– Ну… мне неловко. Вы уверены, что нами в конце концов не займется полиция?
– Абсолютно уверен – оставьте этот бред. Я советую вам отдохнуть – поезжайте в горы или займитесь делом. Мне надоел ваш унылый вид мокрой курицы. Благодарность революции имеет конечные размеры.
– Я понимаю.
Хэри Майер помялся, потихоньку прикидывая, куда бы подбросить шарик. Эшли, казалось, не спускал глаз с беспокойных рук гостя.
– Как ваши дела с этой Симониан?
– Дела идут.
Философ осторожно сунул руку в карман, нащупал подарок Стрижа, извлек его и зажал в кулаке. Эшли, чуть сдвинув прямые стрельчатые брови, смерил Майера строгим холодным взглядом, профессору показалось на секунду, что его собственное тело – пустая, прозрачная, отлитая из стекла бутылка.
– Вы знаете, меня мучает мысль, что…
На чистом, умном, аристократическом лице Эшли не отражался гнев, углядеть там сочувствие тоже не получалось – разве что мимолетное облачко легкой досады.
– Интересы одного человека, Хэри. Одного. Они не значат ничего перед общей проблемой. Убеждения в таких случаях не действуют, мы просто должны заставить считаться с фактами. Сенсы – выродки, вы это знаете не хуже меня. Вам приходилось быть свидетелем “качественной”, боевой пси-наводки?
– Нет.
– Я боевым офицером прошел Межгражданский Конфликт сам видел это – видел, ощущал, был в центре событий. Жалеть женщину – легко, одобряется нами, каленусийцами и даже отчасти приятно. Но видели ли вы, как пораженный наводкой солдат рвет себя – уши, губы, царапает веки, вонзает ногти в собственные глаза? Такой человек не замечает ни боли, ни крови на лице – ему кажется, что он сдирает с кожи паразитов. Вы молчите, Хэри… Эта Симониан относительно безобидна, она достаточно опытна, она уже оставила за спиной двадцатилетие. Лучшие боевые сенсы, нерассуждающие, яркие, опасные как ядовитые рептилии, получаются из совсем юных, чистых девушек, для них психическое извращение – игра, они еще не верят ни в собственную смерть, ни в чужую, они не научились экономить прожитые дни…
Майер поежился.
– Ладно, оставим эту тему. Считайте, что вы меня убедили. Я только боюсь, что нас достанут ее друзья…
Он незаметно разжал кулак, шарик скользнул вниз и откатился под стол, мирно пристроившись возле мебельной ножки.
– Я ухожу. Дела, прощайте, Эшли.
Философ неловко встал, спиной ощущая спокойный взгляд инсургента. Уже подходя к двери, он понял собственную нелепую оговорку, это понимание насквозь пронзило Майера ледяным жалом, сковало холодом страха, лишило возможности бежать, растоптало остатки стойкости в его душе.
До визита Алекса он, Хэри, не знал и не мог знать, что у Джулии Симониан остались живые друзья…
– Стойте, Майер.
Пси-философ покорно остановился, он стоял ни жив, ни мертв, понимая, что надежды нет и жалкое, перекошенное, смятое ужасом лицо беспощадно его выдает.
– Поднимите то, что потеряли.
– Что?
– Вы только что подбросили химическую пси-мину. Пока не остыла, поднимите ее и сожмите в руке.
Бледный до полотняной желтизны Майер безвольно нагнулся и подобрал шарик. Эшли удовлетворенно кивнул.
– Отлично. Ну и что мне с вами теперь делать? Вы отважны только в научных дебатах, швыряя мятой бумагой в престарелых академиков, во всех остальных случаях вы малодушный трус, которого ломает первый встречный.
Пси-философ опустил голову.
– Я не мог по-другому… Разум и Звезды! Чего вы от меня хотите, Эшли?! Информации? – пожалуйста! Спрашивайте, я все скажу, а потом отпустите меня! Вы взялись не за того человека, я вам не подхожу – меня всю жизнь тошнит от вида убиенных.
Эшли прищурился, рассматривая крупного, лощеного профессора с холодной гадливостью.
– Вы думаете, мне нужна ваша смерть? Я не стану марать руки. Идите к тому, кто вас послал, верните ему пси-мину и передайте привет – мы придем за ним в свой черед. А вы… Считайте, что вас приговаривают к жизни, Хэри Майер, вы только мелкая, болтливая, скользкая мразь…
…Беззвучное падение ничтожной песчинки порой вызывает грохочущий обвал. Быть может, жгучая обида пересилила страх, или Эшли поторопился с выводами по поводу низменной природы эмоций вконец измученного унижениями Майера, но последующие события развивались стремительно и неотвратимо. Хэри шагнул вперед, легко и ловко обогнул инсургента, сильно и плавно (чуть щелкнул замок) распахнул дверцу холодильника и метнул туда шарик Стрижа.
Последствия не заставили себя ждать. Холод в долю секунды заставил сработать миниатюрный “запал”, шарик безобидно хлопнул и лихо взорвался. Сухое вещество пси-мины превратилось в облако газа и в ту же секунду окутало комнату. Хэри Майер потерял сознание мгновенно, Эшли попытался сделать рывок к выходу, отчаянно цепляясь за ускользающую, дразнящую реальность – бесполезно.
Истончившееся невидимое облако накрыло коридор, просочилось под неплотно прикрытые двери. Небритый охранник, тот, что остался у двери, замер, остолбенев – вдоль по коридору, лениво виляя хвостом, плыла огромная рыбина. Рыба пошевелила грудными плавниками, ехидно осклабилась и показала охраннику мясистый роговой язык, бока монстра отливали тусклым золотом. Человек помянул Мировые Яйца и отпрянул, всем телом ударившись о гулкую стальную створку. По соседству тонко, истерично, последним визгом, заверещали. Один метался и падал, другой исступленно молился Разуму, третий замер на месте, вперившись в видимые только ему двусмысленные образы, кое-кого из боевиков попросту неукротимо рвало.
Доктор, уже успевший прибрать матовые инструменты в аккуратный чемоданчик, продержался чуть подольше других – ровно настолько, чтобы осознать масштаб поражения. Он потянулся вперед, словно в неудачном прыжке, упал плашмя, ничком, длинные белые пальцы разжались, поспешно выхваченный пистолет бесполезно откатился в сторону. Над местом действия витал тревожный запашок – цветочный, с примесью нечистот. Под лестницей угрюмо взвыл насмерть перепуганный странным поведением людей кот…
* * *
…Дверь соседнего подъезда дрогнула. В нее резко ударили, но не снаружи – изнутри. Стриж рванул ее на себя – бесполезно, стальная створка даже не дрогнула. Он прислушался, за дверью кто-то глухо стонал, в узкую щель сочился сладковатый запах.
– Майер! Майер, вы слышите меня? Вы здесь? Откройте мне, если сможете!
Молчание. “Он в отключке. Профессор, похоже, сделал все, что мог, теперь моя очередь, но я не могу открыть дверь, и время – вот мой враг. Через четверть часа они начнут приходить в себя, через полчаса станут боеспособны”. Стриж развернулся к шлюхе.
– Покажи мне свою комнату.
– Две конфедеральные гинеи.
– Ты их получишь.
Женщина повернулась, продемонстрировала жирную декольтированную спину и пошла в дом, завлекательно виляя бедрами. Дезет двинулся следом, он почти подталкивал несколько ошеломленную такой прытью проститутку. Ее комната на втором этаже оказалась выдержанной в классических для профессии красноватых тонах, на почетном месте высилась очень интересная кушетка. Обитые дешевой тканью стены украшали старые пыльные зеркала с отслоившейся амальгамой. Стриж ткнул пальцем в сторону расковырянной обивки.
– Это та самая дыра в стене?
Экзотичка кивнула, явив широкую редкозубую улыбку и принялась деловито раздеваться, звонко щелкая бельевыми кнопками. Дезет рванул со стены мягкое красноватое покрытие, обнажил тонкий пластик и пинком пробил приличных размеров отверстие в соседнюю комнату – пластик с треском завалился вовнутрь неровным треугольником, открывая лаз.
– Что ты делаешь, кретин? Ты стенку поломал.
– Я открываю новые экзотические пути, красавица!
Стриж нырнул в отверстие, второпях обдирая плечи. Проститутка обиженно приоткрыла широкий рот, в растерянности комкая только что снятый корсаж.
– А мне махать, что ты не можешь. Заплатить все равно обязан…
Дезет, не слушая, вломился в стерильно-белую, пронизанную мертвенным светом тесную пустоту. Комнату наполнял сладковатый запах пси-мины, смешанный с острым запахом больницы и страдания. На надувном матрасе в углу вытянулся длинный, укрытый белой простыней холмик. Стриж откинул край ткани.
– Джулия Симониан!
Она медленно, как-то нехотя подняла веки. Худое лицо, стриженная наголо голова с наискось наклеенной повязкой, муть беспамятства и наркотика в потускневших ореховых глазах. Стриж поднял на руки почти невесомое тело и осторожно, стараясь не повредить ношу, протиснулся обратно в красную комнату. Полураздетая экзотичка в полной растерянности восседала на кушетке. Дезет поспешно сбежал вниз, не обращая внимания на столбенеющих прохожих, миновал квартал и опустил ношу на заднее сиденье кара. Сел за руль, подогнал машину поближе к дому с розовой крышей.
– Я сейчас вернусь.
Он тщательно захлопнул дверцу. К счастью, патруль безопасности до сих пор не появился – должно быть, сказывалась дурная репутация перенаселенного подонками района. Стриж проворно взбежал по лестнице притона, обогнул кушетку с задумчивой шлюхой, пролез в отверстие и толкнул белую дверь. О, чудо! – она легко подалась. “Не заперто, господа!”. Он вытащил пистолет и, мягко ступая, быстро пошел вдоль по коридору.
– Эй, Майер! Где вы? Пора удирать…
В боковой комнате что-то ворохнулось, Стриж резко повернулся – и вовремя. Пуля, выпушенная Доктором, ушла в косяк. Наблюдатель лежал, опираясь на локти, он почти пришел в себя, глаза смотрели осмысленно и зло. Дезет точным ударом вышиб пистолет противника.
– Кто ты? Ого! Человек Пирамиды. Мы, кажется, уже встречались… несколько лет назад. “Состояние между жизнью и смертью имеет множество интересных градаций,” – кажется, твои слова?
“Глазок” теперь лежал неподвижно, тщательно притворяясь потерявшим сознание. С уголка тонких губ сочилась ниточка слюны. Стриж подумал, нагнулся, подобрал выбитый пистолет.
– Мне следовало бы пришибить тебя, выродок – от этой потери не пострадает природа. На твое счастье, я теперь только законопослушный турист. Впрочем, висельник и без мстителя найдет свой путь на эшафот. Прощай, добрый Доктор. На этот раз тебя обыграл твой бывший пациент.