И сын утопил его в кадке с водой,
В сенате на это разгневался каждый,
Преступник поплатится сам головой.
Французский король управлял справедливо,
Без крови, без казни, без блеска мечей,
Завистник и льстец ополчились на диво,
Разбойникам повар дал связку ключей.
Ей трудно дышать от мучительной боли.
Бледна была дочь королевы Эргест.
Но слез в Онголезме не слышно уж боле:
На свадьбе с германцем поставлен был крест.
Лоррена даст место Вендомскому дому.
Законность померкнет — в жизнь хамы войдут.
Сынами Хамана весь мир был ведомый.
Два сильных и места для встреч не найдут.
Ее из простых возведут в королевы,
Ей в храме и знатный дорогу дает.
Пусть грубо ее родословное древо,
Но гордость былую покорность взорвет.
Настанет эпоха всеобщего братства,
Век неучей, век палачей и воров.
Как смог обесславленный Рим опускаться,
Продав за бесценок сокровища, храмы, добро?
Король вместе с сыном потворствовал бедным:
Свои же сокровища им раздавал.
Их зверски убьют. Знать кричит о победе,
Она постояла за свой идеал.
Король островов отрешен был от власти.
Теперь будет править другой, не король.
Террор помогает решительной касте,
Реформы куются из гнева и воль.
Расположение дышит протестом,
Антиб и теперь своей армией горд.
В Монако же есть погреба и вино; там всем жалобам место.
Два Фриза те жалобы примут в расчет.
В Италии нашего принца схватили,
Корабль ожидают Марсель, Генуя,
Пожарами чуждые силы гасили,
Мед в бочке спас принца от злого огня.
Небро открывает проезд на Бризану.
Последняя веха стоит на пути.
Вся ложь в Пелигоксе цветет, а не вянет,
Раз женщина сможет в оркестр войти.
Преемник, поди, посчитается с зятем,
И новая власть проповедует месть.
Убийства опять вызывают проклятья.
Француз и британец смогли озвереть.
Карл Пятый поддержан самим Геркулесом.
Он храм отпирает железной рукой.
Орел под угрозой. Испанец был весел.
Колонья, Аскан позабыли покой.
Двумя из них создана музыка гимна.
Стихия вождей на высоты ведет,
Толстяк, изможденный, худой в переменах повинны,
Венеру вся фальшь этой славы гнетет.
Храм Павла теперь в грозовой атмосфере,
Искавший спасенья там схвачен, как зверь,
Пленившие, видно, в святыни не верят,
В Торбе он в оковах приведен теперь.
Окрепнут тюремные арки и своды,
И брызнет на камни кровь новых святых,
Что ж красное с черным не даст себе отдых,
Меняя на зелень цвет лет горевых?
В Германии будут великие сдвиги,
Открыт для Востока огромный простор,
И варвар, задумавший новое иго,
Над миром кровавое знамя простер.
Империя крепнет в невиданном взлете,
Но сила ее все равно отомрет.
Могущество в злобе своей задохнется,
Держава зверей долгий век не живет.
Жестокая клика под мантией длинной
Скрывает отточенный остро кинжал.
Рабы и вассалы Флоренции дивной
Узнают, как герцог здесь власть удержал.
Вся Франция видит в нем бога сражений,
Но он обесславлен своей же родней,
Был сбитым с коня просчитавшийся гений,
И братьев топтало проклятой войной.
Убил негодяй королевского сына,
Надевшего радостный женский наряд.
Принц шел на свиданье к немецкой кузине,
И храм Артемиды похож был на ад.
На юге король о победе мечтает.
Ему ль хармотийцев навек обуздать?
Тиран и грабитель людей своих знает,
Не в силах никто острова покорять.
Боржесское озеро! Шторм тебя гложет,
И берег затоплен людскою волной,
У Сен-Жулиана шум битв слишком яростен, Боже,
С Чамбара, с Морены бьет сильной грозой.
Что ж, бодрая дружба приводит к осаде.
Так! Сенбарбарийский терпи гарнизон!
Французу Урсини и Адрия тайные ставят преграды,
И армией сильной грозит всем Гриффон.
Два острова — в длительной траурной скорби:
Принц умер, еще не оставив детей.
Как быть же? Закон правый путь не находит,
Девчонка-вдова не в чести у властей.
Британия в гневе на юного сына,
Хотя сам король завещал ему власть.
Раз умер отец, сына надобно скинуть,
Пускай он в изгнании может пропасть.
Вильфранш расцветает под музыку лютни.
Звон струн стронул с мест и Сусат, и Чарлус,
От песен и танцев в долине уютней,
И пляшут куст роз и сиреневый куст.
Мечи с арбалетами пылью покрыты,
И ангелы мирное время хранят.
Нет больше войны, плена, трупов убитых.
Пусть боги детей и любовь пощадят.
Что ж, время почтить королевскую щедрость!
Есть казни и подвиги, гнев и любовь.
Не важно, хранит ли жена ему верность,
Раз сплетни содействуют рубке голов.
Да, он подчинит себе многие земли:
Кордову, Далмацию, с ними Маммель,
Пусть тени семьи его трон не колеблют,
И скипетр в руках его не устарел.
Ну может ли тень королевства Наварры
Законы и мозг целой Франции дать?
Король Орлеана стену укрепляет недаром.
Гамбрай, так ли прочна твоя благодать?
Фальшивым богатством цеха обольщают,
Вознесся над миром жестокий мужлан.
Саксонцы его не впервые встречают.
Знак мира спокойному Брунсвику дан.
Откуда, откуда приходит измена?
Пусть град леди Гарланд боится Бурже.
Великий прелат любит черные тени,
И лжепилигримы с мечами уже.
Что ж, мост через Лейн зашатается с горя.
Из глуби Испании хлынут войска.
Противнику быть победителем в споре,
Но путников мирных полюбит река.
Погибнут сады, обступившие город,
С домами, подобием горных вершин,
Раскиданы трупы разбитых моторов,
Волной ядовитой мосты сокрушит.
Сатурн астролог даже днем опознает.
Измена Херона откроет три лурнских звезды,
Лорренский поток города с мест срывает
И рвется сквозь горы, равнины, сады.
В Лоррене жестокие веют знамена.
В грозу облачая немецкий союз,
Но их одолеет Кантон неуемный.
Норманны спасутся от вражеских уз.
В Антверпене свадебный пир разыгрался:
Пусть вместе сливаются Шельда и Лей.
Покой дней былых к молодым возвращался,
И гроздь винограда близ кубка светлей.
Три нации дрались и долго и дерзко.
Большой — в стороне, сберегая свой дом,
Друзья и опоры в Селине не крепки,
Хоть он их и звал под жестоким огнем.
Услышала тайная дочь Конкубины
Печальную новость от знати, с вершин.
Ей плен угрожает в темнице старинной,
Брюссель с Малине ее будут страшить.
Да, свадьба величием пышным сияла.
Но только прославит все скорбный конец.
Супруги останутся в мире печали:
Фэб умер, зри, Нора, могильный венец.
Прелат короля болен страшной болезнью:
Кровь хлещет рекой у него изо рта.
Плененный в Тунисе стоит перед бездной.
Пора усиления Англии ждать.
Правитель совсем не достоин восторга:
Он худший из грязных и подлых людей.
Двух юных к стыду присуждают за гордость,
И жены — в объятиях черных смертей.
На Западе вижу большую опасность:
Селин Эматьяну войну объявил.
Наш доблестный флот под грозою ужасной.
Фоценс! Ты какую судьбу разделил?
Латиняне, немцы, брешийцы в Лионе
Ведут затяжной и коварный процесс,
Они лай бульдогов сердитых откроют,
И будет печальна нежданная весть.
Я плачу над участью Ниццы, Монако,
Сиэны и Пизы со всей Генуей,
Гляди: новогодняя кровь на мечах, жизнь окутана страхом
И землетрясенья воюют с зарей.
Что Бетга и Гамма, Гамор и Сакарбас?
Ведь варвар всю Венгрию в лапах зажмет,
А дым и огонь в ритуальном экстазе
Не скроют утопий крикливую ложь.
Сумеют ли венгры отбить нападенье?
Сражаться всей Буде дан строгий наказ.
Прими ж азиатский закон, населенье,
Раз демон славянский не скроется с глаз.
Скорее! Нужна медицинская помощь,
Внимайте, Цидрон, Рагуза, Сент-Жером.
Смерть принца уносит из отчего дома,
Восток метит венгров могильным крестом.
Лей слезы, Милан, и Флоренция тоже:
Ведь герцог над всем Чернотам навис,
В осаде Венеция, Лангез перепуган до дрожи.
Рим! Стань ты иным и уймись!
Письмо вынимает раздоры из ножен,
Мечом перерублено древко копья,
О Рим! Здесь проклятьем усобицы гложет,
И дух разрушенья не даст всем житья.
Вождь лондонцев править Америкой станет.
Шотландию холод во льды заковал.
Антихрист на троны и церковь восстанет,
Чтоб адский создать на земле идеал.
Весна, май и ужасы землетрясений,
Град будет крупнее утиных яиц.
Все звезды грозят нам бедой и смятеньем,
Деревья стряхнули встревоженных птиц.
Застряли у города части десанта,
Народные силы прогнали врага,
Противник уже не вернется обратно,
Чужой ему флот стал теперь его гнать.
Вся жизнь перепахана бешеным бунтом,
Раз Север мятеж направляет на Юг,
Свои бьют своих на обугленном грунте,
И кровь на кустах появилась не вдруг.
Вулкан как нарыв с раскаленною кровью,
Казалось, вокруг загорелись снега,
Ожоги и жертвы становятся новью,
У Реджио в ранах поля и луга.
Настанет большой ледниковый период,
Весь мир нарядив в горностаевый мех,
Костры среди льдов машут красною гривой,
Четверг надевает военный доспех.
Ну, с чем мы придем к двадцать первому веку?
Сошедший с горящего неба — теперь повелитель земли.
Конец и начало столетья мятежным живут человеком,
Открытие Марса свободе грозит.
Минувшее в нем оживет в настоящем,
И мысль сохранят, как вино в погребах.
Такой весельчак был бессмертьем украшен,
И церковь пред словом утратила страх.