Близ бурной реки тихий свет разнесет,
Из Месопотамии шло постоянство,
Которое враг и предатель взорвет.
Рука коротка, но язык его остер и длинен,
И он в Каркассоне опору найдет.
С бурливой Дуро, с Киринейского моря он виден,
И он до вершин Пиренейских дойдет.
Могущество Рима в куски разлетится.
Великий сосед разделяет судьбу.
Сомнительный гений в шута обратится.
Вчерашних союзников гонят и бьют.
Шах Персии будет с коммерческим флотом.
Судам боевым — оттеснять мусульман!
В Цикладах грабеж, будут в Лидии их аванпосты,
Им отдых в порту ионическом дан.
Дождалися выборов нового Папы,
Но рано достойный погиб кандидат,
Из древней гробницы вампировы лапы
Послали внезапно подсыпанный яд.
Погибнет великий бейлиф Орлеана,
Замучен он мстящей, коварной рукой,
Ему ноги, руки связали обманом
И пыткой отправили в вечный покой.
Взойдет деспотизм философии новой,
Предтеча германской атаки на мир,
Крамольные мысли и смелое слово
Фанатики гнева хотят усмирить.
Заброшены в Крым италийские части,
Испанцы зачем-то пробрались туда,
Кто глупо растравит чужое несчастье,
Сам гибнет во вражеских гневных водах.
Пойдет далеко молодой полководец,
Но пленом закончится слава его,
А полукабан старика в миротворцы проводит:
Шалон и Мансон слепо дружат с врагом.
Великобритания (значит, и Англия) будет
Страдать от разлива взъярившихся вод,
Ее Итальянская лига осудит
И снова поднимет народ на народ.
Те островитяне спаслись от осады,
Дав резкий отпор удалому врагу.
Те, кто голодал, будут искренне рады
Ограбить врагов, что в смятенье бегут.
Лежит в одинокой могиле правитель,
И берег реки стережет его прах…
За золото титул другому купите:
Плебей держит знать в драгоценных тисках.
На горе всем тем, кто не с ним и не с ними,
Хромец дотянулся до важных постов,
Позор для страны это громкое имя,
Зверей не смягчить христианским крестом.
Неаполь, Флоренция, Фаенца с Имолой
Натерпятся горя от их неудач.
И был недоволен несчастный из Молы,
Дразнивший начальство, терпи и не плачь!
Верона, Винченца и вся Сарагоса —
В крови, что стекает с преступных мечей.
Злодеев, бандитов к ответу не просят…
Как долго нам ждать благодатных лучей.
Откажется немец от веры Христовой,
К языческим жизнь повернет временам,
Душа его будет в темнице суровой,
И он за жестокость поплатится сам.
Конец октября двадцать пятого года
И век двадцать первый с тягчайшей войной,
Крушители веры своих устыдятся народов,
Шах Персии смят египтянской враждой.
В темнице томятся матросы с Востока,
Их взяли шесть немцев с шотландским вождем,
С Калькре до Испании топчет их роком.
Рабов, как подарка, шах Персии ждет.
Весь город охвачен тревогой и страхом,
Жалея напрасно разрушенный мост,
Маньяк, политическим поднятый крахом,
Занял генеральский, ответственный пост.
Стрекозы командуют бурей и ветром,
Железная буря — в груди у стрекоз,
Эрвин и Антибы войною отпеты,
Кто жизнь защитит от смертей и угроз?
Фатальны и тягостны судьбы Фоцена,
И выполнен будет суровый приказ,
Весь порт, точно волнами с гневною пеной,
Был залит врагом, что всем спуску не даст.
Его англичане отвергли с позором,
Гнев сжег бредовые советы его,
Партнеры непрочною стали опорой,
И выродок так и остался врагом.
Агент с Аквитании брошен в темницу,
Кельт длинноволосый его разглядел,
Какие же силы теперь под запретом?
И кто напряженность создать захотел?
Я вижу руинный, заброшенный город,
Он вымер, и жителей нет у него,
Бежали блудницы, убийцы и воры,
И мертвые пушки не ждут никого.
Был город захвачен коварством, обманом…
Разгул Раубинов вблизи от Ланде.
Предатель-юнец не пирует в их стане —
Убит он; друзья его гибнут везде.
Вожак из Осона в Испанию хочет.
Но путь его прерван в Марсельском порту,
Тоска перед смертью смежит его очи,
Предвидя грядущее чудо в цвету.
С Сардинии в Корсику флот не прибудет,
Обидно за Францию в этой стране,
Ведь, веря ей, гибнут и мучатся люди,
А берег так ревностно ждал кораблей.
Огромную армию жди с Барселоны,
И вот уже страхом овеян Марсель.
И страх острова очень сильно затронет,
Предатель плывет, чтобы скрыть свою цель.
Отрезана помощь с Эгейского моря,
Убит был старик, что хотел воевать.
Король с королевой в соблазне и горе:
И Кипр не может с врагом совладать.
Был пойман Сатир или Тигр Хиркании,
Везет адмирал драгоценный трофей.
Карманья уже за кормой; флот был в синей стихии,
К Фоцену неслись паруса кораблей.
Засохшее черное голое древо
За ночь возродилось, листвой шелестя.
Пусть честную мысль гонят местью и гневом!..
Ведь ею, как солнцем, всю жизнь осветят.
Последний период всю землю задушит,
Сатурну нас поздно спасать от обид.
В империи множатся черные души,
И вырвет Нарбонн ее глаз из орбит.
Правителю надобно быть в Авиньоне,
Когда опустеет от распрей Париж,
И гнев каннибальский Триканцев не тронет,
На смуты Лион променял гладь и тишь.
Да, скоро появится гений на свете,
Что станет орнаментом новых времен,
Искусство и мысль всех последних столетий
Еще не видали столь мощных знамен.
Есть сила в ученье и вымыслах Мора,
Ее сквозь века понесет Борисфен.
Здесь бурей ломает гнилые опоры,
И шторм стал стихией иных атмосфер.
Фосанца нашли с перерезанным горлом,
И Гончие Псы верят в черный успех,
У скал Тартианских дыхание сперло.
Февраль! День тринадцатый знал этот грех.
Империя варваров встретит крушенье
Скорее, чем Феб совершит оборот,
И Сирия встретится с преображеньем,
Раз новый расцвет в Палестину придет.
Один на другого поднялись два брата,
И вспыхнет война не на жизнь, а на смерть,
Любая победа умножит утраты,
И пролитой крови векам не стереть.
Две армии сшиблись в свирепом сраженье,
И топчут медовое поле бои.
Вершины Дюранса всей Месопотамии внемлют,
Раз Франция ведает цели свои.
Во Франции будут террор и насилья,
Завистник падет, пораженный стрелой.
Не казнь ль короля даст нам новые крылья?
Кто ж — друг или враг — нас прославит войной?
Центурия IV
Здесь жалкий остаток непролитой крови,
Венеция слабнет теперь для борьбы,
Но к битвам, союзники, будьте готовы
И слушайте первые зовы трубы.
Флот двинулся к морю, войска — к Пиренеям,
И Франция яростно ринется в бой,
Став беженкой, знатная дама мрачнеет.
Испания борется с горькой судьбой.
Гасконцы готовят мечи для отпора,
Льют бронзу людскую Аррас и Буржес.
Испанская кровь брызнет в Рону с позором,
И Горный Сагунтис не виден с небес.
Принц немощный был возмущен и рассержен:
Петух с Либикией разграбят страну,
Рои парусов устрашат побережье,
Но им итальянцы свой брег не сдадут.
В церквах славят мир под божественным словом,
Испания с Францией дружно живут,
Но крест истекает солдатскою кровью,
Сердца новых битв с замиранием ждут.
Эпоха наденет нам новое платье:
Стал век революции веком машин!
В тени эшафота все люди есть братья,
Обман на процессах нас будет страшить.
Да, трон недоступен стал юному принцу:
Проказой изъедено тело его.
Мать чахнет от горя, совсем не боясь заразиться,
И властвовать будет здоровый, другой.
Град был опрокинут внезапной атакой,
Противник успел часовых перебить,
Разбиты врата Сент-Квентина во мраке…
Когда же убитых начнут хоронить?
Так! Лук и в толпе отыскал воеводу,
Стрела между ребер коварно впилась,
Льет слезы Женева, почуяв невзгоду,
Лозанна с ней подло и зло обошлась.
Страдать без вины горько юному принцу,
Он жертва интриги и яростных ссор,
Вождь гибнет, восстание может продлиться,
Раз троны сжигает мятежный костер.
У них вместо почвы парчовая скатерть.
Двенадцать, все в красном, сидят у стола.
Знай, грязью и кровью покроется паперть;
Преступны творимые ими дела!
Весь лагерь сперва разнесли по приказу,
Погнались потом за бежавшим врагом,
Недолго удержится взявший нас сразу:
Французу не быть под чужим сапогом!
Правитель уйдет из своей же фаланги,
И все поразятся, услышав приказ,
Мятеж поднимается с левого фланга
И снова утраты обрушит на нас.
Внезапно скончается крупный правитель,
Весь мир поразивший размахом реформ,
Но будет преступным его заменитель,
Неистовый враг всех традиций и норм.
Таких не погубишь голодным измором,
Глупец, кто хотел затопить их в воде,
Страной отвоевана суша у моря,
Пшеница и масло красуются здесь.
Быть вольному городу в рабстве и горе!
Мечтатель чужбинных поймет беглецов.
Пусть царь с ремеслом не желает быть в ссоре,
Так трудно потомкам забыть про отцов!
Салон, Бин и Нус омрачат перемены,
А герцог налоги жестоко взвинтил,
Хвост рыбы железной был в злости и пене,
И дверь внутрь рыбы купец смастерил.
Наука и мысль нам дарованы Богом,
Но будут объявлены тяжким грехом,
Фанатик и деспот духовно убоги,
Раз гении заживо вспыхнут костром.
Руан под осадой Италии будет,
От гула дрожат и земля и вода,
Грабителей с Кента и Льежа не судят,
Рыбак с побережья вторженцам не рад.