— Да откуда мне знать, — пожал плечами Макрон. — Считал я их, что ли?
— Один.
— Один? — подал голос идущий рядом Катон. — И где он нынче?
— А ты не понял? — Балт отчего-то развеселился. — Это же Термон. Самый младший брат моего отца. И жив он единственно потому, что его по приказу отца оскопили, чтобы у меня и моих братьев не было в родословной никаких соперников.
— Клянусь богами, — хмуро бросил Макрон, — вот уж воистину царство у вас хоть мелкое, да едкое.
— В самом деле? — иронично поднял брови Балт. — Можно подумать, у вас в Риме порядки сколько-нибудь иные. А ну-ка, скажи мне, что сталось с вашим прежним императором, Гаем Калигулой? Его что, не забили собственные телохранители? Я не какой-нибудь невежа из провинции, центурион. Читаю и читывал многое. Всякие истории — в основном, кстати, ваши. Вот уж у кого прошлое было действительно буйным.
— Что ты имеешь в виду?
— До Цезаря Августа сколькие в ваших верхах погибли в междоусобных распрях? Ваши военачальники, консулы, вельможи грызлись друг с другом, как волки в яме. Поднимали на своих соперников огромные армии. Удивительно, что у вас еще хватает сановников, чтобы управлять империей.
Макрон резко остановился и повернулся к князю.
— Ты сюда прискакал с тем лишь, чтобы полоскать мне уши россказнями обо мне и моей империи?
— Да что ты, вовсе нет, — примирительно улыбнулся Балт. — Я не хотел никого задеть. Просто подумалось: хорошо все же, что нам снова выпало драться на одной стороне. После той дурной атмосферы в цитадели.
— На то была причина. Не люблю, когда меня обвиняют в убийстве.
— И я тоже.
— Да, но кому выгодна смерть Амета? Вот в чем вопрос.
Катон мельком глянул на друга:
— Уж не Цицерона ли ты читал?[26]
— Скукота. Но что мне оставалось делать, когда ты любую свободную минуту бегал коротать к той аристократии?
— У той аристократии есть имя, — кольнул его голосом Катон. — Юлия.
— Я так и понял. Словом, князь, я бы сказал, тебе от той смерти выгоды было куда больше, чем Риму. Логика, знаешь ли.
— Логика? Однако в твоих устах она звучит как обвинение.
— Да уж как слышишь.
— Еще раз тебе говорю: брата я не убивал.
— Слова, слова…
Катону это препирательство действовало на нервы. Он перевел взгляд на княжескую свиту — изрядно поредевшую, до сорока с небольшим человек.
— Кстати, князь. А где тот твой раб, Карпекс?
— Не знаю, — нахмурясь, ответил тот. — Исчез нынче утром, пока я приглядывал коней своему отряду.
— Исчез? Как такое могло случиться?
— Ума не приложу. Послал его к отцу во дворец за запасным луком и стрелами, что лежали у меня в опочивальне. А обратно он так и не вернулся. Пришлось вот перед выездом разжиться у одного из своих. Насколько мне известно, он все еще должен быть где-то в Пальмире. Куда исчез, понятия не имею. Странно как-то.
— Да, странно, — согласился Катон. В самом деле, все время осады Карпекс далеко от хозяина не отлучался.
— Если он решил сбежать, то это выйдет ему боком. Сыщу — семь шкур спущу.
— А зачем ему было сбегать? — недоуменно спросил Макрон. — Можно подумать, ему худо жилось. Да такому не то что раб, а и любой вольноотпущенник позавидовал бы.
— Сомневаюсь, что жизнь виделась ему в этом свете, когда мы лезли с ним через клоаку, — усмехнулся Катон. — Возможно, потому он и сбежал. Надоело торчать в дерьме.
— Что ж, в таком случае поступил он прозорливо, — согласился Макрон. — Чувствую я, что нынешнее дерьмо будет нам даже не по пояс, а по самую макушку.
День постепенно близился к вечеру, когда колонна перешла пологие отроги гор к востоку и Пальмира со своим оазисом скрылась из виду. За все время в пути проконсул Лонгин дал своей армии лишь минутную передышку: задачей ставилось максимально нагнать силы Артакса. К той поре как солнце опустилось к восточному горизонту, армия одолела несколько миль пересеченной местности в окаймлении узких глубоких оврагов. Дальше торговый путь выходил на плоскую, как блюдо, равнину, пустой безжизненный простор которой мерцающе зыбился в густых струях восходящего зноя. Впереди в нескольких милях уже ясно различалась пыль от отступающего вражеского арьергарда; квелыми точками тянулись за его хвостом отстающие. Разрозненными кучками двигались по пустыне верховые, время от времени наддавая в облачках пыли, чтобы нагнать общую вереницу.
С уходом солнца воздух приостыл, дышать стало легче. Армия начала понемногу замедлять ход в предвкушении команды разбивать на ночь лагерь. Но команды все не было, и римские солдаты продолжали понуро идти; все равно что великая река неуклонно скользила по пустыне. Серп месяца и скудная россыпь звезд давали достаточно света, чтобы различать ближнюю окрестность; сумрачные тени стелились по белесому песку. Где-то около полуночи, не раньше, колонна остановилась, и вдоль нее проскакали штабисты, созывая командиров в голову колонны к военачальнику.
— Надеюсь, его не угораздило задумать ночную атаку, — ворчливо бросил Катон, когда они с Макроном мелкой трусцой семенили на зов. Легионерам и вспомогательным когортам было разрешено снять поклажу и разомкнуться, не выходя из строя. Кто-то сел, кто-то лег на песок, растянувшись по обе стороны караванного пути. Воздух наполнился негромким бормотанием (от Катона не укрылось, что голоса в основном недовольные).
— Да кто его знает, — откликнулся сквозь пыхтение Макрон. — Ощущение такое, что полководец не думает давать нам отдыха, пока не нагоним повстанцев.
— Остается надеяться, что он все же думает по-другому. Иначе люди к началу схватки будут считай что ходячими мертвецами.
— Верно, — прихрюкнул Макрон. — А там уже и не ходячими.
Впереди, сбоку от колонны, скопление коней и людей указывало на местонахождение военачальника. Макрон с Катоном протиснулись через неплотную толчею ординарцев, разведчиков и заслон из телохранителей. Завидев перед собранием офицеров фигуру Лонгина, Макрон, откашлявшись, доложил:
— Центурион Макрон и префект Катон прибыли, господин проконсул.
— Ну наконец-то. Все, начинаем. — После секундной паузы, когда все утихли и сосредоточили внимание на начальнике, Лонгин сделал вдох и заговорил:
— Обстановка такова. По сообщению разведчиков, Артакс встал лагерем вон за тем небольшим подъемом, примерно в двух милях от нас. Там над гребнем различался отсвет его костров. Наши разведчики отошли, так что он вряд ли догадывается, насколько близко мы отстоим от него. В мои намерения входит подойти вплотную к подъему, выстроить армию повдоль — легионы по центру, ауксилиарии с флангов — и, перейдя холм, атаковать лагерь. Взяв неприятеля внезапностью, мы изрубим его на куски прежде, чем он сумеет организовать оборону. Со светом кавалерия и конная разведка могут устроить преследование и добить тех, кто сумел улизнуть. — Лонгин помолчал. — Соратники. Считаные часы отделяют нас от сокрушительного поражения врага и нашей победы, что, собственно, и является целью данного похода. Как только парфяне узнают, что Пальмира в наших руках, а князь Артакс разгромлен, им не останется ничего иного, как повернуть и убраться восвояси.
— Ночная атака, — подавшись, сказал Катону на ухо Макрон. — Получается, ты прав, а он осел.
— Ну почему, — замешкался Катон. — Может и сработать. Если мы ударим до того, как они построятся. К тому же численный перевес за нами.
— И все равно мне это не нравится, — пробурчал Макрон. — Умные вояки так не поступают. Слишком уж много этих «если».
— Это так, — с чувством отозвался Катон. — Думаю, Лонгин так до сих пор и не уяснил, с каким неприятелем имеет дело.
— Чш-ш! — сердито шикнул один из ближних центурионов. — Вы заткнуться можете? Ни единого слова из-за вас не слышно.
Макрон обиделся и шагнул было к грубияну, но Катон ухватил его за руку:
— Да перестань.
Макрон, полыхнув взглядом, все-таки махнул рукой:
— А, ладно.
Проконсул разразился традиционным напутствием перед битвой, после чего распустил всех по подразделениям. Расходясь в общей стайке офицеров, Макрон покачал головой:
— Как ты думаешь, оно того стоило? На кой вообще было тащить нас в самый перед колонны — чтобы выслушивать все эти его напыщенные словеса?
— Воззвание к потомкам, — пояснил Катон. — Лонгин считает себя творцом истории, а потому хочет, чтобы мы все запомнили этот торжественный момент.
— Ради которого я бил ноги? Уж этого я ему точно не забуду.
Под руководством штабных офицеров подразделения начали занимать места в общем построении. Несмотря на тусклость ночного небосклона, колонна медленно струилась вперед; от ее головы одна за одной отделялись когорты и осторожно шли под нужным углом по каменистому простору пустыни. Третий легион рассредоточился от тропы слева, Десятый — справа. Когорта Макрона оказалась у легиона на фланге, к ней снаружи примкнула Вторая Иллирийская. Еще одна когорта — Шестая Македонская — встала чуть сзади, в качестве резерва. Непосредственно за Катоном расположил своих конных лучников Балт. Две алы кавалерии, а также конная разведка от легионов были размещены с тыла, чтобы взяться за дело с первым светом.
Наконец армия выстроилась в боевой порядок. Пятнадцать тысяч пехоты и около тысячи всадников стояли молча, в ожидании команды наступать. Резкий зов буцин на этот раз отменялся: это насторожит врага. Вместо этого перед построением на расстоянии прямой видимости расположились штабисты проконсула, каждый из них с флажком, какие обычно используются для разметки походных лагерей.
Впереди построения рассредоточилось подразделение верховых, отмечающих ровность линии наступления. Теперь лишь горстка вражеских конников да цепочка из римлян находились между армией и повстанцами Артакса по ту сторону подъема.
Ожидание длилось, казалось, целую вечность. У Катона от длительного дневного перехода нестерпимо ныли ноги, а голова от усталости была такой тяжелой, что как бы, не ровен час, не заснуть на ходу. Тем не менее он прогуливался вдоль своего построения, тихонько заговаривая с кем-нибудь из командиров центурий, а то и с солдатами, которым, судя по виду, сейчас бы бухнуться и заснуть. Возвратясь на свое место возле сигнифера, Катон поинтересовался у Пармениона: