они предприняли усилия для оживления деятельности ШОС, ключевого коллективного инструмента усиления их влияния в Центральной Азии. Соединенные Штаты подчеркнуто не были допущены в ШОС в качестве члена или хотя бы наблюдателя. Укрепление политической роли ШОС отвечало интересам всех участников – Китая, России и среднеазиатских государств. Москва и Пекин, оградив себя в ШОС от притязаний супердержавы, были рады возможности уменьшить американское влияние в регионе и продемонстрировать, что они могут действовать не только независимо, но и в пику США. Среднеазиатские государства также были рады возможности продемонстрировать свою независимость и показать США, что их ценят Китай и Россия, две региональные державы, с которыми шутить не приходится.
Апогеем этого соперничества за влияние в сердце Евразии стал июль 2005 г., когда главы государств – членов ШОС собрались в новой столице Казахстана, Астане, и потребовали от Соединенных Штатов внести ясность в вопрос о своем военном присутствии в Центральной Азии и сообщить, когда они планируют вывести свои войска. Хотя обращение это было преимущественно символическим, не имеющим обязательной юридической силы, всем наблюдателям стало ясно, что влияние России и Китая в Центральной Азии растет, а влияние США – на ущербе. Ничего подобного не могло бы случиться всего лишь годом ранее, когда Соединенные Штаты были на пике своего влияния в регионе.
Соединенные Штаты: участие в глобальной войне
Существенность посланию, что военное присутствие США в Центральной Азии более нежелательно, придало решение Узбекистана изгнать американские части с базы Карши-Ханабад. Потеряв базу К2, Соединенные Штаты могли теперь опереться только на базу Манас в Киргизии.
Но потеря базы К2 имела более широкое стратегическое значение для Соединенных Штатов, их политики в Центральной Азии и их общей стратегии в глобальной войне с террором. На кону стоял не только доступ к К2 (со всеми сопутствующими сложностями в снабжении американских сил в Афганистане). Речь шла о вызове всей американской стратегии продвижения демократии как пути к стабильности и безопасности в странах, будущему которых угрожали плохая система правления и террористические движения. Кризис противопоставил глобальную стратегию Вашингтона (превращение демократизации в центр внешней политики США) и оперативные потребности войны с терроризмом.
Ухудшение отношений с Узбекистаном и переориентация Ташкента на Россию и Китай были ударом по долгосрочной стратегии войны с террором. Расхождение между Ташкентом и Вашингтоном подорвали идею, что Соединенные Штаты в состоянии поддерживать конструктивные отношения с умеренным, хоть и недемократичным исламским государством, со светской политической культурой и одновременно содействовать его демократизации.
Более того, изгнание Соединенных Штатов из К2 стало для всех сигналом, что Соединенным Штатам можно указать на дверь и они уйдут. Это был знак того, что за сравнительно короткое время геополитический баланс в Центральной Азии изменился, причем не в пользу США.
Не будучи главным театром войны с террором, являясь всего лишь второстепенной целью проводимой США стратегии демократизации, подлинной целью которой был Средний Восток, Центральная Азия – довольно неожиданно – стала полигоном для проверки этой стратегии. Вопрос об отступлении оттуда был невозможен. Стратегия была сформулирована самим президентом Бушем в январе 2005 г. в речи, произнесенной при вступлении в должность на второй срок, а после того была бессчетное число раз повторена высокопоставленными деятелями его администрации.
Но Центральная Азия оказалась неподходящей почвой для демократии. Причины этого коренились в новом геополитическом окружении региона, во враждебности местных элит к реформам и в слабости институтов, необходимых для консолидации движения к демократии. Киргизия – единственная страна, в которой движение народных масс успешно смело коррумпированного авторитарного лидера, – после тюльпановой революции в марте 2005 г. пребывала на грани хаоса.
Но нельзя же просто так отказаться от стратегии, которую столь решительно сформулировал президент Соединенных Штатов, и тем более в условиях наглого вызова со стороны Центральной Азии и окружающих ее государств. Это означало бы бегство и потерю лица в критический момент глобальной кампании Соединенных Штатов против террора.
Более того, отход от плана демократизации не приняли бы многие влиятельные сторонники демократизации, настаивавшие на еще более решительном продвижении в этом направлении. В отсутствие влиятельных этнических лобби, которые бы требовали вовлечения Америки в дела Центральной Азии, эта политика может опереться только на деловые интересы и неправительственные организации (НПО), выступающие за соблюдение прав человека и демократизацию. Другим важным источником давления является сам Конгресс: этот регион привлек внимание ряда видных деятелей обеих партий, считающих важными для себя такие позиции, как: нераспространение ядерного оружия; права человека и демократия; энергетическая безопасность61.
За продвижение демократии выступают и группы, требующие более динамичного геополитического позиционирования в Центральной Азии для защиты интересов США от растущего влияния России и Китая. То, что Россия и Китай для расширения своего влияния в Центральной Азии использовали как рычаг позицию противостояния американской политике демократизации, помогло объединению геополитических и идеалистических интересов в американском лагере, которые сошлись на политике более динамичного противостояния влиянию России и Китая.
Геополитические и идеалистические аргументы совпали по крайней мере в одной части политических рекомендаций для этого региона: Соединенные Штаты должны противостоять российскому влиянию, чтобы бросить вызов недемократическому направлению ее политики внутри страны и за рубежом либо ради сдерживания растущего влияния Москвы в Центральной Азии.
Но между этими двумя подходами есть существенное противоречие. Сторонники геополитического (или с позиций Realpolitik) подхода считают, что следовало бы, пусть временно, отодвинуть политику демократизации на задний план и сосредоточиться на практических аспектах выстраивания системы безопасности в регионе. Демократический/идеалистический подход не допускает подобных уступок и требует не ослаблять давления на среднеазиатские правительства в пользу демократии и прав человека.
Вставший перед Соединенными Штатами выбор оказался дополнительно затруднен рядом более широких соображений. Строго говоря, Центральная Азия не является главным театром американской войны с террором и битвы идей. Но отход США от принципиальной позиции в вопросе о внутренней политике таких стран, как Узбекистан и Туркмения, например, отразится далеко за пределами региона и подорвет веру в приверженность США политике демократизации как ключевого направления в войне с террором. Это легко было бы истолковать как свидетельство того, что Соединенные Штаты вообще отказываются от своей стратегии войны с террором.
Но следование высоким моральным принципам также чревато неприятными последствиями. В Киргизии после революции воцарился хаос, потенциально способный перехлестнуть за ее границы в соседние Казахстан и Узбекистан, не имеющие достаточных ресурсов и сил для решения проблем перемещенного населения, массовых беспорядков и чрезвычайного положения.
Опыт Киргизии повышает весомость аргумента, что в Центральной Азии, по крайней мере в ближайшей и среднесрочной перспективе, речь идет о выборе не между авторитаризмом и демократией, а между авторитаризмом и хаосом. И если так, то статус-кво может оказаться меньшим из двух зол, поскольку отвечает интересам всех участвующих сторон – самих стран, их соседей и Соединенных Штатов.
Политика США в Центральной Азии явно зашла в тупик и требует пересмотра. Непонятно, сколь долго удастся здесь сохранять статус-кво и как долго можно будет сохранять неизменной политику США в Центральной Азии. Учитывая периферийную роль региона в войне с террором (в сравнении с Ираком, Афганистаном и Средним Востоком в целом), фундаментальные изменения в политике США не представляются неизбежными. Однако американская политика в этом регионе нуждается в переориентации. И это изменение может быть навязано политикам США событиями в Центральной Азии. В этом случае политика США в регионе может пойти по пути, протоптанному за предыдущие пятнадцать лет, когда главную роль играла необходимость реагировать на события, а не опережать их.
Что ждет политику США в Центральной Азии?
Пока американские политики обдумывают следующие шаги в Центральной Азии, все еще нет ясного ответа на вопрос об интересах США в этом регионе. Насколько важен этот регион для Соединенных Штатов? В конце концов, он находится очень далеко, лишен выходов к морю и не имеет буквально никаких культурных или исторических связей с Соединенными Штатами. Что нужно США в этом регионе, если не считать Афганистана? Нефтяные запасы региона вряд ли так незаменимы даже в наше время всеобщей нехватки энергии. Его экономический потенциал едва сопоставим с возможностями других стран и регионов. И если правительство Киргизии в конце концов поддастся нажиму России и Китая и закроет для США базу Манас, разорвав тем самым важный канал связи между США и регионом, почему это должно так сильно заботить Америку? Прежде чем продолжать разговор об американской политике в Центральной Азии, необходимо ответить на эти серьезные вопросы.
Задворки Евразии
Можно без преувеличений сказать, что Центральная Азия уникально важна, иными словами, что ее значение больше, чем того заслуживают численность ее населения, размеры, природные богатства и экономический потенциал. Она уникально важна в силу своего положения в сердце Евразии. Она важна для Евразийского континента и для всего мира, потому что Евразия не политически, а географически является экономическим, политическим и стратегическим центром тяготения мира, и это положение сохранится в обозримом будущем.