив, который следовало поддерживать. Теперь, на полях сражений в Афганистане, Запад использовал исламские партии в качестве инструмента для борьбы с СССР. Циркулировало также мнение, что советские мусульмане представляют собой пятую колонну: неассимилированное население, недовольное властью коммунистов. Эксперты говорили об угрозе ислама Советскому Союзу как о новой надежде. И не только эксперты. Уильям Кейси, директор ЦРУ, считал, что мусульмане Центральной Азии «могут нанести большой ущерб Советскому Союзу»{363}. ЦРУ перевело Коран на узбекский язык и тайно ввозило тиражи на советскую территорию вместе с другими религиозными трактатами радикальных исламистских авторов. Предполагалось, что чтение Корана на родном языке заставит советских мусульман подняться против коммунистического строя. Война в Афганистане не сделала Центральную Азию более религиозной, однако породила джихадизм, идею о том, что джихад – в первую очередь в военном смысле – ответ на все проблемы мусульманского общества. Джихадизм родился в Афганистане как дитя холодной войны.
Что касается советской Центральной Азии, то война не дала тех результатов, на которые надеялись некоторые западные наблюдатели. Центральноазиатские войска сражались на войне как советские граждане. В их рядах, как правило, не было ни дезертиров, ни перебежчиков. (Несколько военнослужащих Советской армии дезертировали, но многие из них были русскими, которые приняли ислам и начали жизнь заново. Как бы ни были интересны их истории, их число ничтожно мало.) Война в Советском Союзе была непопулярна, но в Центральной Азии ее непопулярность была не больше, чем в остальных регионах страны. Большинство молодых людей приняли официальное обоснование войны: что она ведется для оказания помощи дружественному государству в борьбе с контрреволюцией и иностранной интервенцией. Даже спустя целое поколение после распада Советского Союза ветераны из Центральной Азии вспоминают, что сражались на войне как советские граждане{364}. Большинство выходцев из Центральной Азии были простыми солдатами, а не офицерами, однако многие из них служили переводчиками или советниками правительства Афганистана – эти должности многие центральноазиаты занимали начиная с 1960-х годов. Конечно, некоторые ветераны возвращались с сомнением в душе, но их число существенно не отличалось от числа ветеранов других советских национальностей. К разочарованию западных ястребов, ислам не сыграл никакой роли в отношении Центральной Азии к войне. И надо сказать, советское руководство не особенно беспокоилось о каком бы то ни было потенциальном воздействии на мусульманское население страны. Власти исходили из проверенного временем допущения, что мусульмане – лояльные советские граждане, которые коллективно продемонстрировали свой патриотизм, проявив готовность жертвовать собой в Великой Отечественной войне{365}. Эта исходная точка зрения начнет меняться лишь в конце советской эпохи. В 1980-х годах жители Центральной Азии в полной мере были гражданами СССР, привыкшими к его ценностям и обычаям. Из Ташкента, Алма-Аты или Душанбе Афганистан (или Синьцзян, если уж на то пошло) казался отсталым регионом, нуждавшимся в помощи добрых советских граждан. Тем не менее происходили и другие преобразования, не связанные с войной, которые могли поставить эти утверждения под сомнение. Эпоха Брежнева подходила к концу. Новое поколение руководителей партии и правительства вот-вот предпримет попытку подвергнуть советский режим перестройке и в итоге разрушит структуры, связывавшие страну воедино.
Посткоммунизм
Самый яркий образ 1989 года – массовое гуляние около Берлинской стены 9 ноября. Открытие границы между Западной и Восточной Германиями последовало за длинной серией отказов СССР от его имперских притязаний. В феврале последние части Советской армии вышли из Афганистана. В июне в Польше прошли многопартийные выборы, а в сентябре Венгрия открыла границу с Западной Германией. К концу года «бархатные революции» распространились по всей Восточной Европе, и геополитическое разделение Европы отправилось на свалку истории. Железный занавес приподнялся, холодная война закончилась – и в Европе воцарилась свобода. Все это произошло в результате серии реформ, начатых в 1985 году Михаилом Горбачевым, когда он пришел к власти в Москве. Реформы были направлены на укрепление советской экономики и повышение ее конкурентоспособности. Стремление перестроить экономику привело Горбачева к идее либерализовать политический режим и культурную политику. Этот эксперимент по одновременному реформированию экономики и государства привел страну к катастрофе. Когда руководство сократило масштабы цензуры, оно столкнулось с огромным давлением снизу – требованиями перемен. Различные социальные группы мобилизовались, чтобы потребовать политических прав и пересмотра правил игры. К 1988 году внутренняя политика изменилась до неузнаваемости. В 1989 году перемены перекинулись на имперские владения СССР в Восточной Европе. Советское государство не желало и не могло подавлять новые настроения. К концу 1991 года Советский Союз прекратил свое существование, и пять республик советской Центральной Азии стали суверенными государствами.
За несколько месяцев до падения Берлинской стены китайское партийное руководство отреагировало на давление снизу по-другому. Десять лет реформ под руководством Дэна Сяопина многое изменили в китайской экономике и усилили аппетит к политической либерализации у бенефициаров этих реформ. Студенты, требовавшие политических реформ, заняли площадь Тяньаньмэнь, символический центр Пекина. Студентов вдохновляли реформы в Советском Союзе, а Горбачев был для них героем. Два коммунистических режима как раз в это время налаживали отношения, и в рамках нормализации отношений Горбачев посетил Пекин в мае. Похоже, его визит только усилил протесты, на фоне которых и так проходили официальные встречи. Через три недели после отъезда Горбачева китайские власти решили, что с них хватит. Они приказали студентам покинуть площадь Тяньаньмэнь, а когда те отказались, власти отправили армию очистить площадь. В бойне, которая последовала, погибло более 3000 человек. Как только порядок был восстановлен, КПК приступила к долгосрочным экономическим реформам, намного превосходившим все, что предполагали советские реформаторы. КПК приняла решение проводить экономические и политические реформы по отдельности. Сегодня в Китае капиталистическая экономика, во всех смыслах и целях, а возглавляет ее ленинская партия, которая не терпит никаких посягательств на свое всемогущество.
1989 год вызвал сейсмические изменения в политике и культуре Центральной Азии. Два типа реформ, реализованные двумя режимами, повели две половинки Центральной Азии по совершенно разным траекториям. Пять советских республик буквально были катапультированы – к независимости и национальному суверенитету. Они договорились о своем месте в международном порядке после окончания холодной войны, а что касается внутренней политики, превратились в национальные государства, основанные на прославлении своей нации и своей культуры. Китайская же часть Центральной Азии все теснее переплетается с китайским государством, при этом ее национальная и культурная специфика стирается, а демографический состав меняется. Экономическое положение обеих частей также изменилось. В 1989 году советская Центральная Азия была экономически намного сильнее китайской части, в ней была серьезная тяжелая промышленность и развитая инфраструктура, однако сегодня экономическим двигателем региона стал Синьцзян. Китайские товары и китайские граждане, ранее отрезанные от советского пространства закрытой границей, теперь стали доминировать в странах постсоветской Центральной Азии, где Синьцзян играет важную роль в торговле. Отношения между двумя половинками Центральной Азии сменились на противоположные.