Fleurs du mal – свидетельство тому, что он верно его оценивал. Однако рынок как среда, предъявлявшая этот спрос Бодлеру, обуславливал совсем иной вид продукции и образ жизни, чем во времена более ранних поэтов. Бодлер был вынужден отстаивать достоинство поэта в обществе, которое было уже не в состоянии это достоинство обеспечить. Отсюда и вся его буффонада.
13. В лице Бодлера поэт впервые выдвинул притязания на обладание выставочной стоимостью. Бодлер стал своим собственным импресарио. Perte d’auréole затронула в первую очередь поэтов. Отсюда его мифомания.
Обстоятельные теоремы, которыми оформили l’art pour l’art не только его тогдашние (не говоря о сегодняшних) защитники, но прежде всего авторы истории литературы, целиком сводятся к следующему утверждению: чувствительность – вот истинный предмет поэзии. Чувствительность по самой своей природе страдательна. Если свою высшую конкретность и содержательную определённость она обретает в эротике, то своего абсолютного осуществления и тем самым преображения она достигает в страсти. Поэтика l’art pour l’art безущербно перешла в поэтическую страсть Fleurs du mal.
Восхождение на Голгофу в местах остановок украшено цветами. Цветами зла.
Всё затронутое аллегорической интенцией изымается из жизненных связей: оно разбивается и в то же время консервируется. Аллегория цепко держится за обломки. Она являет образ застывшей тревоги. Деструктивному импульсу у Бодлера нет никакого дела до того, что объект его приложения терпит ущерб.
Рассказ о заблудившемся – это совсем не то, что блуждающий рассказ.
Attendre c’est la vie[40] Виктора Гюго – это мудрость изгнания.
Новая безутешность Парижа (ср. место о croque-morts[41][42]) составляет существенный момент образа эпохи модерна (ср. Вейо[43] D 2,2[44]).
14. Фигура лесбиянки у Бодлера принадлежит к образчикам героизма в точном смысле. Он сам выражает это языком своего сатанизма. И точно так же это можно выразить на неметафизическом, критическом языке, пригодном для бодлеровского исповедания модерна в его политическом аспекте. XIX век начал безудержно вовлекать женщину в процесс товаропроизводства. Все теоретики согласились в том, что женственность как таковая попала под угрозу и с течением времени в женщине неумолимо проступают мужские черты. Бодлер подтверждает эти наблюдения, но в то же время он возражает против экономической зависимости женщины. Так он и приходит к тому, чтобы придать этому типу женской эволюции чисто сексуальный аспект. В идеальном образе женщины-лесбиянки модерн противопоставлен процессу технического развития. (Важно было бы показать, как обосновывается в этой связи его нелюбовь к Жорж Санд.)
Женщина у Бодлера: драгоценнейший трофей в «Триумфе аллегории» – жизнь, означающая смерть. Это качество самым необходимым образом свойственно проститутке, и оно – единственное, что у неё невозможно выторговать, а для Бодлера только это и имеет значение.
Рукопись В. Беньямина «Центральный парк». Берлин, Архив Академии искусств (Ms 1716).
15. Прервать мировой ход вещей – такова сокровенная воля Бодлера. Воля Иисуса Навина. Не в полной мере пророческая, ибо он не помышлял о возвращении вспять. Отсюда его грубый напор, нетерпение и гнев и отсюда же – его непрекращающиеся попытки или поразить мир в самое сердце, или убаюкать его. Именно это желание заставляет его аккомпанементом подбадривать смерть в её деяниях.
Следует признать, что темы, образующие сердцевину бодлеровской поэзии, недоступны для планомерных и целенаправленных усилий, ибо все эти радикально новые темы – будь то город или людская масса – даже не мыслились им в качестве таковых. Это не они составляют мелодию, которую он замыслил, а скорее – сатанизм, сплин, извращённая эротика. Подлинные темы Fleurs du mal следует искать в самых неприметных местах. Вот они-то, если продолжить образ, и суть те прежде не тронутые струны диковинных инструментов, на которых Бодлер наигрывает свои фантазии.
16. Лабиринт – это верный путь для тех, кто всякий раз слишком рано оказывается у цели. Цель же – рынок.
Азартные игры, фланёрство, собирательство – всё это занятия, придуманные для противодействия сплину.
Бодлер показывает, что деградирующая буржуазия уже не в силах интегрировать в себе асоциальные элементы. Когда была распущена garde nationale[45]?
С появлением новых способов производства, приведших к развитию имитации, на товарах появился налёт внешнего блеска [Schein].
Для людей, каковы они сегодня, существует лишь одно радикальное новшество, причём всегда одно и то же: смерть.
Застывшая тревога – это тоже формула бодлеровского образа жизни, который не знает никакого развития.
17. К числу загадочных сущностей, впервые захваченных проституцией вместе с большим городом, принадлежит масса. Проституция открывает возможность мифического причастия к массе. Но возникновение массы совпадает по времени с развитием массового производства. Вместе с тем проституция, кажется, предоставляет возможность как-то продержаться в жизненном пространстве, где предметы первой необходимости постепенно становятся товаром массового потребления. Проституция в больших городах саму женщину делает товаром массового потребления. Это абсолютно новая примета жизни большого города, придающая бодлеровскому пониманию догмата о первородном грехе его истинный смысл. И как раз древнейшее понятие казалось Бодлеру достаточно испытанным, чтобы отразить совершенно новый, обескураживающий феномен.
Лабиринт – это родина колеблющихся. Путь тех, кто не осмеливается дойти до цели, легко сворачивается в лабиринт. То же самое происходит с половым влечением в эпизодах, предшествующих его удовлетворению. Но то же – и с человечеством (классами), которое не желает знать, к чему всё идёт.
Если фантазия есть то самое, что устанавливает соответствия внутри воспоминания, то мысль посвящает ему аллегории. Воспоминание сводит то и другое воедино.
Шарль Мерион. Новый мост, Париж. 1853. Офорт.
18. Магнетическое притяжение, какое снова и снова оказывают на поэта несколько базисных ситуаций, входит в состав меланхолического синдрома. Фантазия Бодлера знала, что такое стереотипные образы. Вообще говоря, похоже, что он испытывал необходимость хотя бы единожды обратиться к каждому из этих мотивов. Это в самом деле можно уподобить потребности, которая снова и снова приводит преступника на место преступления. Аллегории – это места, где Бодлер утолял свою жажду разрушения. Возможно, этим объясняется соответствие между многими его прозаическими вещами и стихами из Fleurs du mal.
Судить об интеллектуальной силе Бодлера по его философским экскурсам (Леметр[46]) было бы величайшей ошибкой. Бодлер был плохим философом, хорошим теоретиком, но несравненен он был лишь как виртуоз рефлексии [Grübler[47]]. В качестве такового он мыслил стереотипными мотивами, умел безошибочно отбрасывать всё, что ему мешало извне, и всегда был готов поставить образ на службу мысли. Человек рефлексирующий [Grübler] как исторически обусловленный тип мыслителя – это тот, кто среди аллегорий чувствует себя как дома.
Проституция у Бодлера – это дрожжи, на которых – в его фантазии – всходят людские массы больших городов.
Уличная проститутка. Фото Эжена Атже. 1921.
19. Величие аллегорической интенции: разрушение органического, живого – угасание внешнего [Schein]. Стоит обратить внимание на то место, весьма показательное, где Бодлер рассказывает о состоянии очарованности, в которое приводил его живописный театральный задник. Отказ от волшебства, свойственного отдалённому, – важнейший момент лирики Бодлера, и он превосходнейшим образом сформулировал его в первой строфе Le voyage[48].
Об угасании внешнего – L’amour du mensonge[49].
Une martyre[50] и La mort des amants[51] – интерьер в духе Макарта[52] и югендстиль.
Вырвать вещь из её привычного окружения – как обычно поступают с товаром на стадии его демонстрации – ход, для Бодлера весьма характерный. И это тесно связано с разрывом всех органических связей в рамках аллегорической интенции. Ср. Une martyre, строфы 3 и 5 с их природными мотивами или первую строфу Madrigal triste[53].
Образование ауры как проекция общественного опыта людей на природу: взгляд возвращается.
Безвидность и разрушение ауры суть тождественные феномены. Бодлер ставит им на службу художественные средства аллегории.
Жертвенная эволюция мужской сексуальности включает и то, что Бодлер, похоже, воспринимал беременность в известном смысле как нечестную конкуренцию.
Те самые звёзды, которые Бодлер изгнал из своего мира, стали у Бланки зримым образом вечного возвращения.
20. Предметный мир, окружающий человека, всё решительней оборачивается товаром. Одновременно с этим реклама начинает маскировать товарный характер вещей. Ложному преображению мира товаров противодействует его искажение в аллегорическом. Товар пытается заглянуть себе в лицо. Его вочеловечение торжествует в персоне проститутки.
Следует наглядно показать, как изменилось функционирование аллегории с приходом товарной экономики. Замыслом Бодлера было – выявить особую ауру товара. Он стремился гуманизировать товар на героический лад. Этому его намерению соответствовало одновременное стремление буржуазии очеловечить товар сентиментальным образом: предоставить ему дом, как человеку. Надеялись достичь этого с помощью коробочек, чехлов и футляров, которые в то время служили укрытием для домашних вещей буржуа.