И кровь короля станет шелком знамен.
Три красных давно поджидали француза,
Заметив брег левый напротив Витри,
Жив черный, но красным распорото пузо,
И бритт был обрадован светом зари.
Да, красный Ник связан с нелегкою жизнью
И знал, что в Ферне будет схвачен Видам,
Великий Люк счет предъявляет отчизне,
И зависть Бургундию бриттам отдаст.
Далмация в страхе, почуяв пролитие крови,
И варвар сражается в черном углу.
Раз дрогнул туман, Измаил наготове.
Спасет ль Португалия преданных слуг?
Грабитель морских побережных владений
И в новых народах теряет друзей,
Мессинско-мальтийский союз не ржавеет.
Не терпит обид от чужих якорей.
Октябрь к день третий — под знаком великих событий,
Возвышены будут Ругон, Мандрагора, Оппи, Пертинанс.
Теперь Черногорец весь мир сотрясает открытьем,
И многое грозным предстанет для нас.
Опять потрясения вызовут войны,
И бедствия выветрят дух перемен,
Не зря же Нарбонн и Байон беспокойны,
Им больно от горя, страданий, измен.
Вторженцы пройдут Пиренейские горы,
Противиться в марте не сможет Нарбонн.
Здесь жизни сгорают, как дождь метеоров,
Над морем и сушей разносится стон.
Зеленые мысли вредны для реформы,
Раз плод недозрел — не срывайте его,
Потомков никчемные сдвиги не кормят,
И ложное благо не даст ничего.
Предвижу реформы и честную дружбу,
Меч, вложенный в ножны, — не самообман.
Поместья, поля и сады делу мира послужат,
Закон станет другом залеченных ран.
У врат у скалы их до сотни сойдется,
И видны ворота с Дизерских вершин,
В Шато с мест других удалец к удальцу подберется,
Друг Рима с крестом: ты крепись и держись!
Когда заговорщики шли из Аймара,
Солдаты таились в Ликийском лесу,
Савону и Рону знобило недаром,
От крови, от страха наш трон не спасут.
Две трети их стран изувечены градом,
Италия с Веной поникли разбитой главой,
Над Брессом и выше Байли — кладовые кровавого ада,
Град создан гренобльцем и введен был в бой.
Какое оружье сокрыто в ракете,
Которую мчит крыловидный огонь?
Латинское небо рвет северный ветер,
И взорван грозою был венский покой.
Святыни им видимы будут у Трикса,
Но их осквернить не осмелятся днем.
Каркассон! Будь рад, что немилость продлится,
С вторжением справятся долгим путем.
Все церкви и все синагоги зачахнут:
Исчезнут обряды в две тысячи сто пятьдесятом году.
И Крест и Давидовы звезды истлевшею славой запахнут,
Но милость небес люди в новом найдут.
Тюрбан голубой завладеет всем Фойксом
Пред тем, как Сатурн совершит оборот,
А белый тюрбан спорит с Турцией громко,
И звезды на мачты судов созовет.
Убийца тайком покидает град Ферстод,
Чернеет на пашне заколотый бык.
Здесь плащ Артемиды взметается облаком дерзким,
И пепел вулканов к погибшим приник.
С прибрежной волной будут ладить французы,
Амбрасия с Трасией хлынут в Прованс,
Законы и нравы их здесь они сгрузят,
Чтоб след свой надолго оставить у нас.
Беда, коли мир куплен страхом и кровью.
Два русла зажаты в железной руке,
Жестокость и злобу Нерон сделал новью,
Но был Кальвероном убит на реке.
Правитель чужой восседает на троне,
И к смерти идут королева и сын,
Зато Конкубину злой рок не затронет,
Раз сам победитель красой ее сыт.
Гречанка казалась античной богиней,
Успех ее цвел средь дуэлей и ссор,
Однако в Испании власть ее сгинет,
В темнице ждет казни пленительный взор.
Коварный галерным командовал флотом,
Стремясь подавить и протест и мятеж,
Уловки слабее взбесившихся глоток:
«Хватай командира… Души его… Режь!»
Пожалуй, во вред себе действовал герцог,
Сильнейшего друга куда-то сослав,
Деспотии в Пизе и Люкке с ним бились совместно,
А трезвый дикарь виноград собирал.
Спасайся уловкой, раз чуешь засаду,
Король пред врагами на трех сторонах,
Измена в Лонгине была хуже ада,
И слезы повисли росой на стеблях.
Обрушатся воды на град осажденный,
И новые бедствия с ними придут,
И все же доволен был страж удивленный:
Внезапной атакой людей не убьют.
Мир — в язвах и трещинах землетрясений.
Созвездья ломают хребты городам,
Дворцы и мечети стоят на коленях,
Безбожник идет по Христовым следам.
Полюбит мятеж белый мрамор гробницы.
Мысль главы медуз на толпу наведет.
Дух мести в бесправие нищих вселится
И злобою трон на куски разнесет.
Гасконь, Лангедок быстро пройдены ими,
Ажанцы держали Арманд и Реаль,
Фоценцы дерутся и новой короны не примут,
И бой под Сент-Полом уже грохотал.
К Шартрезу прорвутся Бурже и Ла-Рейнцы,
Антониев мост будет видеть привал,
Семерка за мир, ибо схватка бесцельна,
И скорби Париж осажденный встречал.
Да, храм от Туфонского леса отрезан,
И был в Монтлехери унижен прелат.
«Мой герб на монете! Держи, не побрезгуй,
Чеканю их сам», — ему герцог сказал.
Калас и Аррас пособят Терроане,
Когда же придут и порядок и мир,
Отряд с Аллоброкса спустился к Роане,
Но марш убежденных был все-таки сир.
Семь лет улыбалась Филиппу фортуна,
Но варвары счастье пронзили стрелой.
Расцвет уничтожен смятением бурным.
Что ждет Огмиона с ослабшей душой?
Вождь сызнова бредит немецким величьем:
Решетки тюрьмы не задержат идей.
У Венгрии будет иное обличье,
Но мощь не построишь на крови людей.
Страдают от мора Коринф и Никополь,
Зараза идет в Македонию, в Крым,
Мрачат Амфиполис и плачи и ропот,
Яд трупный на улицах трудно отмыть.
И вот к Новеграду правитель стремится,
В бараний хозяева скручены рог,
Из тюрем вернут палача и убийцу,
Чтоб кровь просочилась в державный чертог.
Флот делят на три боеносные части,
Вторая найдет пораженья и скорбь,
С Полей Елисейских доносятся плачи,
Часть первая мстит за безмачтовый гроб.
Враг правильный путь выбирает из форта,
И вот к бастиону повозки спешат,
Буржесские стены нашествием стерты,
Побитый злодей Геркулесу не рад.
Один пропадет беззащитный корабль,
Но слабость утратит союз кораблей.
Штурм слаб. Братислава! Здесь враг не пограбит,
И к варварам Любек притянут сильней.
В мундирах солдат побережья Арама,
И армию новый ведет человек,
Потухнет в Милане военное пламя,
Вождь в клетке железной окончит свой век.
Не верьте, что враг не войдет в этот город,
И герцог напрасно не ведал тревог,
Уловкой врата отпираются скоро,
И кровь на мечах так порадует рок.
Отступник к чужим поневоле подался,
И вынужден сдаться наш вождь в Молите,
Но есть смельчаки, что намерены драться,
К суду тех, кто с ними идти не хотел.
Сёк всех осаждающих северный ветер,
Им трудно пробиться сквозь бури и мрак,
Дождь хлещет их плечи струящейся плетью,
И исповедь хуже сражений и драк.
Пожар корабли претворяет в руины,
И пламя в ночи спорит с светом дневным,
В военных уловках два флота повинны,
Победа сокрыта туманом густым.
Центурия X
Противник ослаб, но не хочет сдаваться:
Ведь пленных уморят иль сразу убьют.
Спасенья усталый солдат добивался,
Так дайте ж разбитым покой и приют.
Свернут паруса корабли и галеры,
И славу свернет возвеличенный флот.
Плывет победитель в рассветную эру,
Командуя миром сверхдальних широт.
И после пяти вождь отряд не покинул.
Назад к Пенелону, вчерашний беглец!
Пусть слух о подмоге врага опрокинет,
И будет осаде положен конец.
Пропал без вестей грозовой полководец,
Но слава его не была сожжена,
Семь лет о нем слухи ходили в народе,
Вернувшимся армия не спасена.
Альби и Картрез во едином союзе,
И к ним лиссабонцы охотно примкнут.
Каркассон с Тулузой согласье сочтут за обузу,
Раз там лоургезца великого ждут.
Кордону с Низмесом грозит наводненье,
Зато Декальон от волны оживет,
Гробницы и статуи пред возрожденьем,
И сильный пожар от воды пропадет.
Нанси захлестнуло великой волною,
Двумя кровожадными занят был Мец.
В Британии соль и вино размывались волною,
Возьмет ль Эпатьян всепобедный венец?
Он лоб разбивает в решительных схватках,
Рожденный большим сенегальским орлом,
Смерть трех за неделю — сигнал к еще большим нападкам,
Мирнами же саблей взмахнул, как крылом.
О пасмурных днях весть идет с Кастильона,
Неведомой девкою принц был рожден,
И вот уж на рвань водружают корону,
Земля не видала столь худших времен.
Насилья, убийства и гнусные страсти —
Враги совершенной и чистой любви,
Эпохи отцов, как и дедов, не ведали злейших несчастий,
И тонут мечи и кинжалы в крови.
Опасности ждите теперь под Йончером,
Постум с его армией их избегал,
Обоз пересек пиренейскую сферу,
И герцог в Тендэ с Перпиньяна бежал.
На этот раз выбор серьезно расстроен,
И Папу внезапно сменили другим,
Смерть слаще позора: смещенный спокоен,
И небо Христово склонилось над ним.
Солдаты смешались с пасущимся стадом,
Их выдал оружия скрежет и лязг.
Харбиполис, видно, не свалишь ударом,
Град вольности шум этот слышал не зря.
Его обличали в сомнительном доме:
Был пьян и в компании многих блудниц,
Ну как, Арнэ Вокль, не везет в Барселоне?
Отваге нельзя выходить из границ.
Да, дряхлого герцога мучила жажда.